Когда приходит Андж - Сергей Саканский

— Наш мир, — сказал Стаканский, когда розовая вода прижилась, — устроен логично и целесообразно. Огурчик! Икается эта розовая вода… В этой связи, не вполне понятен смысл связей, которые возникают меж людьми — любовные, деловые и т. п. Почему одни люди держат власть над другими, влияют на ход исторических событий? Для чего нужны войны, революции, уничтожение миллионов людей? Моя очередь наполнять…

Пока Стаканский ходил, Мэл осмотрелся. Свет стал более ртутным, пьющие, делая над кружками губы трубочкой, временами превращались в рыб, человек, стоявший спиной к Мэлу, источал запах чеснока, в то время как сосед слева выпускал из подмышек две сизые потные струи…

— Вот ты тут все говоришь, аргументируешь, блеешь о Вселенной, — мысленно рассуждал Мэл, — ты умный, начитанный, ты рисуешь картины и будешь известным художником, а мир, Вселенная, все равно принадлежит мне, потому что меня любят женщины, а не тебя. Ведь во Вселенной хозяин кто? Тот, кого любят женщины… Или наоборот. А почему меня любят женщины, — пьяно продолжал Мэл, входя во вкус. — Да потому что я умею наслаждаться ими. А ты нет. Потому что я единственный из вас, кто способен испытать настоящий женский оргазм… Для чего ты существуешь, художник Стаканский? Сын Стаканского писателя? Для того, чтобы услаждать таких как я. Мы тебя любим. Мы готовы ласково потрепать тебя по щеке.

В нескольких шагах, на северо-востоке, наливалась пивом веселая и миролюбивая компания — пятеро солидных пожилых мужчин и молодая белокурая женщина, которая, естественно, была окружена ласковым вниманием: ее слушали, поощряли кивками, улыбками, перед ней на газету выкладывали икорные дольки выпотрошенных вобл, специально для нее жарили на спичках вобльи пузыри. Она наслаждалась едой и питьем, хохотала, показывая чудесные молодые зубки, но вот пришла и ей пора развязать коней и, пошептавшись с соседом, она в его сопровождении, под восхищенные взоры всего пивняка направилась в туалет.

Стоило им скрыться за дверью, как один из соседей, худой господин с седыми, на плечи спадавшими волосами, тихо свистнув, жестом вопросительного знака опустил указательный палец в кружку молодой особы. Он смущенно улыбался, будто бы только что пукнул вслух, или совершил еще какое непотребство. Другой, тучный, бородатый, лицом чем-то пародирующий Достоевского, длинно, прицельно плюнул в кружку несчастной, а третий, потный, лоснящийся, похожий на переодетого священника, высморкался, осенив кружку крестным знамением.

— Чему смеетесь? — вернувшись, звонко спросила эффектная леди, и сама разразилась громким безудержным хохотом.

Надо будет свозить Анжелу на квартиру к Стаканскому, если его пахан еще в командировке, подумал Мэл. И хорошенько вымыть. И чистая стереофоническая музыка…

— Я думаю, — продолжал Стаканский, подойдя с пивом, — что все мы представляем собой действующий клетки гигантского живого мозга, и наши связи подобны связям межклеточным. Согласно этой теории, мир действительно существует, а не является нам изысканной галлюцинацией. Все мы материальны, но наши истинные функции не подвластны нашему разуму.

— Можно представить, что будет, — сказал Мэл, — если этот гигантский мозг сойдет с ума. В нашем мире появятся какие-нибудь новые предметы, чудовища, будут происходить необъяснимые явления… Чужак! — заметил Мэл, вторично почувствовать острый запах сероводорода, и пробил Стаканскому щелбан.

— Летите, голуби, летите! — пожелал Стаканский и снова взмахнул шляпой. — Однако, не кажется ли тебе, что это уже произошло? Посмотри вокруг. Разве возможно все это? Будешь одеколон? Вглядись в эти лица… Здесь несколько сот человек спокойно поглощают яды и делают это вполне добровольно. А вон там, в углу! Кто это?

Мэл, протиснув взгляд меж голов и плеч, увидел на полу странное коричневое существо, оно было покрыто шершавой кожей, по фактуре напоминавшей драп, кое-где из него торчали какие-то перья, куски шерсти. Мэл вскрикнул, не веря свои глазам. Он достал очки и присмотрелся. К счастью, это не было ни галлюцинацией, ни новоявленным монстром. Это был всего лишь человек в старом истрепанном пальто, он стоял на четвереньках в луже собственной мочи и силился подняться на ноги. Никто не обращал на него внимания, лишь один невыразительный крепыш по пути в туалет походя пнул его ногой по ребрам.

— Этого не может быть, — сказал Стаканский. — Человек не может пасть так низко. Гигантский человеческий мозг уже давно сошел с ума… Моя пердила подтвердила.

