Даниил Галицкий - Антон Хижняк

— Говори, где Светозара, — жизнь тебе дарю. — Дмитрий начал уже умолять.

Теодосий рассмеялся.

— Да с тобой, боярин, вижу, можно разговаривать как с человеком. Если слово твое твердо и честный ты человек, скажу, где твоя лада.

— Клянусь при всех! — воскликнул Дмитрий.

Теодосий посмотрел на него и сказал:

— Теперь верю… Пойдемте покажу, только скажи, чтобы развязали мне руки, не привык я ходить, как медведь на цепи. Теперь мне Владислав не страшен, а от тебя я не убегу.

Дмитрий посмотрел на Твердохлеба. Тот кивнул.

— Я развяжу и пойду за ним.

— Не бойся, боярин, теперь не убегу. У Теодосия слово не только острое, но и твердое, никто не переломит, — засмеялся Теодосий.

Оставив второго пленного с двумя дружинниками во дворе, Дмитрий с Твердохлебом, Людомиром и остальными дружинниками пошли за Теодосием. Тот повел их в овраг, оттуда в лесную чащу, где не было ни одной тропинки и где обычно ходили только звери. У второго оврага Теодосий остановился.

— Вот здесь она. А ну, боярин, найдешь ли сам?

Сколько ни смотрели вокруг, нигде ничего не видели.

В овраге рос густой лес, на маленькой поляне желтела сухая трава.

— Ну что, боярин, теперь веришь моему слову? — покачал головой Теодосий. — Верь мне, жалеть не будешь. Я не душегуб. Это Владислав людей ест. Без моей помощи ты бы никогда не нашел Светозару.

Он подошел к пригорку и ударил ногой по дубовому пню, пенек отвалился, и все увидели дыру.

— Полезай туда, боярин, — сказал Теодосий.

Дмитрий нерешительно глянул на всех. Теодосий с укоризной покачал головой. Тогда Дмитрий смело бросился к дыре, спустил в нее ноги и спрыгнул вниз. Оказавшись в яме, он заметил мерцавший слева огонек. Пролез в боковую дыру и увидел Светозару. Она сидела в углу, опустив голову. Услыхав шум наверху, Светозара испугалась, боялась подать голос и теперь, увидев Дмитрия, не верила своим глазам.

В княжеской гриднице волновались. Наступали сумерки. Мирослав непрерывно посылал отроков на башню спрашивать стражу, не видно ли дружинников. В гриднице молча сидели бояре и княгиня. Наконец в дверь вбежал отрок и крикнул:

— С восточной башни увидели — от реки Медухи к Днестру кто-то едет, в темноте два факела горят!

— Зажгите на башне огонь: пусть знают, что мы их заметили, — приказал Мирослав.

— Огонь уже горит, и оттуда подали знаки — дважды закрыли факелы.

— Значит, вдвоем едут! — радостно вздохнул Семен и засуетился, как мальчик. — Я пойду, я побегу навстречу!

— Подожди, и я с тобой, — сказал Мирослав. — Приготовить ворота и мосты! — приказал он отроку, и тот быстро рванулся к двери. — А теперь и мы пойдем. Только не одни, а с дружиной… Всяко может быть.

— Быстрее! Быстрее! — подгонял его Семен.

Когда во дворе послышался конский топот, Мария бросилась по ступенькам в сени и там встретилась со Светозарой. Она потащила ее наверх, в гридницу. Светозара была бледна. Монист на ней не было, рукава праздничного наряда свисали оборванные, шея исцарапана, но лицо радостно сияло.

— Жив! Данилко! — кинулась она к мальчику, спавшему на скамье.

— Спасибо тебе, Светозара, за то, что сына спасла.

В это время в гридницу вошли Мирослав, Семен и Дмитрий.

— Княгиня, — сказал Мирослав, — слово мне сказать тебе нужно. Не зря ведь говорится, что нет худа без добра: поймали тех всадников и новость узнали. Нужно увозить отсюда Даниила.

