У свободы цвет неба (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Ты в этом настолько уверен? - спросила Марина. - Я сама пассажир, если что. И не факт, что тебе продадут билет на этот экспресс.

   - Предоставь решить это мне самому? - предложил сайх.

   - Как скажешь, - согласилась Лейшина.

   - Тогда, если мы все выяснили, мне, пожалуй, пора? - спросил он светским тоном.

   - Да, - задумчиво кивнула она. - Да, конечно...

   Через час она уже была в "Пентагоне", как теперь определялись бывшие гаражи на Славы. Не то чтобы там больше не было места для хранения техники, было. Но рядом с боксами появился полноформатный ремонтный отсек, а над всем этим царством металла надстроили лофт и что-то типа хостела на тридцать коек, в котором были даже одноместные номера. Лофт служил офисом и чем понадобится. Когда все это хозяйство кто-то из журналистов, милостиво пропущенных в святая святых ради статьи о клубе, попытался обозвать "резиденцией", в ответ едва не последовал отказ в публикации. Тогда удалось прийти к англоязычному компромиссу в виде определения clubhouse, но вопрос встал очень неудобно. Некоторое время помещение определялось как "ставка" - с иронией, но не без гордости, - а потом выяснилось, что таких "ставок" у клуба за время льняных войн в разных местах края образовалось едва не десяток, не считая более мелких вспомогательных точек. И питерская "ставка" стала "главной ставкой", потом "штабом", потом ППД - пунктом постоянной дислокации. Разброс и мешанина версий продолжались, пока Кай, проспект Валькирыча, не вырезал из драного куска железа равносторонний пятиугольник и не приколотил его на стену. Он хотел и звезду в нем намалевать, стилизованную под букву "А", но Валентин запретил. И пункт постоянной дислокации стали звать "Пентагоном".

   Над столом в лофте дым стоял коромыслом, несмотря на настежь открытые окна: курили сразу всемером, мрачно взирая на стол, на котором на первый взгляд ничего не было. Но вываленная Мариной история, героем которой был Исиан Асани, будь она воплощена осязаемо и вещественно, выглядела бы изрядной кучей довольно опасного и токсичного мусора.

   - И вот теперь ему что-то надо от Поли, - мрачно завершила рассказ Лейшина.

   - Мне вот что интересно, - подала голос Марго. - Куда его сыночек девал свой авантюризм, когда работал в этом их Созвездии.

   - Ну как куда? - хмыкнул Перец. - Ясно, что в работу. Авантюризм - это еще и выбор темы, и стиль разработки...

   - То есть Алису от батюшки своего именно Макс-младший и спасал... - задумчиво протянула Глюк. - Красиво заплелось. Интересно, что наместник будет с этим Исианом дальше делать.

   - Мне тоже интересно, - вздохнула Лейшина. - Тем более что возможности у него изрядно подрезаны тщательной натурализацией этого кренделя.

   - Нет, ну реально не подарок же, - вздохнул Валькирыч.

   - Тихий шкодник, ага, - согласился Белый. - Вообще же нереально догадаться о том, что фактор есть... пока он не сыграл. А сыграл он уже дважды и, замечу, оба раза на стороне края.

   - Что ж он тогда по Алисе-то так проехался? - хмыкнула Глюк.

   - Есть парадигмы, - медленно и задумчиво сказал Белый, - в которых "властвовать собою" и "жертвовать собою" вещи равные. И тогда понятно, почему он так заинтересован в натурализации.

   - Как связано, Георгий? - быстро спросила Марина.

   Белый пожал плечами:

   - Если он делал это сам и этого же требовал от своих, немудрено, что приехал он именно в эту конечную точку.

   - Жертвовал он, положим, другими, - заметила Глюк. - Алисой вот, например.

   - Собой тоже, - так же размеренно ответил Белый. - Он сам себе не оставил никакой личной жизни с момента развода. И никакого свободного времени. Он принадлежал этому своему Дому весь без остатка. И выбирал не в соответствии со своими представлениями, а в соответствии с их ожиданиями, чем и распустил их до предела. И посадил себе на шею. И оставил себе только один путь - валить оттуда чем дальше, тем лучше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   - Это неправильный способ властвовать, - грустно и уверенно сказала Глюк.

