Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отчего не уполномочил он вас на это? Мы бы согласились, и она давно была бы заключена. Мне теперь грозят у вас на деле, но я уже сказал вам, что я не привык бояться угроз: не ими удастся меня поколебать. Вы хотите Варшавского герцогства, вы хотите Данцига, – я знаю, что вы их хотите, – вы ищете лишь пустых предлогов, чтобы начать войну, предполагая, что вы войною добьетесь своего; но если Император Александр, склоняясь к коварным советам, непременно хочет ее начать, – повторяю, что я готов ее вести. Я вооружаюсь, – я это вам сказал, – и вооружусь еще более; при первом известии о враждебном движении ваших войск сяду на коня; воевать мне не учиться; войною, моими компаниями, моими победами удалось мне сделаться тем, что я теперь. Что выиграет Император Александр, сразившись со мною? Мы навлечем лишь бедствия на наши государства; ваши войска храбры, и я могу претерпеть неудачи; но если счастье окажется на моей стороне, Россия очень может раскаяться в том, что столь необдуманно предприняла эту войну, без всякого повода с моей стороны. Поистине не могу понять ослепления, господствующего у вас; по-видимому, не хотят и подумать о случайностях будущего, и эта новая система, которую приняли у вас и которой, по-видимому, решились держаться, также необъяснима! Я, по крайней мере, ее не понимаю.
Разве Император Александр решился предпочесть союзу со мной союз с Англией?» – Но, Государь, – возразил я, – я уже имел честь сказать Вам, что я получил от Государя Императора настоятельное приказание засвидетельствовать вам положительно, и я осмелюсь повторять Вам всячески, что Е. И. В-во не хочет войны, что оно желает лишь мира и продолжения своей дружбы и своего союза с В. И. и К. В-вом. Должен прибавить, чтобы совершенно рассеять мысли, которые выражает мне В. В-во насчет изменения расположений Государя Императора относительно Англии, что гр.
Румянцев поручает мне с особым тщанием опровергать слухи, могущие возникнуть о наших сношениях с англичанами; что он положительно заверяет меня, что их нет и что у нас готовятся отразить оружием всякую попытку, которую англичане могли бы произвести на наших берегах. – «Очень хорошо, – сказал Император, – согласен этому верить, – я не имею известий о противном; но этим не сказано, чтобы мысль эта не существовала и чтобы не могли думать об ее осуществлении. Во всяком случае, вы оказываете большую услугу Англии, вынуждая меня ослаблять меры, которые я должен против нее принимать, давая ей предчувствовать возможность разрыва между вами и мною и вашего сближения с нею, которое было бы первым его последствием. Сказавши вам, что я вооружаюсь и что к тому вынуждаете меня вы, я должен сказать вам также, что теперь я готов принять нападение. Данциг и крепости, коими я владею на Одере, вооружены для защиты; признаюсь вам, что, давая знать вам через герцога Кадорского, что я усилю гарнизон и укрепления Данцига, я ссылался на англичан лишь в виде предлога; но истинною причиною тому были вы, – против ваших нападений старался я обеспечить Данциг. Я приказал армии Варшавского герцогства очистить его при малейшем движении ваших войск и сосредоточиться около Данцига и одерских крепостей; я велел Саксонской армии расположиться лагерем и быть готовою, в случае нужды, выступить на помощь армии герцогства Варшавского. Если вы вступите в область Рейнского союза, – берегитесь!
Не заблуждайтесь насчет моих сил; вас обманывают ложные слухи, представляя их поглощенными Испанской войною: я выступлю против вас с 400 тысяч человек; соберу их, если нужно, больше; употреблю против вас иные силы, а уже не те, которыми я располагал до Тильзитского мира. Состояние ослепления, в котором у вас находятся, походит на то, которое овладело Берлинским двором перед Йенскою битвою, и я имею повод ему удивляться».
В течение этого разговора я многократно осмеливался прерывать Императора Наполеона теми же представлениями, теми же уверениями, теми же объяснениями. Но, не останавливаясь на них, он снова подхватывал нить своей речи и продолжал ее. – «Вы грозите мне, – сказал он затем. – Этот циркулярный протест по Ольденбургскому делу, разосланный вами ко всем дворам Европы, был угрозою против меня; он доказывает, сколь мало дружбы сохранил ко мне Император Александр; когда производят протест этого рода, бросают перчатку, говорят, что хотят вести войну из-за дела, подавшего повод к протесту; но стоит ли того это Ольденбургское герцогство, чтобы произвести разлад между двумя великими империями и войну между нами? Берега Бранденбурга благоприятствовали английской контрабанде, – я должен был присоединить эту страну и ганзейские города к моей империи, в силу системы, принятой мной вследствие морской войны, для того чтобы избегнуть войны (сухопутной), которую я считаю столь великим бедствием. Что же? Если Император Александр непременно этого хочет, я вновь водворю герцога Ольденбургского в его герцогстве, – но что он от этого выиграет? Он будет раздавлен французскими войсками и таможнями; он постоянно будет служить яблоком раздора между Россией и Францией, а этого-то я и хотел избежать, предлагая ему в ином месте приличное вознаграждение. Если Эрфуртское княжество, владения, которые я бы к нему присоединил, и другие вознаграждения, которые я мог бы к тому прибавить, не по сердцу герцогу и России, пусть же Император Александр выскажется насчет того, чего он может для него желать и требовать; пусть он назовет мне то, чего он желает на место Эрфурта, если он Эрфурта решительно не хочет! Если он сочтет это нужным, пусть он прикажет завязать здесь переговоры и поручит их вам; он увидит тогда мою готовность удовлетворить его во всем. Но вы сказали герцогу Бассано и перед тем герцогу Кадорскому, что вы не имеете полномочий для переговоров; вы даже не согласились дать первому
