тема: "Псы любви" - Ник Перумов

Маринка не ответила. Мы шли незнакомым двором мимо подъездов-близнецов, согласно хрустя снегом и с каждым шагом теряя поднакопленное в автобусе тепло. Чтобы развеселить жену, я унылым голосом затянул песню про замерзавшего в степи ямщика. Марина фыркнула, но интонацию я не различил, слишком вьюжисто и темно было вокруг. На всякий случай замолчал.

Черт, так действительно околеть можно, холод забрался наконец под куртку и надежно устроился под лопатками и на груди. Да, не по сезону одежка…

«Зима, а я опять не по погоде одет…», — тихо пропел я, подпрыгивая на ходу. Маринка покосилась в мою сторону, но опять промолчала. Я покосился в ответ. Все-таки красивая она у меня, а когда злится — особенно. И какой я молодец, что купил ей дубленку. В позапрошлом… в позапрошлом?., да, в позапрошлом году взял вечерников в первом семестре, откладывал деньги в толстенный справочник «Небензойные ароматические соединения» и на восьмое марта купил. Правда, не обошлось без скандала — какой женщине приятно весной дубленку получить? Вот платье или, скажем, туфли — другое дело, но ничего, вторую зиму носит — и нравится, вижу же, что нравится! И не мерзнет почти, а нахохлилась от обиды, что по моей милости вынуждена тащиться пешком стылыми проулками вместо уютной поездки в кораблевских «Жигулях». Ничего, дома должно было остаться с полбутылочки «Арарата», а в холодильнике завалялся кусочек лимона… Отогреется — подобреет…

Обо что споткнулся — не знаю до сих пор, секунду назад мечтал о коньяке и теплой постели — а уже падаю, вытянув руки и открыв зачем-то рот…

Снег был везде: на крышах домов и козырьках балконов, на скворечниках и голубятнях, на ветвях и даже стволах деревьев, на приподъездных лавочках, в мусорных контейнерах, во рту, за очками… Но больше всего снега набилось, конечно, за воротник. Остатки тепла мигом выдуло из-под свитера, вниз к пояснице скользнули несколько ледяных комочков.

— Беляев, ворон считаешь? — равнодушно спросила Маринка. — Поднимайся, не рассиживайся, поздно уже, я замерзла.

Вставать не хотелось, каждое движение отзывалось холодом. Я выплюнул ледяной комок («никогда не ешьте желтый снег» — вспомнилась бородатая шутка) и, сняв очки, тупо уставился перед собой.

Череда случайностей с полной нелепицей в финале. В очках, да с такой близорукостью, мне никогда бы не увидеть эту надпись. Сидя на снегу и бездумно отряхивая колени, я разглядывал табличку, прибитую к стене похожего на общежитие здания. «СПОСОБНЫ ЛИ ВЫ ЛЮБИТЬ?» — вопрошала табличка крупными буквами. Ниже, мелким шрифтом — приписка. Поднявшись, я подошел ближе и прочел послание полностью.

СПОСОБНЫ ЛИ ВЫ ЛЮБИТЬ?

Строго научный метод определения способности к любви.

НИИ Проблем Мозга.

И уже под табличкой, прямо по стене дома голубой краской: «Вход со двора».

Любопытная Марина, видя мою заинтересованность, тоже приблизилась к объявлению и с минуту внимательно изучала его.

— Бред какой-то, — зло констатировала она, прочтя трижды. — Совсем мракобесы распоясались! Раньше были экстрасенсы, биоэнергетики, колдуны разноцветные… «лицензия номер такой-то», а теперь глянь-ка — целый НИИ. Куда мир катится?! Скоро назад, на деревья влезем… Глупость, варварство и невежество…

Я покивал. В подобный бред не поверил бы и в юности, а уж в тридцать… Но куда-то исчез холод, стало жарко и до колик страшно — вдруг вправду могут вот так, запросто обнаружить, диагностировать и разложить по полочкам самое волшебное и сокровенное из всех чувств?

— Пойдем домой, холодно, — сказал я, обнимая одной рукой жену, а другой вытирая со лба пот.

— Не волнуйтесь, Андрей Кузьмич, никакого жульничества, все совершенно научно. Посмотрите, разве я похож на проходимца?

Высокий вежливый доктор в белоснежном халате колдовал над маленьким нестрашным приборчиком. Он деловито щелкал тумблерками и подкручивал верньерчики, периодически делая пометки в рабочем журнале. Был доктор деловит, сосредоточен и совсем не походил на проходимца.

