33 Марта (Рисунки М. Скобелева и А. Елисеева) - Виталий Мелентьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ученые-доктора, конечно, поняли, что человека с минусовым возрастом быть не может. Таким образом, не только арифметика, но и алгебра спасовала перед задачей, которую невольно задал Вася ученым.
Доктора некоторое время глубокомысленно молчали, потом вдруг зашумели. Случай этот непосредственно не касался их специальностей, но он все-таки заинтересовал их. Одни рассуждали так:
— Голубев родился в 1957 году. Значит, арифметически ему шестьдесят три года. Но мы все видим, что ему тринадцать лет. Арифметика зачеркивается. Алгебра результата не дает. Значит, на помощь нам может прийти только логика…
Другие возражали:
— Какая же здесь может быть логика? Раз он жил на земле, значит, ему шестьдесят три года. Это же очень просто.
— Нет, не так просто. Жить — это значит расти, стариться — словом, жизнь — это движение. А Вася Голубев не рос, не старился, не двигался. Значит, он не жил. Ведь так, если рассуждать логически? А если это так, то нужно признать, что алгебра права. Но та же логика не позволит нам признать возможным появление человека с минусовым возрастом. Так что и логика отказывает.
Ученые-доктора думали. Вася молчал. Дедушка краснел так, словно он был виноват в том, что Вася невольно задал всем такую невероятную задачу. Не растерялась только регистраторша.
— В конце концов, меня это не касается, — решительно сказала она. — Раз он действительно родился в 1957 году, так мы и запишем. А потом кому нужно — разберутся.
Мудрое решение пришлось всем по нраву. Ученые-врачи облегченно вздохнули:
— Ив самом деле. Нам ведь важно выяснить не его возраст, а установить те изменения в его организме, которые могли возникнуть в результате длительного пребывания в условиях минусовых температур в течение длительного периода времени, а также установить, по возможности точно, причины его… ну… так сказать, оживления, или, точнее, возвращения в нормальное состояние…
Вася упрямо молчал. Он еще не мог понять: с каких пор относительные числа перенесены в алгебру? Может быть, так требует новая программа? А может быть, настоящая алгебра поможет ему установить собственный возраст? И он, кажется, в первый — но, как потом выяснилось, не в последний — раз пожалел о том, что так мало и так поверхностно знает математику.
О логике он почему-то не вспомнил…
Вопрос как-то сам по себе несколько отодвинулся, и Вася подумал:
«Поскольку я отстал от этих людей на полвека не по моей вине, я обязан учиться, чтобы догнать их. А для того, чтобы учиться, нужно спрашивать…»
Однако ему показалось не совсем удобным задавать вопросы таким серьезным и таким ученым людям. Трудно сказать, как они посмотрят на это. Ведь врачи никогда не отвечают на вопросы. Они всегда только сами вас спрашивают:
«Не болит ли горло? Покажите язык. Вдохните, выдохните. Здесь болит?… А здесь?… А вот так больно?»
И на все нужно отвечать. Но когда врачу задаешь совершенно ясные вопросы: «А когда я выздоровею?» или «Когда мне можно будет выйти на улицу?» — следует покровительственный ответ: «Все в свое время. Полечитесь, молодой человек, полежите, а там будет видно. И зачем вам спешить? Разве дома плохо? Книги есть, чего вам еще нужно?»
Попробуй растолкуй, чего еще нужно! И сразу станет понятным, что только глупый человек может задавать такие дурацкие вопросы.
А перед Васей сидели не какие-нибудь, а ученые-врачи. В такой обстановке, прежде чем задать вопрос, подумаешь и подумаешь…
В за л вошли новые люди. Они вкатили сложные на вид приборы с широкими раструбами и блестящими юпитерами, от которых тянулись провода. Закончив подключение, они зажгли юпитеры, покрутили какие-то ручки на приборах и бодро доложили:
— Двусторонняя спецсвязь установлена!
Молодой врач, который тоже пришел с радиотехниками, предложил:
— Давайте начнем конференцию!
Начались скучные разговоры. Васю крутили во все стороны, выслушивали, выстукивали, и он, ошеломленный новыми и, пожалуй, самыми сложными передрягами за все последнее время, покорно вздыхал, ложился, вставал, показывал язык и говорил «а», попутно отвечая на десятки самых невероятных и, с его точки зрения, пустых, порой даже и неприличных вопросов. Дедушка — Женька Маслов мужественно отражал натиск ученых, добросовестно рассказывал всю прошлую жизнь Васи, хвалил его за то, что он был самым лучшим конструктором в школьном кружке «Умелые руки» и даже отлично учился.
