В Иродовой Бездне. Книга 3 - Юрий Грачёв

По небу поползли белые облака. А в голове у Левы тоже ползали, застилая всякую радость, бесконечные мысли. Все теперь было ясно, и прав был тот инженер, товарищ по заключению, который говорил, что добиваться истины, правды — это только озлоблять следственные органы, вредить этим самому себе. Да, все попытки добиться правды не привели ни к чему. И вот теперь на него, видимо, написана специальная характеристика, и все пути, даже в заключении для него закрыты.

Открыта только одна дорога — страданий и медленной смерти в тяжелых условиях. «Да, они, конечно, желают только уничтожить меня, — думал он. — Им не нужны никакие мои способности, ни мой труд. А нужно одно — чтобы я ушел с лица земли».

Вечерело. Солнце спускалось. И, несмотря на то, что Лева шел, понурив голову, оно светило ему прямо в глаза.

Этап остановился. Около Левы сбоку был какой-то кустарник, и на нем почки были набухшие, вот-вот, кажется, и лопнут, зазеленеют. Лева коснулся их и потом поднес руку к лицу. Пахло чем-то душистым, на ладонях были следы клейкого сока. Все оживало, все будет жить. Весна. А ему нужно умирать — умирать медленно, но верно…

И он вспомнил мать, близких, семью, верующих. Кто знает, может быть, уже не придется встретиться. Он знал, что значат эти полуштрафные колонны, состоящие из неисправимых рецидивистов. Было тоскливо, ужасно, кажется, безнадежно.

Он стал молиться. Все рассказывать своему Отцу, своему лучшему другу Иисусу Христу. И вот, несмотря на то, что стало темнеть и этап погнали с поспешностью, чувствовалась усталость, а проходить пришлось каким-то болотом и ноги Левы совсем промокли в холодной воде, — на душе Левы становилось все светлее, радостнее. Он обращался к Богу, смотрел в небо, на облаках которого догорали краски вечерней зари, и верил, что с ним Иисус, и Он поможет перенести все испытания и сделает так, как лучше. Невидимые лучи любви Божьей с безграничных высот проникали в душу, озаряли ее особым, невидимым светом, и ему было хорошо. Он как будто перестал чувствовать усталость и то, что ноги его застывали от холодной сырости. Он всем сердцем ощущал любовь Божью и становился спокойнее: если умереть за Христа, то Он поможет, если же жить для Него, то Он поведет и прославится. «Да будет воля Твоя!" — шептал он.

Этап подошел к двум огромным бревенчатым баракам, огороженным колючей проволокой. Их никто не встретил. Эти бараки были, видимо, уже покинуты строителями и их использовали как место ночевки для этапов. В бараках было холодно, но зэки быстро разожгли железные печи, и стало тепло.

На нарах места хватало всем. Это было счастье, так как пол был очень грязный от липкой, темной грязи, натасканной ногами со двора. Этапникам выдали порцию хлеба, соленой рыбы. В бачках была холодная вода. Утром начальник конвоя обещал дать кипяток.

Коптили, мерцали две керосиновые лампы. Был полумрак. Лева искал кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить, подружиться. Но кругом были воры, жулики, смотревшие на него с каким-то презрением.

«Хорошо, что вещи не со мною, — подумал Лева, — их везут отдельно на подводе, а то бы здесь от них не осталось и следа».

Он расположился на верхних нарах. Урки улеглись, не разуваясь, Лева же представить себе не мог, что он будет спать в сырых ботинках. Он снял их, отжал портянки, которые положил под себя. Теплый ватный бушлат не снял, а еще плотнее закутался в него. Ботинки поставил рядом, у головы. «Украдут», — думал он. А лишиться ботинок — это страшное дело. Ведь у конвоя запасных нет, а идти босиком — это больше, чем пытка. Он привязал концы шнурков ботинок к пальцам. Помолился, вспомнил 90-й псалом: «Живущий под покровом Всевышнего, под сенью Всемогущего покоится». Говорит Господу: «Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»

Он задремал, забылся. Вдруг что-то задергало палец. Он приподнялся, вскочил. Кто-то снизу пытался украсть ботинки. Опять улегся, опять задремал, заснул. И вот опять «клюет». Он вскочил, неизвестный исчез, ботинки остались целы. Под голову Лева их не мог положить, они были слишком грязные. Была еще попытка стащить эти ботинки, но воры, убедившись, что Лева каждый раз просыпается, оставили эти попытки, и к утру он спокойно заснул.