— Не похожи, — честно ответил я. — Сам не знаю, кого я тут ожидал увидеть, бабку какую-нибудь замшелую или астролога бородатого.

— Прошли времена бабок, дорогой Андрей Кузьмич, — доктор настроил аппаратуру и теперь, повернувшись, прилаживал к моей голове датчики, — современная наука берется за решение самых философских и даже, я бы сказал, сакральных задач.

— И что, вот так просто?.. — неуверенно начал я.

— Почему просто? — обиделся доктор. — Мы с профессором восемь лет над этой проблемой работали. А если бы вы знали, как трудно было выбить у института эту базу, да и то… — Он обвел рукой жалкий кабинетик, расположенный в полуподвале общежития.

— Я не в том смысле, — смешался я, — просто, любовь, и вдруг — приборы.

— А что «любовь»? — Доктор явно оседлал любимого конька. — Любовь, любезный мой — такой же талант, как и все остальные: может быть, а может и не быть. Как музыкальный слух или способности к языкам. У вас с языками как?

— Не очень, — неохотно признался я, — как-то больше к точным наукам.

— Ну вот, — обрадовался доктор, будто моя неспособность к языкам была действительно радостной новостью, — и с любовью точно так же.

— Как «так же»?

— Если нет любви, то есть что-нибудь другое, дружба, например.

— А вы и…

— Нет, мы только любовь определяем. Это я так, для примера сказал, природа, она ведь, батенька, не терпит суеты.

— Пустоты, — автоматически поправил я.

— Простите?..

— Природа не терпит пустоты. А суеты не терпит служенье муз.

— Да, конечно. — Доктор совершенно не смутился, его уверенность была непробиваема. Последний датчик, тем временем, пристроился у меня за правым ухом. — Закройте глаза и расслабьтесь, думайте о чем-нибудь приятном. Больно не будет.

Приборчик едва слышно гудел, самописец с тихим шорохом, сантиметр за сантиметром, выпускал из себя ленту. Больно не было, было страшно.

Я из страха сюда и пришел, точнее, чтобы избавиться от страха. Три дня бродил по квартире из угла в угол, снедаемый вечной интеллигентской рефлексией: «Что, если?»— и наконец решился. Улучив момент, когда жена наносила внеочередной визит к теще, я сорвался сюда. Почему-то вопрос, способен я любить или нет, стал для меня самым важным за последние дни. Раньше — любил, и все, но теперь этого было мало, требовалось научное подтверждение права на любовь.

О чем бы приятном подумать… О Маринке. Вернусь домой и небрежно так скажу: «Проходил сегодня мимо той смешной конторки «Проверьтесь на любовь» и заглянул посмотреть. Не поверишь — все по-настоящему: аппаратура, врачи. И знаешь, какой у меня результат? Положительный на сто процентов!» Тьфу, пошлость какая. Тем более — еще не факт, вдруг все как раз наоборот выйдет!.. Чепуха, я же знаю, что люблю свою жену… Зря пришел, дома надо было сидеть… О приятном… Познакомились мы забавно, ничего сверхоригинального, но есть, что вспомнить. В ночном клубе здоровенный долбак, в дым проигравшийся в казино и оттого пьяный и злой, прицепился к хорошенькой девушке за соседним столиком. Девушка знакомиться отказалась наотрез, и он распустил руки. Когда я попытался тактично вклиниться между ними, амбал начал меня бить. Говорят, со стороны это выглядело, как драка: ничего подобного — избиение. Каким образом у него оказался разбит нос, я не знаю, скорее всего, громила сам неосторожно расквасил сопатку при очередном замахе, но когда нас растащила охрана, лицо его было все в крови. Я случайно оказался героем, и, как победителю, девушка Марина досталась мне… Быстрей бы уже кончилось… Кресло неудобное, нога чешется… Что у меня еще приятного в жизни было?.. В Симеиз в первый раз поехали вдвоем, с палаткой, и ливень ночью жуткий, и все уже промокло, а сверху капает еще; Маринка разозлилась страшно на меня, на мою затею дурацкую, а мне хорошо, радостно до безумия, что вот он — я, вот — она, и мы вместе… и я прижал ее к себе и целовал, целовал, и потом мы любили друг друга, и было тепло… и дождь прошел…