Заводи кого угодно, только НЕ КРОКОДИЛА! - Михай Орсаг

Разумеется, первым делом необходимо были записать голоса соек, перепуганных насмерть. В зоопарке, держа сойку в руках, мы поднесли ее к клюву степного орла. Несчастная птица верещала одинаково истошно что вблизи от орла, что на расстоянии от него, и я был недоволен магнитофонными записями. По моей просьбе сойку поднесли вплотную к орлу — я надеялся, что в голосе ее прибавится смертельного ужаса. Однако дошлая птица по кличке Мати сама долбанула клювом степного орла Мишку, и тот с перепугу дал деру.

В фруктовом саду мы развесили усилители среди ветвей, сгибающихся под тяжестью румяных спелых персиков, а сами из укрытия метрах в пятидесяти от того места приготовились наблюдать за поведением птиц. Как только появилась первая сойка и пристроилась на персиковом дереве, я включил магнитофон и прокрутил сделанную в зоопарке запись. Мои сомнения окончательно подтвердились: сойка и не думала улетать, напротив, на устрашающие вопли сюда слетелись сойки со всей округи и подняли невообразимый галдеж. Сигнал тревоги они слышали, но ничего устрашающего вокруг не находили. Стало очевидно, что звуковой сигнал должен быть подтвержден зрительным, иначе результата не добьешься. Сойки вскоре оправились от неожиданности и все сообща принялись расправляться с персиками. Находились и такие храбрецы, которые без колебаний пристраивались на динамике, чтобы удобнее было дотянуться до плода.

Однажды шутки ради я попробовал прокрутить слетевшейся стае тот же самый сигнал тревоги, но при восьмикратном замедлении. Эффект оказался совершенно неожиданным — птицы тотчас умолкли и разлетелись в разные стороны, стараясь при этом держаться как можно ближе к земле. Впоследствии мы несколько раз повторяли этот опыт и всегда успех оказывался аналогичным, воспроизведение же записи при нормальной скорости не давало ни малейшего результата. Все сойки, обитающие в ближнем лесу, весьма скоро усвоили, что эти «предсмертные вопли» их невидимого сородича им лично опасности не сулят и что вовсе это не сигнал тревоги, а так — «много шума из ничего». Им примелькалась и машина, на которой мы обычно приезжали, — завидев, что мы устанавливаем аппаратуру, птицы и внимания не обращали на наскучившие им крики.

Раздумывая над нерешенной проблемой отпугивания соек, я углубился в лес, тянувшийся за фруктовым садом. Пробираться через подлесок и густые кусты было нелегко, и я шел медленно, к тому же немалых усилий стоило непрестанно отбиваться от наседавших комаров и слепней. Вдруг какой-то шорох привлек мое внимание; я повернул голову и увидел небольшого зверька, с шумом продирающегося сквозь заросли. Прежде чем он скрылся в гуще кустарника, я успел для себя отметить знакомые движения и силуэт зверька. Порывшись в кладовой памяти, хранящей немало образчиков и внешнего облика, и повадок животных, я довольно быстро отыскал нужный. Десять лет прошло с тех пор, как я в последний раз видел Эгона, свою куницу, однако облик и движения его настолько глубоко запечатлелись в памяти, что мне не трудно было распознать его сородича в мгновенно промелькнувшем среди густого подлеска зверьке. Вот почему он показался мне таким знакомым!

Я быстро, как только был способен, пустился вслед за куницей в надежде записать на пленку любой звук, какой она издаст. Магнитофон болтался у меня на боку, щестидесятисантиметровую параболу с микрофоном я держал в руках, а на шее висели бинокль и наушники. Мне повезло — куница коротко тявкнула, а по звуку ее легко было обнаружить; зверек притаился на стволе дерева. Включив магнитофон и нацелив параболу, я стал приближаться к кунице; она взлетела на верхушку высоченного дуба и несколько раз тявкнула. Теперь я постоянно держал ее в фокусе рефлектора, и мне удалось зафиксировать каждый звук. Пока куница взбиралась по стволу, я смог хорошенько разглядеть ее. Это была совсем молодая куничка, примерно того же возраста, что и Эгон, когда он попал ко мне. Я подошел к дубу, в кроне которого скрылась куница, тогда она легко перепрыгнула на соседнее дерево. Медленно и осторожно я снова приблизился, а зверек перепрыгнул дальше. Примерно четверть часа мы гонялись так: я — по земле, куница — по верхушкам деревьев, словно в пятнашки играли. Потом куница притаилась на вершине дерева и, когда я приблизился, не стала перепрыгивать дальше, а только внимательно смотрела вниз, издавая короткие вяканья теперь уже в правильном чередовании, то два, то три раза подряд: ва-ва, ва-ва — ва… Для записи такое положение источника звука было весьма благоприятным.

