Солнце на стене - Вильям Козлов

Я сказал это добродушно, без желания задеть его. Я понимал, Володька идет на сближение, ему хочется сгладить нашу встречу у старого дома. Но мне не хотелось ехать с ним вдвоем. И слушать воровские байки.

— Вас понял, — сказал Биндо. — Все правильно.

Глаза у него светлые, непроницаемые. Он поднял с земли свой небольшой рюкзачок и, крикнув: «Держи шмотки!» — швырнул в кузов. Затем, едва коснувшись заднего ската, легко перемахнул через борт.

Я так и не понял: обиделся он или нет?

Большая черная баранка удобно скользит в ладонях. Шоссе не очень широкое, местами выбито. По сторонам чахлый кустарник. Листья еще маленькие, и красноватые кусты просвечивают насквозь. Трава на буграх зеленая и свежо блестит. За кустами черные, распаханные поля. Там ползают тракторы, копошатся люди. Впереди подъем. Несмотря на то что я разогнался и дал полный газ, машина сбавляет ход.

Сзади засигналили. Я взглянул в зеркало: ЗИЛ наступает на пятки. В кузове полно парней и девушек. Тоже в деревню. Много сегодня машин держат туда путь. Не хотелось мне уступать дорогу, но ЗИЛ все равно не даст житья. У него скорость не чета моей. Сейчас пропущу, и поднимется радостный гам.

Так оно и случилось. Как только передо мной замаячил задний борт грузовика, пассажиры загоготали, замахали руками. Кто-то даже язык показал.

Сразу за поселком нас обогнал порожний самосвал. Он пролетел мимо, как громовой раскат. В железном кузове каталась железная бочка. Шофер гнал как угорелый.

К шоссе придвинулись березы. И сразу будто светлее стало. Белые, с коричневыми родимыми пятнами стволы. Легкая, как кружева, молодая листва. И бегущие вслед солнечные пятна на облепленных прошлогодними листьями кочках.

А в кузове слаженно пели: «Качает, качает, качает задира ветер фонари над головой…»

На семидесятом километре в железный верх кабины замолотили кулаками: требуют остановиться. Облюбовав впереди симпатичный ельник, я притормозил и свернул на обочину. Мотор несколько раз дернулся, звякнул металлом и затих. Слышно, как бродит вода в радиаторе. Опустив на колени руки, я почувствовал, как заломило в том месте, где спина соединяется с шеей. Это с непривычки. Давно не сидел за баранкой.

Машина охнула, закачалась: ребята с грохотом посыпались из кузова на землю.

Погромыхивает грузовик по шоссе. Лесные озера отражают в своей темной воде высокие ели и сосны. И облака. Тихие, спокойные озера. Без лодок, без рыбаков. Пейзаж все время меняется: зеленые равнины, лесистые холмы, рощи, сосновые боры.

Венька (он после перекура сел в кабину) с удовольствием смотрит по сторонам. Он в клетчатой куртке с кожаными пуговицами, на ногах новые резиновые сапоги. Это комендант его уважил. Он явно симпатизирует Тихомирову. Недавно поставил ему новую пружинную кровать, принес специально для Веньки несколько лишних распялок для костюмов и рубашек. И вот отыскал резиновые сапоги…

— Обрати внимание вон на ту старуху, — показал Венька.

Мы как раз проезжали маленькую деревню: каких-то два десятка почерневших домишек. Старуха в грубых мужских сапогах и рваной телогрейке стояла на обочине, опершись на желтую суковатую палку. Она задумчиво глядела на дорогу. Черный платок домиком надвинут на глаза. Больше я ничего не заметил — и старуха и деревушка остались позади.

— Старуха как старуха, — сказал я.

— У нее безразличные глаза… Всю жизнь проторчать в такой глуши. Ну что она видела? Изба, огород, корова, ребятишки… Наверное, в кино-то ни разу не была. И вот живут в таких деревнях люди: день-ночь — сутки прочь.

— Побывав в большом городе, эта старуха скажет: как там только люди жить могут? Каменные громады, мчатся машины, шум, гам, все куда-то торопятся… Господи, я и недели бы там не выдержала!

— Ты хочешь сказать, каждому овощу свое место?

— Когда-нибудь на старости лет поселюсь в такой глуши и буду себе жить…

— Я к тебе в гости приеду, — сказал Венька. — На два дня.

— Мой дом будет стоять на берегу озера, рядом глухой лес, где полно всяких грибов. В камышах деревянная лодка, на жердинах сохнут сети…

— И приплывет к тебе золотая рыбка и спросит: «Чего тебе надобно, старче?»