   - Ну на мой взгляд, - вздохнула Лейшина, - то, что он сделал, скажу вам - это больше, чем умереть за этих людей. И лучше бы он этого для них не делал.

   - Правда, - улыбнулся Белый. - Только, Мариша, если он это сделал, он не руководитель, он спасатель.

   - Но так ведь и не спасти же никого... - возразила Глюк. - Ответственность у него какая-то болезненная...

   - Ну разумеется, - ответил ей Перец. - А донор его - типичный созависимый. Среди отставных и комиссованных военных во все времена такие были большинством. А Исиану это было красиво, потому что очень ярко и напряженно, вот он и получил себе... что хотел.

   - Любимая его донора, - сказала Глюк, зажмурившись от сложности построения, - тоже ярко и напряженно развлекалась с первым мужем. Знаешь, даже в пересказе МаринВикторовны их заездам по уровню фантазии проиграет половина борделей Европы.

   - Там вообще интересная тема, - усмехнулся Белый. - Монастырское воспитание дает такое на выходе примерно четыре раза из пяти. А пятый раз это же воспитание дает потребность остаться в монастыре навсегда.

   - Но... ведь это просто движение маятника в другую сторону? - спросила Глюк.

   - Угу, - кивнул Валькирыч. - Печальная история. И вся эта яркость из-за понимания кратковременности и обреченности.

   - Это дух танго, - вздохнула Марина. - Танго старой гвардии, было такое явление. Его составляли мелодии и люди начала прошлого века. Мне Поля рассказывала, я запомнить запомнила, а понять не сумела. Тогда, по крайней мере, не сумела. Как она говорила-то? - Лейшина взялась за висок, припоминая. - "Навсегда, пока звучит музыка".

   - Интересно, каким этот Исиан был до той своей вылазки? - вопрос Марго прозвучал в воздух, но Лейшина взялась отвечать.

   - По его словам, он ничего особенного собой не представлял. Нормальный сайхский мальчик, потом молодой мужчина. В меру оптимистичный, в меру ленивый, в меру любопытный, в меру доброжелательный.

   Ответив, Марина было решила, что тема иссякла, но Марго, затушив окурок, задала второй вопрос:

   - Они же бессмертные, как вышло, что такой молодой стал главой Дома?

   - Он сказал, это было уже после того, как он стал спасателем, - Лейшина свела брови, припоминая. - У него еще на предэкзаменационной практике история получилась, когда он вытащил экспедицию из мира, где у них были все шансы погибнуть, причем по ходу дела ему пришлось ввязаться в дуэль и убить человека. С их-то религией и убеждениями. Он рискнул и вернул всех назад живыми. А главы Домов у них выборные. Ему и сказали: "Ты круче, ты и главный".

   - Прямо даже жаль его... - качнула головой Марго.

   - То есть это был попадос сразу, как только он ввязался вытаскивать своих... - заключил Белый.

   - И на всю жизнь, - кивнул Перец. - Пока он не догадался обрушить свою репутацию и бросить этот позорный цирк.

   - И что решаем? - спросил Валентин.

   Перец повернул к нему голову.

