Красное колесо. Узел III Март Семнадцатого – 2 - Александр Солженицын

Так и не перечтя, сложенные бумаги держа в опущенной руке, Саня стеснённо пошёл к батарее. Внутри себя – он не нашёл никакого ответа.

Первого встречного солдата послал за фельдфебелем.

А фельдфебелю Заковородному, ко всякой службе всегда готовому, приказал немедленно построить всю батарею.

435

Стоял Арсений в первой шеренге, на правом фланге своего третьего взвода, – а подпоручик, читая, – от него наискосяк шагов семь, против среднего второго взвода. Близко. И Арсению виделось и слышалось хорошо, что подпоручик и сам читает неутвержно как-то.

Построил фельдфебель батарею к ветерку спиной, а у подпоручика подворачивало бумагу из рук.

С первых слов проказилось про какие-то волнения внутри народа – батюшки, что это, где? Да не в нашем ли Тамбовском уезде? Да как там, наших ли не потеснят?

Но дальше об том никаких разъяснений, а: войну надобно доводить до победы. То и так ясно.

И сразу после того бултыхом: почёл за благо отречься от престола государства российского – и из того понятно стало, что это всё пишет – царь, поначалу не оголосил поручик – от кого это имени?

Ба-атюшки! Голова не успевала управляться: да чего ж это он на нас рассерчал?

А не желая расстаться с любимым сыном нашим – заповедуем брату.

Так ежели волнение внутри народа и войну до победы – что ж всё на брата? А – сам? А – нас?

Но и тут не было дальших пояснений – а да поможет Господь Бог России, и – Николай.

Быстро катушку умотал. Царь сменился, как шапку переменяют – не ту надел на выбеге.

Сколько Арсений себя помнил – всегда один и тот же царь был. Как это – другой? А ежели бы помер царь – так наследник, а куда ж наследник подевался? Всякое хозяйство сыну передать – это порядок, а брату – чудно что-то, это когда в семье все мужики повымирают, только.

Но из бумаги не выказывалось, чтобы царь умирал.

Хотя – бумага ещё не кончилась. Подпоручик вскользь по рядам глянул – то ли спрашивал, поняли, то ли об чём своём думал, – оно б тут как раз хорошо бы второй раз прочесть да пояснить, от чего и к чему дело деется. Но – не стал второй раз читать и от себя ничего не сказал, а набрал воздуху – и дальше.

Тяжкое бремя возложено на меня братом. (Значит – от брата.) Опять – про войну, про волнения народа,- знать, где-то-сь заклинило, затолмошилось. Но чего брат решил – как-то путано было, а – призывал благословение Божие и всех подчиниться правительству, пока не будет ещё кое-то тайное и равное. И под конец – Михаил, накоротке, всё.

Чего-то угрозное пробежало: тайное. Равное – так, это по справедливости, но почему ж тайное, от кого тайное? Доброе дело тайно не бывает, только худое.

Подпоручик и сам остановился, как в недоумёке, у него на лице всё. Опустил бумагу и вроде от себя сказать хотел. Ну, скажи, скажи, аи как надо!

Нет, не сказал.

И – тихо, тихо батарея стояла, никто голосу не подал. Да ведь из строю не положено.

А подпоручик ещё прошёл глазами по первой шеренге, думаючи (и на Арсении тоже-ть задержался, прямо в глаза), – и тогда сказал уже не читким голосом, а помягше:

– Так вы поняли, ребята? Государь отрёкся от трона в пользу брата Михаила. А Михаил – в пользу Учредительного Собрания, какое оно установит правление, – царь ли, не царь.

Пождал.

Понятно не стало, но Арсений промолчал: несуразно вылезать, само прояснится.

А близ его – Шутяков, фейерверкер второго орудия:

– Так кто же царь теперь, вашбродь? Непонятно.

Вот это и непонятно. Слушали.

– Царь теперь, – мягонько наш подпоручик, как он всегда, и губами сулыбился, как сам в том виноват, – царя теперь, значит, нет никого.

Ну-у-у-у? – Арсений как мехом выпустил. Совсем никого? Да как же это может быть – никого?

– Да – царь-то кто? – вслух у него вышло.

И – к нему подпоручик, тоже вроде дивясь:

– Никого.

Стояли.

Молчали.

Хотелось, чтоб он ещё пообъяснял.

Непонятно. Как это – без царя. Одну голову отъяли – другу приставьте, помилуйте.

Да! – вспомнил подпоручик. И ещё одну бумагу стал читать: Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич приказывает всем начальникам внушить нижним чинам стойко держаться против врага и спокойно выжидать народного решения о выборе царя.

Ах, ну так выберут! Это – так. Пождать, стойко держаться – это дело. Откуда-то-сь опять Николай Николаич взник, но его знали. Николай Николаич – порядок, он солдата не выдаст.

А всё ж – и от подпоручика ждали.