— Я ей отвечу: «Мне надобно, чтобы земля вращалась, как всегда, чтобы светило солнце, лето сменялось осенью, а зима — весной… Чтобы на земле были леса, озера, моря, а на небе — облака…»

— Ты не пробовал стихи писать? — спросил Венька. — В тебе пропадает лирик… Правда, об этом уже было… Как это?.. «Пусть всегда будет солнце…»

— Было, — сказал я.

— А я бы попросил у золотой рыбки таланта, — сказал Венька. — Вертится у меня в голове один потрясающий проект… Еще в институте кое-какие наметки сделал, а вот всерьез браться за него побаиваюсь: вдруг таланта не хватит? Если удача, то будет у меня все, что может пожелать молодой подающий надежды инженер. А что человеку нужно? Наверное, деньги, хорошая квартира, общественное положение… Допустим, мой проект принят. Начальник отделения дороги присылает приветственную телеграмму… И премию. Начальник завода на блюдечке с голубой каемочкой преподносит ключи от квартиры… Живите, дескать, Вениамин Васильевич, и творите впредь на благо родного завода…

Я сбоку взглянул на него. Венька, подавшись вперед, задумчиво смотрел на шоссе, черные брови сошлись вместе, глаза прищурены, на губах улыбка. И не поймешь: всерьез он говорит или шутит. Мне было интересно, что он еще скажет. И я подхлестнул его:

— Ну, получишь хорошую квартиру…

— Вот мы говорили про старуху… Я не лирик, как ты, не вижу поэзии в русской печи, телятах, навозе… Человек должен жить красиво. Человека должны окружать красивые, изящные вещи… А это может дать город, цивилизация. Наконец-то за это взялись всерьез! И постановления, и в газетах… Мне приятно держать в руках красивую вещь: будь то пневматический молоток или электробритва. Ты обратил внимание, — некоторые вещи у нас теперь стали делать гораздо изящнее. И упаковка, и качество… Кануло в Лету то время, когда налаживание быта считалось мещанством. Да, я хочу иметь отдельную квартиру со всеми удобствами… Пришел с работы, пустил горячую воду, забрался в кафельную ванну…

— Я предпочитаю баню, — сказал я. — Брызгайся, сколько хочешь, тут тебе и парная…

— Дремучий ты человек, — улыбнулся Венька. — У каждого свои запросы и потребности… Один любит ананасы, а другой шпроты… Вот я инженер, а что имею? Несколько рубашек, две пары туфель, выходной костюм и железную койку с солдатским одеялом в общежитии.

— Ты инженер-то всего два месяца!

— Между прочим, я бы мог свободно остаться на кафедре, — сказал Венька. — Все-таки получил диплом с отличием…

— Что же тебя толкнуло на тернистый путь инженера-производственника? Такая блестящая перспектива: молодой ученый, кандидат, профессор… Или не захотел быть чистой воды теоретиком? Сейчас ученый, не знающий производства, пустое место. Хороший инженер-производственник запросто заткнет за пояс такого теоретика… Кстати, талантливый инженер — желанный гость в институте. Читай лекции, доклады, при желании можно ученую степень получить.

Венька, улыбаясь, с интересом слушал.

— Молоток! — сказал он. — Все верно.

— А с кафельной ванной придется подождать…

— Далась тебе эта ванна, — сказал Венька. — Это я так, для красного словца…

— Что же у тебя за проект? — помолчав, спросил я.

— Тема моего диплома: «Реконструкция паровозовагоноремонтного завода». Ваш завод… — Венька запнулся: — Я хотел сказать, наш… Так вот, через год-полтора наш завод будет ремонтировать тепловозы. Я был в конструкторском бюро и видел типовой проект… Предполагается остановить производство и строить целый огромный комплекс…

— А старые цеха — на слом? — спросил я.

— Кое-что используем для второстепенных цехов, как например кузнечный, литейный… Остальное — ломать к чертовой бабушке!

— Богато живем, — заметил я.

— Соображаешь… — снисходительно улыбнулся Венька. — Походил я по заводу, по цехам и вот пришел к какому выводу: можно, не останавливая производства, строить новый комплекс на базе старого завода… Подсобные цеха сгруппированы вокруг основного — цеха сборки — а это главное! Ну, ты представляешь себе, как будут ремонтировать тепловозы?

— Ты давай дальше, — сказал я. Венькин проект всерьез заинтересовал меня.

— Маневровый пригоняет к дверям разборочного цеха неисправный тепловоз, а выходит он из дверей цеха сборки после экипировки исправный и новенький, как юбилейный рубль… Весь ремонт производится в едином комплексе. Не то что сейчас: бедный паровоз разбирают на части и детали транспортируют в разные цеха: в котельный — котел, в арматурный — приборы управления, в колесно-бандажный — колесные пары. На одну транспортировку уходит до черта времени.