Леди-наследница - Алисса Джонсон

Клер подняла голову, два раза моргнула и тут же уснула снова.

Уиннифред рассмеялась и взялась за задвижку стойла.

— Значит, ты тоже становишься соней, да? Лилли называет это «придерживаться городского режима». Всего лишь глупое название для лени. — Она опустилась коленями на сено, полезла в карман и вытащила салфетку с хлебными корочками, которые взяла на кухне. — Поди сюда, голубушка. У меня для тебя кое-что есть.

Обещание лакомства выманило Клер из ее постели и из конюшни.

Немножко опасаясь, что у спутницы может возникнуть соблазн повернуть назад, Уиннифред выдавала лакомство понемножку, пока конюшня не исчезла из виду.

— Как печально, что мне приходится подкупать тебя, чтоб ты составила мне компанию, — заметила она, остановившись, чтоб скормить козе остатки хлеба.

Нимало не расстроенная упреком, Клер слопала свой завтрак и потрусила обследовать старое бревно.

Уиннифред улыбнулась и пошла дальше. Утренний воздух был туманным, сырым и немножко зябким, но ветерок, раздувающий ее юбки, — теплым, а тонкий слой облаков к полудню обещал рассеяться.

Отличное утро, размышляла она. Как раз то, что ей нужно, чтобы прояснить голову и поднять дух. Она намеревалась использовать это время, чтобы как следует покопаться в себе, но все вокруг было таким чудесным, что совершенно не хотелось портить себе настроение мрачными думами. У нее еще хватит времени, чтобы подумать о Гидеоне. Да, в сущности, у нее будет целый день. Он, как всегда, останется в своей комнате или уедет в Энскрам, а она будет занята уроками Лилли. Маловероятно, что они встретятся до обеда.

Поэтому Уиннифред удивилась, когда обогнула купу деревьев и увидела его возле пруда, стоящего тихо и неподвижно, словно статуя среди камышей. Он не обернулся и не подал никакого знака, явно наслаждаясь своим уединением. Она была еще слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, но представила, что оно такое же безмятежное, такое же неподвижное, как и весь он. Слушает птиц и ветер, подумала Уиннифред, и отдаленное мычание коров. Он наблюдал за утренним туманом, стелющимся над прудом, за тихим плеском воды о берег, за мягким покачиванием травы на ветру.

Она посчитала его красивым в ту первую ночь в домике садовника — и неотразимым на следующий день в саду. Она видела в нем человека, имеющего богатство и власть, ум и воображение. Прошедшей ночью она увидела в нем загадку.

Но сейчас, глядя, как от воды поднимается туман и кружится вокруг его ног, Уиннифред подумала, что Гидеон просто прекрасен. И впервые в жизни задалась вопросом, каково было бы, если б такой вот мужчина повернулся к ней, улыбнулся и раскрыл объятия.

Инстинкт заставил ее попятиться на несколько шагов. Одно дело — испытывать влечение, и совсем другое — хотеть чего-то большего, такого, чего у нее может никогда не быть. Гордость и практичность остановили ее и заставили снова пойти вперед. Она не трусиха, и ей надо знать, до сих пор ли он страдает.

Она откашлялась, предупреждая его о своем присутствии, но ему это, похоже, не требовалось. Он оглянулся через плечо и одарил ее улыбкой, как будто все время знал, что она тут.

— Доброе утро, Гидеон.

— Уиннифред. Клер.

Она подошла к нему и встала рядом, сцепив руки за спиной и лихорадочно подыскивая какую-нибудь обыденную тему для разговора.

— Вы поспали? — спросила она, не придумав ничего лучшего.

— Да, спасибо.

Она украдкой бросила взгляд на его лицо, но оно ничего не выражало.

— Еще очень рано, — продолжала Уиннифред, поддевая кустик травы носком ботинка. — Не ожидала, что кто-то уже поднялся.

— В море я всегда поднимался с рассветом, и оказалось, от этой привычки трудно избавиться.

— Вы скучаете по морю?

Он ответил не сразу:

— У меня очень нежные детские воспоминания о побережье. Мама часто возила нас с Люсьеном на море, пока отец проводил время в Лондоне или в одном из своих многочисленных охотничьих домиков. — Он тихо рассмеялся и наклонился, чтобы поднять гладкий, круглый камешек. — Несомненно, мои ранние представления о море значительно ознаменованы отцовским отсутствием.

Хотя сказано это было небрежно, Уиннифред расслышала нотки гнева и печали. Она не знала, что на это ответить.

— Значит, все же скучаете?

— Нет, не скучаю. — Он умело пустил камешек прыгать по воде. — Представления меняются.

Чувствуя растерянность, она обхватила себя руками за талию и опустила голову. Она нашла в себе храбрость заговорить, но слова были адресованы носкам ботинок.

— Гидеон… вы вполне уверены, что здоровы?

— Совершенно, заверяю вас.

— Не похоже. Вы расскажете мне о своем сне этой…

— От вас опять пахнет сеном.

Она вскинула на него удивленные глаза. Он что, пытается шутить, подсмеиваясь над ней? Но непохоже, чтобы он смеялся. Он смотрел на нее с теплой пытливой улыбкой.

— Я только сейчас заметил, — сказал он, словно это каким-то образом все объясняло. — В первую нашу встречу от вас пахло лавандой и сеном. Но потом вы больше сеном не пахли — до сих пор.

— Сегодня утром я была в конюшне, — отозвалась она, роняя руки. — Если запах вам не нравится…

— Нравится. — Он наклонился к ней и понюхал. — Вполне приятный.

Она честно не знала, что на это сказать. Смена темы была такой резкой, что у нее голова пошла кругом. И не каждый день молодой леди делают комплимент, что она пахнет, как стойло.

Гидеон выпрямился и задумчиво постучал концом трости по голенищу своего сапога.

— Странно, вы не находите, что мы считаем приятными так много запахов, но благоухать хотим лишь несколькими? Почему всякая леди желает пахнуть цветами? Почему не жареной вырезкой или филе? Я еще не встречал ни одного мужчину, который не любил бы добрый бифштекс.

Она не смогла удержаться от смеха, представив женщину, мажущуюся мясом за ушами.

— Леди стало бы дурно.

— То-то и оно. А как насчет свежеиспеченного хлеба? Или спаржи? Лично я очень уважаю спаржу.

Она оставила попытки продолжить серьезную беседу. Он явно не намерен рассказывать ей о своем сне или объяснять угрюмое настроение, в котором она застала его. А поскольку этот глупый разговор, похоже, возвращал ему хорошее расположение духа, ей не приходило в голову никакой веской причины, чтобы заставить его говорить о другом.

— Не знаю, многие ли любят спаржу, — подхватила она, — и вообще есть ли у нее запах. А вот тыква была бы очень даже ничего.

— Пожалуй. Все эти разговоры о еде напомнили мне, что я еще не завтракал, — внезапно сказал он. Повернувшись спиной к пруду, он предложил Уиннифред руку. — Вы отведете меня домой и позаботитесь, чтобы меня накормили?