Утром напились горячего кипятка, согрелись, подкрепились выданной пайкой хлеба. Этап погнали дальше. Так шли несколько дней. Дорога стала неровной, гористой, местами ее размывала весенняя вода. Наконец добрались до колонии, где предстояло жить и трудиться. Это был новый участок. Новые бараки, кухня, баня. Сюда были предварительно, еще зимой, посланы строители, которые заранее все это и построили.

Этап разбили по бригадам. Начальник колонны сразу же провел совещание с бригадирами. Был день отдыха. Казалось, после этого должна начаться обычная для заключенных трудовая жизнь. Но тут началось нечто странное: люди не могли получить пайки хлеба. Бандиты нападали на несущих хлеб и отнимали его. А пайка — это самое кровное, это жизнь заключенного, без нее он не может работать, ни даже просто существовать. Тогда пытались выдавать хлеб у каптерки для всей бригады, но и там отчаянные урки отнимали его у слабых. В результате начальник колонны должен был сам стоять у хлеборезки и по списку выдавать пайку хлеба каждому в руки.

Глава 13. Облегчение

«Благословен Господь, Который не дал нас в добычу зубам их! Душа наша избавилась, как птица, из сети ловящих; сеть расторгнута, и мы избавились. Помощь наша — в имени Господа, сотворившего небо и землю».

Псал. 123, 6–8.

Вечером, когда люди возвращались с работы, они не столько страдали от сырых ног, сколько от голода. Дороги совсем размыло, и не было никакой возможности подвезти продукты. Начальство урезало паек, всячески экономило на полагающихся порциях. Появились первые быстро растущие зеленые травы, и заключенные набросились на них с особой жадностью, стараясь утолить свой голод. Не все травы одинаково съедобны, некоторые вызывали расстройство желудка, так что в зоне местами виднелись зеленые следы, как будто здесь паслись коровы.

Лева переживал не только муки голода. Его беспокоило долгое отсутствие писем от матери. От других он писем не ожидал. Не сразу узнают его адрес, не сразу соберутся написать, но мать, родная мама, он знал — как только она получит адрес, так в тот же день напишет ему добрые любовные слова утешения и сообщит, как живет она, родные, близкие. Задержавшись же в Темиртау, он не сразу сообщил ей свой адрес, ожидая окончательного назначения. Теперь же почту от них взяли. Один конвоир горами понес ее для того, чтобы связаться с основной магистралью строительства и передать о тяжелом положении, создавшемся у них. Но когда придет весточка из дому? Было трудно ожидать ее скоро, и тут одно утешение и отраду Лева имел в молитве, в воспоминании дорогих стихов Библии. Сам Бог вселял в него добрую надежду, что дома все благополучно. А ведь Господь силен сохранить всех преданных Ему от всякого зла.

А природа, чудная природа Горной Шории благоухала в весеннем расцвете. Цвели травы, черемуха в лесах стояла нарядной невестой. Все жило. И солнце, нежное, теплое, ласковое, давало счастье всей земле.

А люди этой отрезанной половодьем колонны уже не выводились на работу. Это объяснялось просто тем, что не было возможности их кормить.

К Леве подошел лекпом. Это был средних лет бывалый жулик. Он отбывал не одно наказание и, лежа в лазаретах, в заключении, постепенно освоил медицинскую рецептуру, уход за больными, диагнозы заболеваний и, будучи способным человеком, прошел лагерные курсы лекпомов и неплохо умел оказывать первую помощь.

— Послушай-ка, Смирнский, я договорился с начальником колонны, чтобы ты у меня был санитаром. Начальник согласился. Идем.

Лева обрадовался. Это было для него большое облегчение. Работать санитаром, хотя это, может быть, не такой почетный труд, но добрый, и Лева несомненно знал, что тут он будет полезен, тем более что физически он настолько ослаб, что чувствовал, что совершенно не способен работать на лесоповале.

Амбулатория помещалась в одном из огромных бараков, в углу за деревянной загородкой. Эта загородка не достигала потолка на полметра.

— Знаешь что, — сказал лепком, — я тут до этого все давал лекарства из сумки, боялся развертывать амбулаторию. Но начальство говорит — развертывай. Должна к нам, возможно, комиссия приехать.

— Да как они приедут? — спросил Лева. — Мы же отрезаны.

— Возможно, верхами, через горы.

— А почему вы не развертывали амбулатории? — поинтересовался Лева.

— Да тут у нас такой контингент, что сразу все у нас украдут. Вот теперь мы будем вдвоем. Если я куда уйду, то останешься ты сторожить. Ты пойдешь — я буду в амбулатории.

Лева и лепком распаковывали ящики, установили шкафчики с медикаментами. В одном углу поставили кушетку, на ней со своей постелью расположился лекпом. Другая кушетка предназначалась для осмотра заболевших и была, кстати, местом, где мог спать ночью и Лева.