Воин - Дмитрий Колосов

Бог тьмы сложил вместе ладони. Перед скифом возник проход. Стены его, казалось, были сотканы из клубов дыма, далеко впереди виднелись силуэты гор.

— Прошу! — Ариман указал рукой перед собой. — Заоблачные горы!

Памятуя о том, с какой легкостью бог тьмы однажды вытащил его из пространства и забросил в Чинквату, Скилл осторожно двинулся к проходу.

— До свидания, — сказал Ариман.

— До скорого свидания! — ответил Скилл и решительно шагнул вперед.

Сверкнула яркая вспышка, и в глазах Скилла потемнело. Когда же тьма рассеялась, скиф обнаружил, что стоит на небольшой скалистой площадке. Прямо под ним вился бурный поток. А над головой светило белое солнце.

— Здравствуй, солнце!

А далеко отсюда на пересечении миров маг Заратустра говорил дремлющему льву:

— Я ЛЮБЛЮ ТОГО, КТО СВОБОДЕН ДУХОМ И СВОБОДЕН СЕРДЦЕМ: ИБО ЕГО ГОЛОВА ЕСТЬ ЛИШЬ ВНУТРЕННОСТЬ ЕГО СЕРДЦА, НО СЕРДЦЕ ВЛЕЧЕТ ЕГО К ГИБЕЛИ.[178]

И лев, смиренно лежавший у ног мудреца, зевнул, посмотрел на солнце и улыбнулся.

8. Заоблачные горы

Заоблачные горы были одним из самых неприметных мест на земле. Лишь пески Говорящей пустыни или Тсакума могли поспорить с ними в своей ненависти ко всему живому.

Огромные хребты, сложенные из иссеченного горными ветрами и временем песчаника чередовались с черными мраморными пиками, пронзавшими облака. Отвесные склоны прорезали каньоны стремительных ледяных рек, в которых не водилась даже мелкая рыбешка. Куда ни кинь взгляд, лишь голые скалы, увенчанные синими шапками льда. Изредка попадались высокие стволы арчевника и поросли стланика, дававшие приют мелким пичугам и насекомым.

Найти здесь пищу и тепло было чрезвычайно трудно. Скилл питался съедобными травами, от души благодаря гирканского знахаря, научившего его различать пригодные в пищу растения от ядовитых. Однажды ему удалось убить зазевавшегося тушканчика, и он рвал сырое мясо зубами, вливая в себя не только живительные соки, но и тепло, которого так недоставало в этих суровых горах.

К исходу третьего дня бесплодных блужданий Скилл заметил меж двумя хребтами несколько крохотных вьющихся дымков. Там были люди, а кто они — враги или друзья, — не имело в данный момент особого значения. Силы Скилла были на исходе, ему требовались пища и теплый кров. Заставляя шевелиться замерзшие непослушные ноги, скиф побрел к селению.

Он был уже недалеко от желанной цели, когда на перевале на него напал снежный барс. Зверь был невероятно тощ, должно быть, он совершенно ошалел от голода, раз отважился охотиться на человека. Скилл не успел снять лук и был вынужден орудовать мечом. Получив два удара по голове, барс затих. Превозмогая отвращение, Скилл напился теплой крови, перемотал оцарапанную зверем руку обрывками халата и направился дальше.

К селению он подошел совершенно обессиленный. Это был небольшой аул — полтора десятка крохотных глиняных мазанок и капище какого-то мерзкого идола. На припорошенной мелким снежком тропинке, что вела к ближайшему дому, лежало неподвижное тело.

«Дело рук Аримана» — почему-то решил скиф. Он подумал об этом чисто механически. Медленно подойдя к трупу, Скилл перевернул его на спину. Внезапно «труп» открыл глаза и заголосил:

Я скачу по равни-не!Ветер хлещет мне в спи-ну!

Едва человек раскрыл рот, Скилл мгновенно отскочил в сторону и выхватил акинак, но, разобрав смысл беспорядочных воплей, расхохотался. То были строки из песни разбойников-киммерийцев. Судя по тому, что незнакомец допился до такой степени, что не смог вернуться в дом, это точно был киммериец. О том же говорили замутненные вином, но все же стальные глаза и нечесаная копна длинных черных волос.

Откуда только силы взялись! Посмеиваясь, Скилл приподнял пьяницу.

— Куда?

Киммериец благосклонно принял помощь и ткнул пальцем в один из ближайших домов.

— Кажется, туда!

Пошатываясь, они потащились вперед и ввалились в теплое нутро жилища.

Веселье было в полном разгаре. Половина пирующих уже валялась в беспамятстве, остальные продолжали опустошать огромные глиняные кубки. Гуляки не обратили на вошедших никакого внимания. Лишь один, горланивший непристойную песню, повернулся к Скиллу и, умолкнув, так и остался сидеть с открытым ртом. Лишь когда Скилл свалил своего невменяемого проводника на пол, киммериец нашел в себе силы очнуться и издать вопль:

— Скилл!

— Твои глаза не обманули тебя, Дорнум!

Киммерийцы — те, кто еще могли стоять на ногах, — радостно крича, бросились к скифу. Ему пришлось вынести немало мощных объятий и дружеских шлепков, прежде чем до разбойников дошло, что их гость не слишком уверенно держится на ногах. Тогда они немедленно усадили его на кошму и сунули в одну руку чашу с брагой, а в другую — баранью лопатку. Выждав, пока Скилл утолил жажду и голод, они забросали его вопросами.

— Какими судьбами ты очутился здесь?

— О, это долгая история, — вытирая лоснящиеся от жира губы, ответил Скилл. Он сделал глоток браги и с наслаждением откинулся на мягкий живот одного из спящих разбойников. — Можно провести не один вечер, слушая мой рассказ. И не поверить ни одному слову. И вы будете правы. Поэтому скажу только, что я не в ладах с Ариманом.

— Какое совпадение! — воскликнул киммериец, первым узнавший Скилла. Его звали Дорнум и, как успел выяснить скиф, он был избран разбойниками своим вожаком. — У нас тоже есть претензии к его наичернейшему величеству. После того, как его стражники убили храбрейшего Гатуга, мы поклялись отомстить. И потому мы сейчас здесь, в двух переходах от замка Аримана.

— Тогда, надеюсь, вы примете меня в свою компанию?

— Он еще спрашивает! — Дорнум захохотал, остальные киммерийцы немедленно поддержали своего вожака. — Полагаю, твой глаз не потерял остроту, а рука — твердость?

Скиф задиристо усмехнулся.

— А ваши мечи еще не затупились?

Дорнум от души хлопнул Скилла по плечу.

— Нет! И ты скоро убедишься в этом!

Из дальнейших разговоров Скилл выяснил, что киммерийцы испытали немало приключений, прежде чем добрались до заветной цели. Приятно расслабившись, скиф слушал пьяные россказни этих детей степи, в коих мирно уживались доброта и жестокость, доверчивость и подозрительность, неслыханная щедрость и жадность до золота, бесшабашная храбрость и панический ужас перед сверхъестественным. Киммерийцы были одним из последних народов, сохранивших очарование дикой природы, налет патриархального варварства, которое господствовало в мире, когда еще не было царств и коронованных владык, а были лишь конь, лук да безумная жажда приключений.