Побледневшая Мария со стоном опустилась на скамью. К ней подбежала Светозара. Мирослав взял Марию за руки и усадил у стола, ч — Послушай, княгиня. Крамольный Владислав не только знает обо всем, что здесь творится, но и снова собирается возвращаться. Только уже не тайно он едет, а с войском. Идут сюда князья Игоревичи Новгород-Северские, глаголют: «Наша мать — дочь князя Ярослава Осмомысла, мы на землю деда идем…» Мы им поперек дороги стоим, потому и Даниила-княжича, как злодеи, выкрасть мыслили. Войска у нас покамест еще мало, нужно уходить отсюда, ибо через день тут уже будут Игоревичи с Владиславом. Чего ждать в Галиче? Горя да беды. А мы должны беречь княжичей да свои головы. Будет голова цела — значит, все будет. Они еще узнают нас, крамольники проклятые!

— Куда же? — дрожащим голосом спросила Мария.

— Во Владимирскую отчину.

— А там? А там что будет?

— Там людей наших много. Волынцы верны князю Роману и сынам его. Соберем дружины волынские и воев позовем. Дома нас враги не возьмут.

…Торопливо собирались единомышленники к отъезду из Галича. Мария плакала и целовала своих сыновей. Светозара и Роксана помогали ей одеваться. Много вещей брать с собой было нельзя, так как надо было спешить. На возках ехать нельзя, только верхом. Мирослав и Василий — он три дня назад воротился в Галич — быстро заканчивали все дела, готовили дружинников. Семен и Дмитрий поехали к Днестру подготовить ладьи. К утру нужно уже далеко отъехать.

Мария, рыдая, в последний раз обошла свою светлицу, вышла в сени. Мирослав ждал ее. Он за руку держал Даниила, Василько был на руках у попа Юрия. Вышли на крыльцо. Над Галичем стояла тихая весенняя безлунная ночь.

— Недаром говорят старые люди: «Ночь темнее — звезды ярче», — сказал Мирослав. — Сегодня нам это в подмогу.

Сели на коней и тихо тронулись. Впереди ехал Василий Гаврилович, за ним — Мария, а дальше — Мирослав с Даниилом на руках и Теодосий с Васильком. Светозара и Роксана ехали рядом. А дальше двигались дружинники. Твердохлеб головой поручился за Теодосия. Да и Дмитрий сказал Мирославу, что теперь верит ему.

— А ты с отцом попрощалась? — спросила Светозара Роксану.

— Попрощалась, маму только не видела.

— Ничего, скоро вернемся, увидишься.

Роксана ничего не ответила, у нее болело сердце — не простилась с Иванкой. Он и не знает о ее отъезде.

Бесшумно опустился мост, и всадники выехали на улицу Подгородья. У Днестра их встретил Дмитрий. Спешно рассадили всех в ладьи. Еще два раза ладьи возвращались с правого берега. Последними ехали Дмитрий и Светозара. Они сидели на скамье, крепко обнявшись.

— Мне отец рассказывал, как ты прибежал в гридницу и сказал, что я твоя невеста, — прижималась Светозара к Дмитрию.

— А разве я неправду сказал?

— Правду.

Они и не заметили, как ладья причалила к берегу.

— Дмитрий? Ты здесь? — шепотом спросил Мирослав.

— Здесь.

— Выходите быстрее, все уж на конях, трогаемся.

Всадники помчались в город Владимир-Волынский.

Так с малых лет началась походная жизнь маленьких княжичей Даниила и Василька.

Летописец записал в Галицко-Волынской летописи:

«Начнем же сказати бещисленныя рати, и великыя труды, и частыя войны, и многия крамолы, и частая востания, и многия мятежи: из млада бо не бы има покоя».

Глава вторая

Сколько весен минуло, с водой сплыло, с тех пор как расстались Роксана и Иванко? Уже и счет им, невеселым, кажется, можно потерять. Вот уже и седьмая весна прошла! А придется ли увидеть его, милого, желанного?