   - На нашем месте, старшой, я бы в это не лез. И остальным отсоветую. Что там наместник и Ведьмак к нему имеют, то их дело. Личное. С Полей у него завязка вполне очевидная. И как все взрослые люди, они имеют право вместе заниматься любой блажью, которая им нравится. Мы их в этом даже не обязаны понимать. Я только напомню, что у Витыча блажь была точно та же.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   Последняя фраза Перца была буквально золотой по весу и значению для ядра клуба, куда входили все участники подобных негласных советов. Было их "две дюжины, отнюдь не чертовых", двадцать четыре человека. Это они начинали клуб еще задолго до появления "гостей", и именно им досталось ютиться в четырех боксах, собирать недостающие запчасти по развалам, искать деньги правдами и неправдами и доказывать другим, что они есть и с ними стоит считаться. Сперва их было больше тридцати, но дорога испытывает любого и каждый раз. Да и "гости" оказались вовсе не конфетками. Число продолжающих выдерживать и то, и другое убывало, хоть и не так стремительно, как в боевом крыле, до самого начала льняных войн. Дорога и судьба брали свою дань, выдергивая из клуба по человеку в год. В двадцать втором году ежегодный взнос за клуб выплатил его капитан. К тому времени уже успело сложиться неписаное правило называть гаражи домом, и право на это вновь пришедшим еще надо было суметь доказать. Для остальных, включая Марину, клубное помещение было сперва "ставкой", потом "главной ставкой", потом "ППД" - пунктом постоянной дислокации, потом "Пентагоном". Ритуал формального подтверждения права еще не сложился - да и когда бы, при настолько богатой стрессами жизни, - но вышло так, что из пришедших в клуб уже при Валентине помещение на Славы домом было позволено называть только Алене-Глюку. Была и другая традиция, оставшаяся еще от Витыча, и Валентин ее не просто поддерживал, а даже культивировал и насаждал. Кроме общей клубной жизни, естественной для любого из "рыцарей", кроме работы, бывшей непременным условием членства, "потому что побирушки и халявщики ослабляют команду", у каждого из "рыцарей" было и что-то еще. Кто-то выращивал цветы, кто-то приторговывал травой. Кто-то клеил модели самолетов, кто-то продавал "коньяк", сделанный из спирта с карамелью. Кто-то запойно играл в компьютерные игры, кто-то собирал коллекцию минералов. Валентин был по уши влюблен, потом женился на любимой, но не остыл, потом овдовел, но и это ничего не поменяло. Белый совместил работу и увлечение, он входил в десятку самых известных букинистов города. Валькирыч мечтал сделать кабак для своих, который еще приносил бы и деньги, но пока получались только придорожные шашлычные. Получались, кстати, неплохо: даже во время полугодового перебоя с поставками мяса не закрылась ни одна. Перец, трейдер из очень приличных, был сатанистом. Не из "кладбищенских сатанюков", а настоящим последователем учения Лавея, что для клуба приносило свои приятные бонусы раз в год: свой день рождения Перец отмечал очень широко и щедро. Марго спасала уличных кошек. Успешно. Все ее подобрашки были пролечены, пристроены и благополучны. Даже отморозок Кай имел свой пунктик: вне работы он делал татуировки по собственным эскизам и малевал граффити. У Витыча было танго. В его увлечении, как и в увлечениях и убеждениях остальных, клуб не понимал ровно ничего или понимал чуть больше чем ничего. Но право каждого из "рыцарей" на эту часть жизни клуб охранял свято, побуждая иметь ее и всячески развивать. Это было до такой степени значимо, что сопровождать окончательный уход Глюка из дома отправились впятером только для того, чтобы девушка могла перевезти своих драгоценных фарфоровых фей целыми и невредимыми. После переезда ей сделали застекленную витрину под ее маленький волшебный мир, и витрина стояла даже не в лофте, а за стойкой хостела, рядом со стендом для ключей от комнат. Высказывая свое мнение об Исиане и его интересе к Полине, Перец напомнил именно о праве на странное, которое и делает человека человеком. О праве каждого иметь то ценное и понятное только тебе, что и делает тебя тобой. О праве, за которое клуб будет, если нужно, драться так же, как надеется, что ты будешь драться за ценное и непонятное любого члена клуба. И именно наличие этого "непонятного" у Исиана Асани сделало для них сайха, несмотря на все пятна на его репутации, более человеком, чем Димитри да Гридах и Дейвин да Айгит. Впрочем, у Дейвина по этому критерию шансы еще были: его интерес к фехтованию позволял ему со временем стать, на взгляд клуба, полноценной, твердо опирающейся на жизнь личностью. А для твердой опоры, как считалось у "рыцарей", нужно три точки: работа, дружеский круг и хобби. Дейвин, найдя третье, стал "не безнадежен", Исиан был однозначно определен как "долбанутый, но нормальный", поскольку умел работать, имел увлечение и четко знал, с кем и о чем хочет дружить.