Надо сказать, что здесь Маслов покривил душой: как известно, Вася Голубев имел и тройки и даже двойки, которые, правда, не определяли оценок в четвертях, но тем не менее в тетради попадали. Но дедушку можно было извинить: ведь каждому пятикласснику кажется, что в шестом классе все учатся замечательно и стоит ему самому перейти в шестой класс, как и он, конечно, станет отличником.
И еще нужно сказать: Васе Голубеву показалось, что дедушка употребил не вполне приличное слово — «фантазер». Ведь в переводе на язык нормального школьника оно звучит как «враль», или «врун», или (когда этого не слышит учительница русского языка) «трепач». Но ведь это могло и показаться…
Кажется, дело подходило к концу. Но молодой врач безжалостно предложил:
— Приступим к внутреннему осмотру!
«Как же это они начнут осматривать меня изнутри? — не без робости подумал Вася. — Ведь не вздумают же они меня резать?»
Но резать его никто не собирался. В комнате погас свет, и экран на стене вспыхнул мерцающим розовато-синим светом. Молодой врач навел на Васю один из шлангов. Из репродуктора вдруг раздался голос:
— Свейтить бронхи!
Вася вопросительно посмотрел на дедушку, и тот шепнул ему:
— Это, видно, американец просит. Он же по телеку все видит и слышит.
Васю попросили повернуться спиной. Перед его глазами оказался экран. Он посмотрел на него и обмер. На экране светились, дышали, бились, двигались все его внутренности. Он видел, как сжимается и разжимается его сердце, видел, как вздыхают сероватые легкие, как бежит в жилах ярко-красная кровь. Он видел все в красках, в цветах и не просто в натуральную величину, а в значительно увеличенном виде.
Так вот почему ученые даже не поднялись с мест! Они пользовались цветным, объемным рентгеновским аппаратом. Кто-то по радио попросил:
— Включите сердечные шумы.
О, это было что-то совершенно невероятное! Вася услышал, как стучит его сердце, стучит так, что его можно было услышать даже за сто метров.
Ученые в зале и ученые в далекой Индонезии изучали состояние Васиного организма с такой точностью, что ошибок в их оценке быть не могло. И все-таки, когда длительный внутренний и внешний осмотр окончился, ученые вдруг стали спорить. В спор вмешивались и те, что были за океаном, и, как потом оказалось, африканские ученые, которые просто не успели прилететь, но были извещены о конференции. Все забыли о Васе, и он примостился на диванчике. К нему подошел дедушка, крякнул и присел рядом. Прислушиваясь к спору ученых, он с уважением сказал:
— Вот, брат, как разговорились! И, понимаешь, всё по-латыни! Так и режут, так и режут! Да, на латынь надейся, а сам не плошай.
Вася следил за молодым врачом, который почти не участвовал в споре. Он стоял на сцене, заложив руки за спину, выпрямившись, и на его лице играла легкая улыбка собственного превосходства. Она почему-то показалась Васе такой неприятной, что он спросил:
— А кто этот задавака?
— Этот? А ты не знаешь? — хитро улыбнулся дедушка.
— Не-ет…
— Это, брат ты мой, сын Сашки Мыльникова. Да… Вот стал врачом.
— Сын… Сашки Мыльникова?… Значит, он жив?!
— Ну как же! Известный поэт.
— Он и сейчас пишет?
— А как же?… Товарищ Мыльников! — окликнул дедушка молодого врача. — А что пишет сейчас ваш отец?
Мыльников-младший выпрямился и с гордостью, отчеканивая слова, ответил:
— Мой отец пишет сейчас новую поэму! Называется она «Космос». В ней будет двести тысяч строк.
И Вася подумал, что этот Мыльников-младший не столько сам «воображает», сколько кичится своим папашей. Однако Вася невольно ощутил прилив уважения к поэту Александру Мыльникову. Подумать только — двести тысяч строк! Это ж надо высидеть!
Между тем ученые-врачи как будто окончили свой спор, и Мыльников-младший обратился к Васе очень официально:
— Мы вам очень благодарны, товарищ Голубев, но вам придется еще потрудиться. Нам нужно съездить с вами на то место, где вы замерзали и отмерзали.
Прежде чем Вася успел что-нибудь сказать, дедушка решительно запротестовал:
— Нет! Я не разрешу этого. Человеку нужно отдохнуть. У него и так слишком много впечатлений.
Андрей Петрович первый согласился с дедушкой, и все порешили, что экскурсию на место Васиного «воскрешения» нужно отложить до следующего дня.
