Будденброки - Томас Манн

И правда, вернувшись как-то вечером из гостей, она обнаружила, что г-н Грюнлих, удобно расположившись в ландшафтной, читает консульше «Уиверли» Вальтера Скотта[57], – надо отдать ему справедливость, с отличным произношением, ибо, путешествуя по надобностям своего «живого дела», он частенько, по его словам, бывал и в Англии. Тони уселась в сторонке с другой книгой, и г-н Грюнлих кротко обратился к ней:

– То, что я читаю, вам, видимо, не по вкусу, мадемуазель?

На что Тони все так же колко и саркастически ответила нечто вроде:

– Да, нимало.

Он не смутился и начал рассказывать о своих безвременно скончавшихся родителях. Отца своего, проповедника и пастора, он охарактеризовал как человека, преисполненного христианских чувств, но в то же время и весьма светского.

Тем не менее г-н Грюнлих вскоре отбыл в Гамбург. Тони не было дома во время его прощального визита.

– Ида, – сказала Тони мамзель Юнгман, поверенной всех ее тайн, – этот человек уехал!

На что Ида ответила:

– Вот посмотришь, деточка, он еще вернется.

Неделю спустя в маленькой столовой разыгралась следующая сцена: Тони спустилась вниз в девять часов утра и была очень удивлена, застав отца еще сидящим за столом вместе с консульшей. Она подставила родителям лоб для поцелуя, уселась на свое место, свежая, проголодавшаяся, с сонными еще глазами, положила сахар в кофе, намазала маслом хлеб, придвинула к себе зеленый сыр.

– Как хорошо, папа, что я застала тебя! – проговорила она, обертывая салфеткой горячее яйцо и стуча по нему ложечкой.

– Я сегодня решил дождаться нашей сонливицы, – отвечал консул.

Он курил сигару и непрерывно похлопывал по столу свернутой газетой. Консульша неторопливо закончила свой завтрак и грациозно откинулась на спинку стула.

– Тильда уже хлопочет на кухне, – многозначительно продолжал консул, – и я тоже давно принялся бы за работу, если бы нам, твоей матери и мне, не нужно было обсудить с нашей дочкой один серьезный вопрос.

Тони, прожевывая бутерброд, посмотрела на отца и потом перевела взгляд на мать со смешанным чувством испуга и любопытства.

– Поешь сперва, дитя мое, – сказала консульша.

Но Тони, вопреки ее совету, положила нож и воскликнула:

– Только, ради бога, не томи меня, папа!

Консул, по-прежнему хлопая по столу газетой, повторил за женой:

– Ешь, ешь!

Тони в молчанье и уже без всякого аппетита допивала кофе и доедала яйцо и хлеб с сыром, – она начала подозревать, о чем будет речь. Краска сбежала с ее лица, она побледнела, решительно отказалась от меда и тут же тихим голосом объявила, что уже сыта.

– Милое дитя мое, – начал консул после нескольких секунд молчания, – дело, которое мы хотели обсудить с тобой, изложено вот в этом письме. – И он опять хлопнул по столу, но уже не газетой, а большим бледно-голубым конвертом. – Одним словом, господин Бендикс Грюнлих, которого мы все считаем весьма достойным и приятным молодым человеком, пишет мне, что за время своего пребывания здесь он проникся самыми нежными чувствами к моей дочери и теперь официально просит ее руки. Что ты на это скажешь, дитя мое?

Тони, откинувшись на спинку стула и опустив голову, медленно вертела правой рукой серебряное кольцо от салфетки. Внезапно она подняла глаза, потемневшие, полные слез, и сдавленным голосом крикнула:

– Что надо от меня этому человеку? Что я ему сделала? – и разрыдалась.

Консул бросил быстрый взгляд на жену и в замешательстве начал внимательно рассматривать свою уже пустую чашку.

– Дорогая моя, – мягко сказала консульша, – зачем горячиться? Ты ведь не сомневаешься, что родители желают тебе только блага, а потому-то мы и не можем советовать тебе отказаться от того положения в жизни, которое тебе сейчас предлагается. Я охотно верю, что ты не питаешь к господину Грюнлиху каких-либо определенных чувств, но это придет со временем, – смею тебя уверить, придет. Такое юное создание, как ты, не сознает, чего ему собственно надо… В голове у тебя такой же сумбур, как и в сердце… Сердцу надо дать время, а тебе следует прислушаться к советам опытных людей, пекущихся только о твоем счастье.

– Да я ровно ничего о нем не знаю, – прервала ее вконец расстроенная Тони и прижала к глазам батистовую салфетку с пятнышками от яиц. – Я знаю только, что у него золотисто-желтые бакенбарды и «живое дело»… – Верхняя ее губка, вздрагивавшая от всхлипываний, производила невыразимо трогательное впечатление.

