Мольберт в саду Джоконды - Антон Валерьевич Леонтьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для этого он первым делом развелся со своей супругой, тогда даже еще не третьей, а всего лишь второй (первая, с которой она заключил скоропалительный брак в студенческие годы и тогда же развелся, внимания не заслуживает), матерью его взрослых уже детей, причем развелся шумно, с привлечением желтой прессы и интернет-сообщества.
Причем намеренно, ведь развод мог состояться тишайше, потому как, перейдя в свои неполные пятьдесят пять лет в разряд приватье, Воротыйло открыл для себя новую стезю: наслаждаться своими богатствами, ведь даже после ухода из большого, даже очень большого, бизнеса не по своей воле он был крайне состоятельным человеком, сохранив то ли пару, то ли даже тройку-пятерку заработанных до этого непосильным олигархическим путем миллиардов в иностранной валюте, принимать участие в тусовках высшего общества как в Москве, так и за границей и, вообще, стать героем бульварных изданий.
Видимо, этой сомнительной славой пожилого плейбоя он компенсировал потерю своего былого влияния и бизнеса.
* * *
– Спасибо, Мона, – поднял на меня свои темные, глубоко посаженные глаза Воротыйло, когда я на серебряном подносе подала его четвертой супруге столь желанный апельсиновый сок.
Та же, строча сразу на трех мобильных, надула накачанные губы:
– Фу, с мякотью! Ты же знаешь, Мона, что с мякотью я не люблю! Пусть принесут без мякоти. Немедленно принесут!
Конечно, я знала, что не любит, ведь такой человек-компьютер, каковым являлась я, по крайней мере в воображении четвертой супруги моего работодателя, никогда ничего не забывал, в особенности нанесенных мне беспричинных обид, однако не отказала себе в удовольствии попросить на безупречном французском (который, впрочем, был не столь безупречен, как мой русский, латвийский и английский, почти родной немецкий и голландский, беглый испанский и итальянский, но намного лучше рудиментарных турецкого, китайского, тайского и фарси) именно с мякотью.
Прекрасно понимая, что это приведет к нареканиям четвертой супруги моего работодателя. Весь вопрос заключался в том: как долго ей еще надлежало оставаться супругой, перед тем как перейти в разряд экс.
Воротыйло, морщины на лбу которого стали еще глубже, произнес, протягивая в мою сторону свою короткопалую мохнатую лапу:
– Я люблю. Я возьму! Мона!
Я подошла с подносом к нему, а четвертая супруга, вскочив с дивана, заявила:
– Ну, может, ты вообще на своей Моне женишься, пупсик! Ах!
И, весьма коротконогая, запутавшись в чем-то своем стильно-пошлом, длинном, с перьями, полетела на персидский ковер.
* * *
Пришлось помогать ей подниматься, вызывать врача, который констатировал, что ничего страшного не произошло, хотя четвертая супруга вела себя так, будто находится на смертном одре, при этом принимая телефонные звонки для моего босса и пытаясь отвязаться от злобной крошечной твари в бриллиантовом ошейнике, любимицы четвертой супруги моего босса, которая прыгала около меня и все норовила укусить.
Конечно же, прыгала не четвертая супруга моего босса, потому как она корчилась в затемненной гигантской спальне президентского люкса от падения с дивана на персидский ковер, а всего лишь ее любимая собаченция, которая, как и сама супруга Воротыйло, звалась Кариночкой. Прыгала и пыталась укусить. Хотя не сомневаюсь, что и двуногая Кариночка тоже бы искусала меня, если бы это было возможно.
Наверное, она не любила меня в еще большей степени, чем я ее, совершенно напрасно видя во мне конкурентку и, более того, претендентку на роль супруги ее мужа номер пять.
В то время как она сама, напомню, носила всего лишь порядковый номер четыре.
– Спасибо, Мона, ты, как всегда, была на высоте, – произнес Воротыйло, когда утренняя вакханалия, учиненная Кариночкой (точнее, двумя Кариночками – как двуногой, в бриллиантовых перстнях, все еще корчившейся в затемненной спальне президентского люкса, так и четвероногой, в бриллиантовом ошейнике, запертой в одной из ванных комнат). – Что бы я без тебя делал?
Действительно, что? Похвала босса была мне приятна, но я, как водится, виду не подала. Не будь меня, завел бы себе другую Мону – в этом я не сомневалась.
Однако отказываться от меня он не намеревался, и чем активнее пыталась склонить его к этому Кариночка (двуногая!), тем больше она, сама этого не понимая, досаждала своему супругу и укрепляла его в мысли о том, что их брак был ошибкой. Причем ошибкой, которую надо как можно скорее исправить.
Мне это было только на руку – Кариночки, что двуногая, что четвероногая, только всему мешали. Нет, в мои планы, и это я хочу заявить со всей ответственностью и полной искренностью, никогда не входила возможность стать супругой моего босса номер пять, номер шесть или, не дай бог, номер семь.
Юрий Дмитриевич Воротыйло, с его миллиардами, несуществующим художественным вкусом, однако открытой недавно, не без моего влияния, страстью к коллекционированию предметов искусства (чем еще мог заняться олигарх-пенсионер, не по своей воле отошедший от дел и вынужденный ошиваться большую часть года за границей?), был мне нужен совершенно для иного.
Не для того, чтобы стать моим мужем, а затем, вероятно, и экс-мужем (тем более в мои тридцать семь мне не стоило особо обольщаться: боевые подруги моего босса были лет на пятнадцать, если не больше, моложе меня, и компенсировать эту разницу я своим интеллектом и вкусом была просто не в состоянии), а для того, чтобы позволить мне принять участие в игре с максимальными ставками.
А до этой игры – и в прочих, со ставками поменьше.
Он и позволял, о чем, однако, сам не догадывался. Потому что если бы догадался, то наверняка бы не только уволил меня в одночасье, но и убил.
Да, именно так: то, что мой босс не чурался, во всяком случае, в те времена, когда заправлял своей бизнес-империей, ныне благополучно переваренной кем-то из его могущественных врагов, насилия, было мне хорошо известно.
Он сам иногда, придя в благодушное настроение после четвертого бокала раритетного арманьяка, пускался в воспоминания о своем прошлом.
По большей части криминальном прошлом.
– Думаю, то же, что и со мной, Юрий Дмитриевич, – ответила я, зная, что мой босс не терпел сантиментов. – Наслаждались жизнью!
Воротыйло, хмыкнув, поинтересовался, кто и зачем звонил, я четко обо всем ему доложила, а когда с бизнесом было покончено (после краха его империи заниматься делами приходилось не более получаса в день), он поинтересовался:
– А аукцион когда?
Прекрасно ведь знал, что начнется в четыре пополудни, однако хотел услышать это от меня.
– В