Правая рука у меня совершенно затекла от постоянного старания держать параболу как можно выше; я выключил магнитофон и дал себе передышку. Изнурили меня и комары, нагло воспользовавшиеся моей беспомощностью во время записи: я вынужден был выдерживать их атаки не шелохнувшись, чтобы не портить запись посторонними звуками.

Неожиданно послышался какой-то постепенно приближающийся шум. Вскоре я понял, что кто-то бежит по земле, отчаянно продираясь сквозь заросли. Но вот шум и шорох у земли стихли, а несколькими секундами позже вдруг заколыхалась крона дерева метрах в сорока от меня — перескакивая с дерева на дерево, торопилась другая куница. Я поспешил включить магнитофон. Слышно было, как под зверьком потрескивают ветви. Добравшись до первой куницы, вновь прибывшая тесно прижалась к ней, издавая высокие отрывистые звуки. Я навел на куниц бинокль. Было видно, что вторая куница крупнее и хвост у нее толще — она явно была матерью первой. Внимательно наблюдая за ними, я опять услышал шорох, на этот раз с другой стороны. Дальше события разыгрывались в уже знакомой последовательности: шум внезапно прекратился и начала раскачиваться верхушка дерева — третья куница, перепрыгивая с дерева на дерево, добиралась до своих родичей. Она плотно прижалась к двум другим куницам, и вся троица так и оставалась там, на верхушке дерева. Третья куница тоже была молодой — и сама небольшая, и хвостик у нее тонкий: явно брат или сестра первой. Повторяющееся вяканье теперь издавали обе молодые куницы, а мать, кроме того, время от времени приглушенно ворчала. (Прослушивая пленку дома, я уловил слабое причмокивание, которого не заметил во время записи: видимо, детеныши сосали мать.)

Через полчаса обе молодые куницы направились к опушке леса, а мать осталась. Я покинул ее и, пробродив по лесу час с лишним, вернулся на то же место. Там находились мать и один из детенышей — мать сидела на дереве, скрытая его листвой, а детеныш спускался с невысокого деревца метрах в двух от меня. Заметив меня, зверек замер, затем уцепился за ствол дерева. Лучи солнца падали прямо на него, и я подосадовал, что не прихватил фотоаппарат. Затем юная куница спрыгнула на землю и, прячась в высокой траве и кустах, бросилась бежать к иссеченному расщелинами горному склону. Несомненно, первый детеныш звуками дал понять матери и братцу, что попал в бедственное положение, а те, заслышав его ритмично повторяющееся вяканье, поспешили на выручку. Высокие отрывистые звуки, издаваемые матерью, подействовали на детенышей явно успокоительно. Они удалились из зоны опасности, а мать осталась, чтобы привлечь внимание на себя и прикрыть отход детенышей.

Дикая кошка в доме

О каких только животных я ни мечтал с детских лет, но чтобы завести дикую кошку — такого мне и во сне не снилось! И вот 29 сентября 1959 года приятным именинным сюрпризом явился вдруг раздавшийся телефонный звонок. Ласло Вертеш — тот самый, которому посчастливилось обнаружить в Вертешсёлёше скелет первобытного человека, — сообщил мне, что два дня назад он поймал юную дикую кошку. Животное в неволе ни разу не ело, так что нужно забрать его сегодня же. Вертеш продиктовал мне адрес и, прежде чем я успел собраться с мыслями, распрощался. Я в некоторой растерянности бродил по квартире, прикидывая, в какой комнате лучше разместить дикую кошку, а затем, прихватив сумку и прочный мешок, отправился по указанному адресу.

Ласло Вертеш рассказал, при каких обстоятельствах он поймал животное. Вместе с одним своим коллегой под проливным дождем он брел в горах Бюкк. Подойдя к камню двухметровой высоты — очевидно, когда-то давно он скатился с вершины горы, — они увидели молодую дикую кошку, которая спокойно переходила тропу. Вертеш заглянул за камень и, к своему удивлению, обнаружил еще двух малышей; свернувшись клубочком, они притулились под выступом камня на узеньком пространстве, защищенном от дождя. Одна кошка при виде людей отскочила в сторону и скрылась, а другая, самая маленькая, только повернулась к камню. Вертеш, моментально сняв с себя плащ, набросил его на дикую кошку; вдвоем с коллегой они, быстро справившись с ней, брючным ремнем стянули рукав плаща, в который затолкали кошку, и довезли ее до дома.

Временно ее поместили в дровяном сарае, в большом ящике. Пересаживали ее в транспортировочный мешок тем же испытанным способом: накрыли кошку плащом, а из плаща вытряхнули прямо в мешок. Во время этой процедуры она слегка шипела и царапалась, но в целом «упаковка» прошла спокойнее, чем мы предполагали. По дороге домой, в автобусе, кошка даже не шелохнулась, замерев на дне сумки.