Консул во внезапном порыве нежности пододвинул свой стул поближе к ней и, улыбаясь, стал гладить ее по волосам.

– Дочурка моя, – проговорил он, – что же тебе и знать о нем? Ты еще дитя, и проживи он здесь не месяц, а целый год, ты бы узнала о нем не больше… Девушка твоих лет не разбирается в жизни и должна полагаться на суждение зрелых людей, которые желают ей добра.

– Я не понимаю… не понимаю… – всхлипывала Тони и, как кошечка, терлась головой об ласкающую ее руку. – Он является сюда… Говорит всем все самое приятное… уезжает… И потом вдруг пишет, что хочет на мне… Почему он такое надумал? Что я ему сделала?

Консул снова улыбнулся.

– То, что ты второй раз говоришь это. Тони, только доказывает, какое ты еще дитя. Но моя дочурка никак не должна думать, что я собираюсь принуждать, мучить ее… Все это можно и должно обдумать и взвесить на досуге, ибо шаг это серьезный. В таком духе я и отвечу пока что господину Грюнлиху, не отклоняя, но и не принимая его предложения. Надо еще о многом поразмыслить… Ну, так? Решено? А теперь папе пора и на работу… До свидания, Бетси.

– До свидания, мой милый Жан.

– Я все-таки рекомендую тебе взять немножко меду, Тони, – сказала консульша, оставшись наедине с дочерью, которая сидела все так же неподвижно, опустив голову. – Кушать надо как следует.

Мало-помалу глаза Тони высохли. Мысли беспорядочно теснились в ее пылающей голове.

«Господи! Вот так история!» Конечно, она знала, что рано или поздно станет женой коммерсанта, вступит в добропорядочный, выгодный брак, который не посрамит достоинства ее семьи и фирмы Будденброк. Но сейчас-то ведь впервые кто-то по правде, всерьез хочет на ней жениться! Как следует вести себя при такой оказии? Подумать только, что теперь к ней, к Тони Будденброк, относятся все эти до ужаса весомые слова, которые она раньше только читала в книжках: «дала согласие», «просил руки», «до конца дней»… Бог мой! Все это так ново и так внезапно!

– А ты, мама? – проговорила она. – Ты, значит, тоже советуешь мне… дать согласие? – Она на мгновение запнулась, слово «согласие» показалось ей чересчур высокопарным, неудобопроизносимым, но она все же выговорила его, и даже с большим достоинством. Она уже немного стыдилась своей первоначальной растерянности. Брак с г-ном Грюнлихом казался ей теперь не меньшей нелепостью, чем десять минут назад, но сознание важности нового своего положения преисполняло ее гордостью.

Консульша сказала:

– Что я могу советовать, дитя мое? Разве папа тебе советовал? Он только не отговаривал тебя. Ибо с его стороны, да и с моей тоже, это было бы безответственно. Союз, предложенный тебе, милая Тони, в полном смысле то, что называется хорошая партия… У тебя будут все возможности, переехав в Гамбург, зажить там на широкую ногу…

Тони сидела неподвижно. Перед ее внутренним взором промелькнуло нечто вроде шелковых портьер – таких, какие она видела в гостиной у стариков Крегеров… Будет ли она в качестве мадам Грюнлих пить шоколад по утрам? Спрашивать об этом как-то неудобно.

– Как уже сказал отец, у тебя есть время все обдумать, – продолжала консульша. – Но мы должны обратить твое внимание на то, что подобный случай устроить свое счастье представляется не каждый день. Этот брак в точности соответствовал бы тому, что предписывают тебе твой долг и твое предназначение. Да, дитя мое, об этом я обязана тебе напомнить. Путь, который сегодня открылся перед тобой, и есть предначертанный тебе путь. Впрочем, ты это и сама знаешь…

– Да, – задумчиво отвечала Тони. – Конечно. – Она отлично понимала свои обязанности по отношению к семье и к фирме, более того – гордилась ими. Она, Антония Будденброк, перед которой грузчик Маттисен снимал свой шершавый цилиндр, она, дочка консула Будденброка, словно маленькая королева разгуливавшая по городу, назубок знала историю своей семьи.

Уже портной в Ростоке жил в отличном достатке, а с тех пор Будденброки все шли и шли в гору. Ее предназначение состояло в том, чтобы, вступив в выгодный и достойный брак, способствовать блеску семьи и фирмы. Том с этой же целью работал в конторе. Партия, которую ей предлагают, как ни взгляни, весьма подходящая. Но г-н Грюнлих!.. Ей казалось, что она видит, как он семенит ей навстречу, видит его золотисто-желтые бакенбарды, розовое улыбающееся лицо и бородавку около носа. Она ощущала ворсистое сукно его костюма, слышала его вкрадчивый голос…