Сколько путей-дорог пришлось исходить Роксане с княгиней Марией! И в польских землях бывали — от крамольников убегали туда к князю Лешко, — и в своих волостях, в лесных чащобах по оселищам прятались. Не один раз отпрашивалась Роксана: «Отпустите домой, хочу на Галич родной посмотреть». Но княгиня не дозволяла, уперлась на своем: «Не пущу! Дети к тебе привыкли». И правда, полюбили мальчонки Роксану, особенно меньший, Василько. Да и она привыкла к ним, будто родными стали. Глянет на Василько, а у самой перед глазами стоит родной братик Лелюк. «Как он там поживает, Лелючок?» Порой такая печаль охватывала, становилось так грустно, что она готова была бежать через леса — на юг, туда, где Галич, к своему Иванке. Беспокоилась, горевала о своих родных: как там отец и мать? И тут же ловила себя на мысли, что больше всего думала об Иванке. От этого становилось стыдно, Роксана закрывала лицо платком, будто кто-нибудь видел, как она зарделась… Если бы об этом узнала мать, что бы она сказала ей? Ругала бы дочь за то, что о матери реже вспоминает, чем о своем любимом? «Иванко! Знаешь ли ты, как Роксана тоскует без тебя? Ведаешь ли, сколько невзгод от лихих людей перенесла твоя лада?»

Сегодня день такой спокойный и тихий. Ласковая осень пришла в волынский лес, последние теплые дни напоминают о недавнем лете. Роксана отпросилась у княгини и пошла к своему любимому озерку. Вышла на поляну, оглянулась вокруг — нет никого. Тихо стоят дубы и бересты, не колышут ветвями, чтобы не вспугнуть мечтаний Роксаны. Она подбежала к ветвистому дубу, обхватила его руками; шелестит под пальцами шершавая кора. Сколько раз под этим дубом высказывала она вслух свои сокровенные мысли! Поведала дубу, как любит она Иванку и как злые люди хотели разлучить их навсегда. И сейчас еще душа болит, как только вспомнит страшные минуты. Как тяжко было в польском краю! Заприметил ее старый воевода и стая просить княгиню, чтоб та отдала ему Роксану. А княгиня согласилась. — И как только ей не совестно было отдавать ее такому старому, гнилому! Да еще ругать принялась, почему не хочет Роксана старика утешить. Кричала княгиня: где, мол, Иванко, и придется ли еще его увидеть, а жить ведь нужно, зачем, мол, своей красой мужчин сводить с ума. Вспомнит об этом Роксана — и жутко ей становится, и противно. А ведь отдала бы княгиня Роксану воеводе, если бы Роксана не упала к ногам княгини и не зарыдала в отчаянии. Когда никакие мольбы не помогли, Роксана крикнула: «Утоплюсь! Грех на твоих детях будет!» И так посмотрела на княгиню, что Мария ужаснулась. Отказала княгиня воеводе, спаслась Роксана… А недавно снова горевала Роксана. В оселище, невдалеке от Владимира, привязался к ней тиун, тенью ходил за ней. Он считал излишним обращаться с просьбою к княгине: зачем унижать себя из-за какой-то никчемной девки? Хлопка сама должна понимать, что он ей честь оказывает, и не отталкивать его, а не то он может ей немало неприятностей причинить. Он даже и намекнуть княгине не хотел — думал, что возьмет Роксану, а она сама пошла к княгине и смело рассказала об этом беззубом. На этот раз Роксана уже не угрожала самоубийством, а во имя Даниила и Василька молила защитить ее. «Защити меня, княгиня, дети твои счастливы будут, и я им понадоблюсь — ведь я их вырастила. Неужели ты забыла об этом? Или хочешь, чтобы на них проклятье пало?» Позже Роксана и сама удивлялась, как это она осмелилась так сказать владычице своей жизни. А вот сказала! Может, в глубокой любви этой девушки Мария увидела свою любовь к Роману? Может, вспомнила, какой страстью пылала к нему? А может, материнское чувство приказало? Ведь как благодарна была Роксане за детей! Только никогда об этом не говорила: еще возгордится хлопка! Ничего она не ответила Роксане. Только с тех пор Роксана никогда больше уже не видела в оселище постылого тиуна. Должно быть, Мария повелела прогнать его куда-нибудь. Молчала об этом Мария, не напоминала ей и Роксана. Это обоюдное молчание было красноречивейшим взаимным примирением. Мария почувствовала девичье упрямство и даже сама испугалась этой девушки: такая может на все решиться. Но верила ей и знала: после этого детям ее еще безопаснее с такой няней. Никто из челяди и словом не обмолвился, не напомнил Роксане о ее стычке с тиуном. Открыто не радовались ее победе, но и не посмеивались над ее ненавистью к мужчинам, а только слух пошел о том, что Роксана верна своему любимому, и о том, что она имеет сильную покровительницу.