Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

Но Гахериса снедали прежние мысли, грызущие и неотвязные; для иных просто не осталось места.

— Она взяла его в полюбовники, а мне солгала. Мы все остались в дураках, даже Гавейн. Мордред, ведь братья скажут, что я поступил как должно, правда?

— Ты знаешь не хуже меня, сколь вероятно, что Гавейн простит тебе содеянное. Или Гарет. Даже твой брат-близнец может не поддержать тебя. И хотя король вряд ли станет убиваться по твоей матери, ему придется прислушаться, ежели оркнейские принцы потребуют так называемой «справедливости».

— Они призовут к ответу Ламорака!

— За что? — холодно осведомился Мордред. — Ламорак собирался на ней жениться.

Это заставило его умолкнуть. Братья дошли до стены; задержавшись под яблоней, Гахерис обернулся назад. Из-за гряды облаков вставала луна, и пятна крови на его груди казались совсем черными.

— Если братья не убьют мерзавца, его убью я, — объявил он.

— Попробуй, — холодно предложил Мордред. — И Ламорак прикончит тебя, это как пить дать. А потом твои братцы попытаются зарубить его. Видишь, к чему ведут события одной ночи?

— А ты? Тебе, похоже, все равно? Ты так говоришь, словно это тебя не касается!

— еще как касается, — коротко отозвался Мордред. — Но мы зря теряем время. Что сделано, то сделано. Тебе придется покинуть двор, и ты об этом знаешь. И лучше бы ты скрылся до того, как сюда нагрянут братья. Ну же, Гахерис, перебирайся на ту сторону; твой конь там.

Гахерис перебрался через стену, а Мордред, вскарабкавшись вслед за ним, уселся на парапет верхом и оттуда наблюдал, как брат отвязывает коня и проверяет подпруги. Затем протянул Гахерису меч.

— Куда ты поедешь? — осведомился Мордред.

— На север. Не на острова, нет; а Дунпелдир тоже в руках Артура. Нет такого клочка земли, что не принадлежал бы ему. Но я уж найду, кому продать меч.

— А пока возьми мой кошель. Вот.

— Благодарствую, брат.

Гахерис поймал подарок на лету, вскочил в седло, оказавшись почти на одном уровне с Мордредом, и натянул поводья. Чалый нетерпеливо затанцевал на месте.

— Когда увидишь Гавейна и остальных…

— Рассказать им правду и заступиться за тебя? Сделаю что смогу. Прощай.

Гахерис развернул коня и растаял в ночи. Стремительный и глухой перестук копыт угас вдали. Мордред спрыгнул со стены и зашагал назад через сад.

Глава 5

Так погибла Моргауза, ведьма и королева Лотиана и Оркнеев, посредством собственной гибели заварив для ненавистного брата адское зелье новой распри.

А распря грозила последствиями. Гахериса отправили в изгнание; Ламорак, бледный и молчаливый, возвратился в гарнизон, сдал меч, был отстранен от командования и получил приказ исчезнуть до тех пор, пока страсти не улягутся.

А на это требовалось время, и немалое. Гавейн, вне себя скорее от оскорбленной гордости, нежели от горя, клялся всеми языческими богами севера отомстить как Ламораку, так и брату, и пропускал мимо ушей все, что мог сказать ему Артур, — как увешевания, так и угрозы.

Выяснилось, что Ламорак искал руки Моргаузы, а согласие дамы давало жениху доступ на ее ложе, а вместе с ним — право самому отомстить за убийство. От этого права Ламорак, один из первых и самых преданных Артуровых Сотоварищей, отказался, поклявшись не причинять зла Гахерису. Но Гавейн так и не смягчился: гнев его был по большей части подсказан самой обычной ревностью на сексуальной почве.

Столь же яростно Гавейн обрушился и на Гахериса, но здесь поддержки в братьях не встретил. Агравейн, неизменный лидер неразлучной парочки, без Гахериса словно не находил себе места. Теперь он потянулся к Мордреду, а тот, в силу собственных причин, охотно терпел его общество. Гарет ушел в себя и вслух говорил мало. В смерти, как и в жизни, мать причинила ему глубокую обиду: как ни горька оказалась правда о ее страшной гибели для младшего сына, но правда о ее порочности, ныне ставшая достоянием всех и каждого, ранила куда больнее.

Но призывам к мести пришлось умолкнуть. Ламорак уехал, куда — никто не знал. Гахерис затерялся в туманах севера. Моргаузу похоронили на монастырском кладбище, а Артур и его рыцари возвратились в Камелот. Постепенно, из-за недостатка масла, огонь, вспыхнувший было в результате убийства, угас сам по себе. Артур, искренне привязанный к племянникам и втайне вздохнувший с облегчением при известии о смерти Моргаузы, со всей доступной осторожностью лавировал между мелями. Он старался по возможности занять принцев; предоставлял Гавейну столько власти, сколько мог позволить, и устало предчувствовал, что буря разразится снова. За Гахериса король не особо переживал, но Ламорак, повинный разве что в недомыслии, был обречен. Рано или поздно дорогой Артуру Сотоварищ столкнется с одним из оркнейских принцев и погибнет — в честном ли бою или от предательского удара. И на том дело не кончится. У Ламорака тоже был брат, ныне сражавшийся в Думнонии под знаменами некоего Друстана: этого рыцаря Артур надеялся привлечь к себе на службу. Вероятно, что этот воин, или даже сам Друстан — близкий друг обоих братьев, — в свою очередь принесет клятву и потребует мести.

Так что Моргауза в смерти сделала то, что замышляла сотворить при жизни. Благодаря ей цвет Артурова рыцарства теперь разъедала язва: и, по иронии судьбы, виной тому был не бастард, которого она воспитала Артуру на погибель, но трое законных старших отпрысков, ее буйные, непредсказуемые, не знающие никакой управы сыновья.

От всего этого Мордред держался в стороне. Он выказал находчивость и хладнокровие, предотвратил новое кровопролитие в ту роковую ночь и выиграл время для доброго совета. Его ли вина, если внять доброму совету оркнейские принцы не пожелали, а кое-кто утверждал, что и не могли? Примечательно, что при дворе его все реже и реже причисляли к «оркнейскому выводку». Неуловимо, мало-помалу, юноша все больше отдалялся от сводных братьев. Теперь, когда Моргаузы не стало, люди уже не утруждали себя выдумкой о «племяннике верховного короля». Он был просто «принц Мордред» — и, как известно, в большой милости у короля и королевы, любим и обласкан обоими.

Вскорости после возвращения в Камелот король созвал совет в Круглом зале.

Двое младших оркнейцев как Сотоварищи впервые удостоились чести присутствовать на таком совете. Но даже Мордреда, что вместе с Гавейном получил это право несколько лет назад, ждала перемена: вместо того чтобы занять место слева от короля (юноша пользовался этой привилегией уже два года), он был проведен королевским распорядителем к креслу по правую руку от Артура, туда, где обычно сидел Бедуир. Бедуир занял место слева. Если он и чувствовал себя обойденным, то ничем этого не выказал: рыцарь улыбнулся Мордреду, кажется, вполне искренне и церемонным наклоном головы признал новое положение юноши.