Детский портрет на фоне счастливых и грустных времен - Сергей Синякин

В библиотеках я нашел для себя многое. Во-первых, это были альманахи «Мир приключений». С первого по восьмой они были широки и высоки, совсем не похожи на кирпичики более поздних изданий. В альманахе печатались Стругацкие и Полещук, Казанцев, Бердники Гансовский, Ляшенко и Мартынов. Потом появились Днепров, Мирер, Громова, всех трудно перечислить. Нет, ребята, это были звездные времена!

В детской библиотеке я нашел «Страну багровых туч» и «Возвращение» братьев Стругацких, потом в ленинградском сборнике «В мире фантастики и приключений» обнаружил «Путь на Амальтею», а в «Фантастике» за 1962 год удивительную повесть «Попытка к. бегству», которая абсолютно не походила ни на что из прочитанного мной к тому времени.

Ах, какие были времена! В Доме пионеров были годовые подписки журналов «Смена», «Знание — сила» и «Техника — молодежи». И еще там были подшивки журнала «Волга», в котором ругали Владимира Высоцкого и Булата Окуджаву за отсутствие голосовых связок, будто это для песен самое главное. Как беспощадны и непримиримы были критики! Я читал и плевался. «Комиссары в пыльных шлемах» мне жутко нравились, как и «надежды маленький оркестрик под управлением любви», а Высоцкий уже спел «На братских могилах» и «Штрафные батальоны». Впрочем, бог с ними, с критиками, которых уже никто не помнит, в то время как имена моих любимцев продолжают сверкать. И еще там были статьи о полузапрещенных «битлах». Нужна ли нам такая музыка? — вопрошали критики. Сомневался тот, кто слушал их песни тайком, а потому «бит-лам» завидовал. У меня же сомнений не было — «битлы» мне нравились, и их музыка мне была нужна. Но не это главное. Главное в другом. Сколько приятных минут я провел над подшивками журналов «Знание — сила» и «Техника — молодежи», которые давались мне на дом. В Доме пионеров я также обнаружил совершенно неизвестный мне журнал «Уральский следопыт». Спустя некоторое время он стал моей любовью на долгие годы.

Еще я брал книги у друзей. Про Халупняка я уже говорил, любителем фантастики был мой постоянный соперник Толька Никон. В те дни, когда вражда не разделяла нас, мы менялись и открывали друг другу книги. Никон дал мне прочитать роман Сафоновых «Внуки наших внуков», который выпустила «Молодая гвардия». У него же я брал роман Братина «В стране дремучих трав».

На улице Рабочей был крохотный книжный магазин. Порывшись на его развалах, можно было обнаружить библиографические редкости. Запах книг притягивал меня сюда не меньше, чем в библиотеки. К тому же здесь можно было купить книгу, и она оставалась с тобой навсегда, библиотечную книгу рано или поздно надо было возвращать обратно.

В шестьдесят четвертом, поддавшись моему нытью, отец купил в этом магазине роман Ивана Ефремова «Лезвие бритвы». Книга имела подзаголовок — роман приключений. Я и читал ее с этой точки зрения, только значительно позже я понял, что Ефремов имел в виду приключения духа, а не тела.

Тогда еще я не читал Ефремова, но после «Лезвия бритвы» я прочитал его повесть «Звездные корабли». Была она скучноватой. А потом мне открылся мир его «Туманности Андромеды». Роман показался холодным и стерильным, излишне торжественным. В таком мире жить не хотелось. Он был строг и отстранен, как икона в церкви. Наверное, идеологи партии так решили: коммунизм — это наша святыня, и нельзя позволить, чтобы ее лапали грязными руками. Стерильный холодный мир «Туманности Андромеды» подходил им как нельзя лучше. Из книги сделали икону. А ведь у Ефремова были великолепные романы «Великая дуга» и «Путешествие Баурджеда», у него была книга, похожая на гемму, — «На краю Ойкумены». Они были наполнены жизнью как она есть, и я восторженно проглотил эти книги, желая продолжения.

Что касается светлого будущего, то в повести Стругацких «Возвращение» оно выглядело привлекательнее. В таком мире хотелось жить, еще больше хотелось познакомиться и подружиться с живущими в этом мире людьми.

Книги формировали мое отношение к миру.

В тумбочке у отца хранилась потертая синяя книга, которая называлась «Декамерон». Это была запрещенная книга, мне ее не полагалось даже видеть, но что может быть любопытней мальчишки и могут ли от него быть тайны? Разумеется, что я нашел это бессмертное творение итальянца Боккаччо и начал его читать. Это был мир эротики и анекдота, и то и другое меня уже весьма привлекало. Мы уже прошли через нескромные рассказы, подглядывания в деревянном туалете и в бане за женщинами, робкое лапанье девчонок в воде, а пробудившиеся эротические мечтания привели в конце концов к тому, что мы на спор принялись измерять свои крошечные члены деревянной линейкой, за которой Васька Дедовский специально сбегал домой. Знал, негодяй, что станет победителем!

Так вот, я сидел и читал в «Декамероне» новеллу о монахе Рустико, который учил некую Алибек загонять дьявола в ад. В это время пришел отец и, раздеваясь, спросил: «Чего читаешь?» Вместо ответа я показал ему обложку «Декамерона». «Хорошая книга», — рассеянно сказал отец и прошел в другую комнату, но тут же вернулся обратно. Вид у него был одновременно смущенный, встревоженный, возмущенный и озадаченный. Это я теперь понимаю, что смутился он из-за того, что стеснялся хранения неприличной книги в своей тумбочке. Встревожился прежде всего из-за того, что сомневался в моей способности адекватно оценить этот вид литературы, возмущенный — ну, это понятно! — а озадачился он тем, что не знал, как ему правильно отреагировать на случившееся — то ли попытаться сделать вид, что ничего особенного не случилось, то ли немедленно подвергнуть меня порке, несмотря на мою больную ногу, и тем самым воспитать юного нахала в полном повиновении в соответствии с патриархальным строем нашей семьи.

Что ему рассказывать, он бы не понял. Мы диалектику учили не по Гегелю. Основы эротической жизни мы изучали не по «Декамерону». Книга только способствовала пониманию сути вещей. К тому времени я уже начал понимать, какое значение в жизни человека имеет секс. Но все равно очень хотелось верить в любовь.

Отец работал преподавателем автодела в местном СПТУ. Странно, но учащихся этого профессионального училища отчего-то в Панфилове называли чигулями. Часть из них жила в общежитии, другая часть проживала на квартирах. Местные чигулей не очень любили. Иногда случались стычки, но до масштабных драк дело не доходило.

Чигули играли с нами в футбол. Мы были младше, но усерднее. Обычно мы у них выигрывали. После футбольного матча мы — грязные, усталые и счастливые — садились на велосипеды и отправлялись на пруд. Самые продвинутые, у кого родители получали побольше, ездили на велосипедах с моторчиками. Очень было удобно — немного разгоняешься, нажимаешь на педали в обратном направлении, и велосипед едет сам, задорно тарахтя моторчиком и оставляя за собой дымный след.