Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!» - Герман Романов

Вызывающе наглое требование – как к черным африканским дикарям, что польстились на стеклянные бусы. Ну, что ж, тем горше станет для них полученный урок!

Остров Шумагина

Борт корабля окутался белым пороховым дымом, орудийный грохот моментально заглушил шум прибоя, как сумасшедшие, заметались птицы, стремясь подальше улететь от людского смертоубийства.

– Вот они какие, тати морские, – задумчиво протянул сквозь зубы старый казак, пристально глядя в бревенчатую амбразуру на корабль. Усмехнулся в седую бороду.

– Они на лодках к берегу отвалили, Тимофей Иннокентьевич, – донесся до него голос Бобкова, и урядник дернул головой.

– Сам вижу!

Два баркаса, битком набитые вооруженными людьми, отвалили от борта и быстро пошли к берегу. А с корабля снова прогрохотала пушка, выплюнув очередное ядро, которое, как и первое, улетело куда-то за крышу. Видно, канониры взяли высоко прицел.

– Это тати морские, шпыни ненадобные, – глухо выругался урядник, – разномастно одеты, твари. Воинской формы ни на ком нет!

Старик повернулся и посмотрел на молодых казаков. Несмотря на царящие сумерки, лица станичников не выделялись знакомой ему с первых дней службы белизной – когда смертушка заглядывает прямо в глаза. Нет, не испуганы были казачки, не испуганы. Насторожены, волнение на лицах проступает явственно. Но вот страх, что тело сковывает железными цепями, у них напрочь отсутствовал.

– Сенька, подь со мною, – урядник дошел до двери и, отодвинув заплот, вышел наружу, пригнувшись под низкой притолокой. За ним шагнул племянник, цепко сжимая в крепких руках барабанную винтовку.

Пермяков осмотрелся – ворогу было плыть еще далеко, но время уже поджимало. Ведь враждебные лодки требовалось обстрелять, дабы супостат кровушкой хорошо омылся, перед тем как на российский берег вступить. Вот она, служба казачья – живешь, но ведаешь, когда буйную головушку придется сложить. Зато хоть знаешь, где это произойти может – иль на неспокойной монгольской границе, либо от копья немирных, до боя лютых чукчей, или вот здесь, на далеких Алеутских островах, за тысячи верст от родимого дома в далекой Тунке, на берегу голубого Иркута, в отчаянной и последней схватке с морскими татями.

– Вот что, Сеньша! Беги к алеутам! Там малый коч стоит! В Петровске должны знать, что здесь тати лютуют, пусть шлюпы воинские на розыск вышлют. Ты меня понял, паря?!

– А что я…

– А то, – взревел некормленым медведем старый казак, – юн ты еще, и хуже нас стреляешь. Зряшно погибнешь только! Их в лодках битком набито, десятка три, если не больше. Не устоим мы, ибо ведают ухари про государев амбар, за шкурками и пришли. Потому воеводу упредить нужно, чтоб меры предпринял и их отсюда уже не выпустил. А то они другим разбойникам сюда дорожку протопчут и не посмотрят, что волны кругом.

Урядник улыбнулся своей незамысловатой шутке, крепкими руками обнял племянника и, развернув его, толкнул.

– Бегом беги, каждая секунда дорога! Это мой приказ тебе, и ты должен его исполнить кровь из носу. Бегом, казак!

Юноша, подхлестнутый свирепой командой старого урядника, резво рванул с места, крепко держа ружье и ловко перепрыгивая с камня на камень. И вскоре скрылся за скалой.

– Прощай, племяш, – тихо прошептал старик, но вот потерянным он не был. Глаза засветились пронзительным огнем, крепкое, отнюдь не старческое тело подобралось, и он упругим шагом, что называют волчьим, быстро вошел в блокгауз.

– Когда стрелять-то, Тимофей Иннокентьевич, прикажешь? Близко лодьи воровские подплыли, – встретили его вопросом казаки.

– А вот сейчас и зачнем их пулями метить, но токмо по моей команде. Издали бить начали бы, так попасть трудно, а они – пушками. А так идут безбоязненно, сторожку не блюдут. На сотне шагов мы их пометим. Ты, Ваньша, по второй стреляй, а мы по первой палить будем. Окропим волны красненьким, пусть знают, как в гости незваными хаживать!

Урядник высунул в амбразуру ружье, прижал приклад к плечу и прицелился в уже ясно видного плечистого бородача в сером кафтанчике, голова которого была обвязана красным платком. Пират энергично размахивал рукой, отбивая счет гребцам.

– Пали по ворогу, робяты! – громко скомандовал урядник и плавно потянул пальцем спусковой крючок. Винтовка оглушительно бабахнула, приклад толкнулся в плечо. Барабан со скрипом повернулся, ставя новый патрон перед стволом. А дым уже рассеялся, и урядник усмехнулся – бородач свалился за борт, только брызги во все стороны разлетелись. Еще одному пирату разнесло буйную голову – пули у «кулибинок» тяжелые.

– Пали каждый по себе, казаки. К берегу татей подпускать нельзя, острожек свой тогда не удержим! Слишком много их в лодки набилось. Пали, с нами Пресвятая Богородица!

День второй

28 июня 1797 года

Босфор

Яркие звезды отражались маленькими серебристыми пятнышками, будто щедро рассыпанные из кошелька монеты, на свинцовой глади пролива, завораживая, притягивая взор.

Но сейчас тайно крадущимся русским было не до красот – беззвучные черные тени скользили без шепота и звука, на тусклых стволах и зачерненных клинках не играло своими лунными блесками ночное светило.

Капитан первого ранга Михаил Максимов очень осторожно спрыгнул, не хватало сейчас повредить ногу, на утрамбованный до каменной твердости пол, подняв над головой руку.

Сигнал увидели – зря, что ли, полурота отчаянных морских пехотинцев перед этой ночью два пуда конфет с сахаром употребила – сладкое способствует ночному зрению.

– Что там?

– Спали все…

Со сдерживаемым смешком, в котором чувствовалось немалое облегчение, донесся тихий шепот, и офицер тоже усмехнулся в ответ, понимая, что продолжения не последует – вырезали вначале караульных, а потом и весь гарнизон берегового форта без звука; никто из османов и не пикнул.

Такая нарочитая безмятежность врага его бы в другое время насторожила, но моряк давно и хорошо знал османов – яростные до упоения в бою, но абсолютно беспечные ночами, их можно было брать голыми руками, что сейчас и продемонстрировали высадившиеся на берег диверсанты. Хотя вряд ли многие из них и слыхивали о таком слове.

Да турки и не смогли бы закупорить пролив с форта!

Укрепления вызвали у битого морского волка мысленный смех. Глинобитные стенки, а то и просто сложенные без раствора камни, пушки времен Крымских походов князя Голицына, разнотипные, а то и более ранние, перетянутые обручами, как в эпоху царя Ивана Грозного.

У некоторых из них, с короткими стволами, но широченными жерлами (голову можно спокойно просунуть, и еще место для кулака останется), лежали большие каменные, хорошо обтесанные шары. Да, если такое прилетит, то корабельный борт проломит запросто. Но будь это нормальная бомба, то та просто любой линейный корабль если бы не уничтожила одним махом, вызвав взрыв крюйт-камеры, то вывела бы махом из строя, устроив на борту знатный пожар.