100 великих любовников - Игорь Муромов

Трактат «О любви» изобилует примерами из собственной жизни, редкостными откровениями и поэтическими образами.

«Любовь – восхитительный цветок, но надо иметь мужество, чтобы сорвать его на краю страшной пропасти. Не говоря уже о боязни показаться смешным, любовь постоянно видит перед собою несчастье быть покинутым тем, кого мы любим, и тогда на всю жизнь нам остается только смертельная тоска».

Победы одерживались – когда они одерживались! – не благодаря расчету, а вопреки ему, и Стендаль прекрасно понимал это. «Мое сердце гораздо опытнее, чем голова: я много любил и мало рассуждал».

Любил он действительно много: начертанный на песке буквенный реестр, увековеченный затем на бумаге, – лучшее тому свидетельство. Но Стендаль порой приходил к результатам, не очень-то лестным для себя. «Я всегда больше чувствовал, чем постигал умом, благодаря чему я наивен, как ребенок; и так как я к тому же знаю пределы возможного, у меня есть склонность к подозрительности и обидчивости – отвратительные недостатки».

Матильда, так звали эту женщину: Матильда Висконтини, в замужестве Дембовская.

«Матильда совершенно заполнила мою жизнь от 1818 до 1824 года. И до сих пор я еще не излечился… Любила ли она меня?»

Когда они познакомились в Милане, ей было двадцать восемь, она растила двух сыновей и уже развелась с мужем, который, устав от горячей во всех смыслах слова Италии, укатил на родину, в свою благочестиво-холодную Польшу. Бывший офицер наполеоновской армии Анри Бейль, подобно герою своему Жюльену Сорелю, впервые увидевшему г-жу де Реналь, «готов был поклясться сейчас, что ей никак не больше двадцати лет». В «Красном и черном» словам этим предшествуют другие, сполна объясняющие означенный феномен. «Таково действие истинного обаяния, когда оно является природным даром, а в особенности, когда существо, обладающее этим даром, не подозревает о нем».

Матильда не подозревала. Матильда, утверждал Стендаль, комментируя в «Жизни Анри Брюлара» выведенный тростью перечень женских инициалов, – «Матильда превосходила других благородными испанскими чувствами».

Другому было отдано сердце г-жи Дембовской, Бейль знал даже его имя: Николо, хотя свои романы и поэмы он подписывал именем «Уго». Уго Фосколо… В Италии этого бунтаря (а с некоторых пор – и изгнанника) знали все. Знал его и Стендаль.

«Я поклялся отправиться куда-нибудь в морское путешествие», – извещал он г-жу Дембовскую, но клятва эта, как и тысячи других, осталась невыполненной. «Когда путешествие изолирует человека, – написано в трактате «О любви», – оно не является лекарством».

В один прекрасный день Анри Бейль, переодетый, в зеленых очках, отправился на пароходе в городок Вольтерра, где г-жа Дембовская с сыновьями проводила лето. Зачем был этот маскарад? А затем, что ему запретили являться перед ней чаще, нежели два раза в месяц. Но разве в состоянии он был со своим темпераментом целых четырнадцать дней не видеть «божественной Матильды»!

Когда-то, совсем еще юным, Бейль записал в дневнике: «Любовь сильная, живущая без пищи… может существовать лишь при наличии пылкого и богатого воображения». Теперь он убедился, что «пылкое и богатое воображение» лишь усугубляет пытку разлуки. Потому-то и появились зеленые очки. Потому-то и появилось чужое платье…

«Я приехал 3-го, и первый человек, кого я увидел в Вольтерре, были вы, сударыня, был час пополудни, вы, наверное, вышли из коллежа и направлялись обедать; вы меня не узнали».

Он жаждал говорить лишь о своем чувстве – только о нем, и ни о чем кроме, но поскольку «вы потребовали клятвенного обещания не говорить ни о чем, относящемся к моей любви», то он готов довольствоваться беседой о чем угодно, – да, о чем угодно! – однако ему было отказано даже в этом.

«Не думайте, сударыня, что я сразу решил приехать в Вольтерру. Право, с вами я не так смел; каждый раз, как исполненный нежности, я лечу к вам, я уверен, что ваша обидная суровость вернет меня с небес на землю».

«Я всегда умел обольщать только тех женщин, которые мне совсем не нравились, – делился он с г-жой Дембовской. – Едва лишь я полюблю, как становлюсь робким, и вы можете судить об этом по растерянности, которую я проявляю всякий раз, когда нахожусь подле вас».

Не только подле… Не только. Уже расставшись с Матильдой – расставшись навсегда, хотя одному Богу известно, чего стоило ему это, – Бейль уступил однажды своим парижским друзьям, которые, «найдя, что я очень печален, устроили веселую пирушку с девицами». Анри досталась некая Александрина. «Она была восхитительна, ничего подобного по красоте я, пожалуй, еще не видел. В ней совсем не было никакого распутства, разве только в глазах…»

Удалившись в соседнюю комнату, Александрина ждала его уже в кровати, но, писал Стендаль, «меня постигла неудача. Полное фиаско».

Через четверть часа это стало достоянием всей честной компании. «Хохот не умолкал десять минут. Пуатевен катался по полу. Чрезвычайное изумление Александрины было уморительно; бедняжка в первый раз оказалась в таком положении. Все эти господа хотели меня уверить, что я умираю от стыда и что это-то и есть самый горестный миг в моей жизни. Я был удивлен, только всего. Не знаю почему, мысль о Матильде овладела мною в ту минуту, как я вошел в комнату с прекрасным украшением в виде Александрины».

Подобное приключилось с ним не впервые. Еще раньше, в Милане, «по той же глупости, какая случилась у меня с Александриной, я отказался однажды стать любовником…» И Стендаль называл имя «очаровательной, несравненной» графини Кассера – «самой милой, – признал он, – из всех мне известных». Отказался «все для того же: чтобы стать достойным в глазах Бога, чтобы Матильда полюбила меня».

Матильда не полюбила и, понял он, уже не полюбит, ибо любила другого. Наверное, это был самый большой ее недостаток, но, как признался Стендаль однажды, «я… обожаю ваши недостатки».

ХЭМФРИ БОГАРТ

(1899—1957)

Американский актер.

Хэмфи Богарт родился в 1899 году, на Рождество, в Нью-Йорке, в весьма обеспеченной семье – отец был хирургом, мать издавала модный журнал. Учился он в одной из привилегированных частных школ, питомцы ее носили синие клубные пиджаки, как в Итоне. К двадцати годам участвовал в постановках небольших пьес на Бродвее, размахивая в них теннисной ракеткой на заднем плане. Уже в молодости Богарт понял – не стоит ему разыгрывать из себя этакого представителя высшего света. Массу времени проводил он перед зеркалом, вырабатывая презрительные усмешки, угрожающие оскалы и саркастические улыбки. Несмотря на отвращение к грязным ругательствам, уснащал речь непристойной бранью. Когда как-то раз женщина, бывшая от него без ума, сказала, что он истинный джентльмен, Хэмфри тут же попросил ее не развивать тему – чтобы не повредить его реноме. В то же время подобно многим актерам до и после него Богарт понемногу подправлял свое прошлое. Будучи исключен из школы за леность и прогулы, впоследствии он предпочитал упоминать – его-де выгнали за то, что пришлось окунуть неполюбившегося преподавателя в пруд.