Он посмотрел ещё по шеренгам, сказал:

– Так вот, братцы. Такая воля царя.

И махнул фельдфебелю листиками – распускай мол.

А сам – пошёл тропкой туда, в командирову землянку.

Ждали, может, от фельдфебеля чего – он иного не придумал, а: «Р-разойдись.»

И – кто ступил медленно, нехотя. Кто ещё стоял.

А Бейнарович сразу заголдонил, не об царе, а там – покурить или как с завтраком.

Молчали. Расходились, всяк себе. Расходились – не объявил фельдфебель, какое теперь занятие. Как бы – праздничный день, никакое. А впрочем рано ведь – ещё завтрак не прикатил.

Ещё ступили – и сошлись Арсений с Шутяковым.

Шутяков – постарше Арсения, борода уширенная, хотя короткая, и сам коренаст. Основательный в службе Шутяков и хозяин дома, верно, – ах. Стал против Арсения – меж фейерверкерами свои разговоры, не теснились к ним, – и тихо:

– Ну? Как понимаешь?

– Да-ть, вот, – причмокнул Арсений, – поди пойми.

– Во времь войны – как же отрекаться? Как ж эт' он? Ну?

Вот только и нукнешь.

А Шутяков:

– Много главных должностёв немцы занимают. Вот они и скинули.

И тише:

– А можа – приказ подложный? Быть такого не можа, а?

Разминались, расступались, перехаживали, все в растере. И друг ко дружке, и так вобща:

– Как же так государь император корону сымает – так и от армии отказалси?

А ведь помнили его, самого царя, в Гренадерской бригаде: не в эту зиму, а в ту – приезжал на Узмошье, и даж по землянкам ходил, на нашей батарее, правда, не был. Не то что в думке одной – где-то царь возвышенный, а вот – тут у нас, своими ногами.

– Покинул?

– Одначе, гляди как обернулось.

– Вот, ядрён колпак, без царя остались.

– Нельзя без царя! – качал головой молчаливый сухонький Занигатдинов.

– Как ж эт' он так сразу сплоховал? – спросил и Сидоркин со шрамом под левым глазом.

– Подскользнулся на ровном месте.

Правильный арсеньева орудия Завихляев – в бороду:

– Место-то ровное, да видать наскользили его.

А Шутяков своё, вкруговую:

– Не, братцы, верно сказывали: вкруг царя – измена. Вот она и объявилась.

И ещё переминались бы, гадали, да зашумели – кухню увидели. От передков сюда катила таратайка, из трубы додымливая.

Заспешили, засновали за котелками.

Повар Исаков, маленький, поспешный, завязал возжи, соскочил и с обычного места, позади орудий, застучал уполовником об свою железную стенку. Да хоть и не стучи, уже подходили.

Получали по полкотелка гречневой каши, крутой, хорошо удобренной, – и расходились по землянкам, кто где привык, татарове – к себе. Кому на наблюдательные идти – садились тут, на пеньки, штанами ватными, поперву свой котелок выесть – потом на тех получить и нести. Арсений, когда сверху не мокрило, – всегда садился на сошник своего орудия, тут ел.

Шапки сняли, перекрестились – не сплошь – и зачерпали. Забирали ложками гречневую крутизну со смальцем – и в роты. Завтрак ли, обед, – дело святое, тут не до гуторки.

Носили, черпали, кто деревянной ложкой, кто железной.

Однако и за кашей думать не перестанешь.

А что ни думай, одно было Арсению ясно: царя-то нового надо поскорей, нельзя во время войны замедлить.

Носили, черпали, а Сарафанов и спроси:

– А чо ж теперь с наследником буде, братцы?

С юнцом-то – что?

– Да-а, – отозвался Арсений, – почемуй-то его не хотят.

– Так сам отец не схотел, – густо подал из бороды Завихляев.

– Рази сам отец? Другой кто?

Вот это – странно Арсению: чтоб сам отец родному сыну наследства не хотел передать – как это может быть?

– Другой кто?

А присел невдали и старший фейерверкер Дубровин, начальник разведчиков, с безусым ещё лицом, ранний да умный:

– Наследник, мужички, уже царствовать не будет, всё.

Так – а кто же тогда?

– А другого – так надо скорей выбирать. При войне – да как же без царя? Скорей бы.

А Бейнарович, вроде Сидоркину по соседству, а и ко всем закидывая, бодро:

– Мы его помазали – мы его и размазали.

Шутяков на него взволчился:

– Молчи, злодыга. Не ты помазал.

Вовсе неохватно: откуда навалилось? что оно такое?

Без головы в дому.

НЕДОЛГО ТОЙ ЗЕМЛЕ СТОЯТЬ,

ГДЕ УЧНУТ УСТАВЫ ЛОМАТЬ

Толпе холопов прирожденных

Страшно отсутствие господ -

Кто ж будет восседать на тронах.

Давить страну? душить народ?