— Хватит пердеть, интеллигент, — сказал кто-то сзади. Мэл давно заметил, что умный разговор не нравится соседям. Это была угрюмая компания из четырех человек, они молча, с достоинством пили пиво, изредка перебрасываясь короткими репликами и, разумеется, накопили злобу на двух философствующих студентов. Будь Мэл один, он бы невозмутимо допил свою кружку и ушел, но Стаканский терпеть не мог пролетариев.

— Отставить, командир! — сказал он на чужом языке, но именно этого и ждали.

— Свали по-тихому, пока я тебе бороду не съел, — послышался ответ. Стаканский поставил свою кружку и жестом предложил прогуляться — и вот уже все шестеро шли к выходу, сопровождаемые хитрыми взглядами питухов. Мэл отчаянно пожелал, чтобы на улице оказался постовой. Обернувшись, он увидел человека в белом халате, тот дружелюбно поглядывал на столы, за которыми посетители ели салат, Мэл догадался, что он, накладывая этот клейкий салат из морской капусты, внимательно плевал в каждую тарелку, подмигивая своей девушке, которая на раздаче бодро нарезала рыбу…

Бить их стали сразу за порогом, по двое на каждого. Мэл махал неумело, отбивая предплечья, Стаканскому удалось достать одного по носу, но тут же он был сшиблен с ног и затоптан, Мэл попытался бежать, но поскользнулся, упал и тут же получил сапогом в глаза, вдруг что-то произошло и удары прекратились.

Сфокусировав зрение, он увидел низко над землей летящего человека. Это был тот самый, в куртке с капюшоном, в течение минуты, издали сверкая перстнем, он виртуозно и жестоко положил противников и заботливо помог Мэлу встать на ноги, отряхнув снег с его спины. Тут кстати появилась милицейская машина, все трое нырнули во двор и, обежав армянскую церковь, вышли на светлую и многолюдную площадь, где спаситель властным жестом остановил частника, и вскоре они мчались по улице Горького, неизвестно куда.

– Меня зовут Андж, — обернулся таинственный незнакомец и пожал обоим руки.

16

Он привез их в «Желторанг» и там замечательно сорил деньгами, заказывая изысканные блюда и напитки, он оказался неутомимым весельчаком и анекдотчиком, Мэл был восхищен, постоянно пьянея и насыщаясь, были какие-то девушки-динамистки, которые к концу исчезли, поздно вечером все оказалось в общаге, с водкой таксистов, и как всегда в конце пьянки Мэлу до боли захотелось женщину, он выпросил у Стаканского ключ, захватил со стола полбутылки, поднял с постели уже уснувшую Анжелу и увез ее в ночь…

Девочка была счастлива. Мэл использовал по назначению и музыку, и ванну.

Разглядывая в мутном утреннем свете спящую любовницу, он подумал, что она, в общем, недурна, и можно было бы повозиться с ней месяц-другой, правда, окончательное решение пока еще не выстроилось в его сердце. Он осторожно приподнял одеяло и осмотрел ее груди, полные с крупными сосками. Мэл пошарил на столе и закурил в потолок, мысленно напевая, а когда сигарета подошла к концу, выдохнул дым в лицо спящей, чем и разбудил ее. Полупроснувшись, девушка скользнула под него, обнимая ногами, Мэл, воротясь от ее стрекозьего рта, где за ночь скопился запах, успел подумать, что она весьма отзывчивая ученица…

Они пили кофе, разгуливая с чашками по квартире, Анжела любопытствовала — открыла шкаф и, вытягивая двумя пальцами вещи, пристально их рассматривала.

— Кто у Стаканского отец? — спросила она.

— Пахан, — ответил Мэл.

— Он художник? — кивнула она на холсты, сваленные на пол.

— Нет. Это сам Стаканский художник. Старший хуже — он писатель. Кстати, очень хороший — известный и заслуженный.

— Не читала… Ух ты! Интересно… — Анжела присела на кровать (Мэл вспомнил, как полчаса назад он ее мучил, сидя на том же месте) дотянулась до стола, выдвинула ящик…

— Каменный гусь. Вариант, — прочла она, — Роман-галлюцинация. Какой-то старичок Будякин… У нас тоже был Будякин, но его застрелили… «Богдан импровизировал грубые, воинственные пейзажи, их агрессивные линии теснили друг друга, создавая движения даже самых монументальных фигур…» Тьфу его, дрянь какая-то… Во дает! Это про нашего Будякина и написано — тут Ялта! Прославился, значит, на весь мир, хер старый.

— Мир тесен, — философски заметил Мэл.

— Да — ужасно! Кажется, что в мире живет всего несколько человек… Эге, да тут альбиция! — Анжела бросила рукопись, поскакала к окну, склонилась над растением в большом горшке, и Мэл подумал, что если подойти сзади, задрать юбку и быстренько…