Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Николай Японский

После полдня сводили мы с Нумабе разные статистические данные о Церквах по «Кейкёохёо» к Собору. Результаты проповеди почти не хуже, чем в прошлом году. Прискорбно то, что нигде христиане не прибавляют на содержание служащим Церкви, хотя и не отнимают того, что давали доселе, но это — что же? Капля в море церковных нужд! И ужели вечно будет надежда на Русскую Церковь? —

26 июня/8 июля 1897. Четверг.

Вплоть до обеда были экзамены у выпускных в Семинарии и Катихизаторской школе по Катихизации (Ринкоо): говорят много, бойко, обильно, точно весенние ручьи с гор; могут быть порядочными катихизаторами; дай Бог, чтобы были! Потом по пению: поют почти все и плохо, отчасти по неприлежанию, больше по неспособности.

После обеда перечитал с Нумабе прошения к Собору, потом выслушал священников: Павла Кавано и Павла Морита. Последнему не хочется служить на Сикоку, но в сем он не хочет признаться, а старается доказать, что священник не нужен на Сикоку, — можно–де ездить на Оосака и Окуяма. Я предложил ему поговорить с товарищами, не поменяется ли кто местом с ним; если не найдется желающего, то изберем и поставим священника на Сикоку нового, но священник должен быть там; ему же, Морита, дадим место более нравящееся ему. Очень не нравится, однако, о. Морита, что я прямо ставлю вопрос, а не разыгрываю роль непонимающего его. Но дело в том, что вопрос–то старый: несколько Соборов рассуждали, нужен ли отдельный священник для Сикоку, и решили, что нужно. Мы теперь этого отменить не можем.

27 июня/9 июля 1897. Пятница.

В девять часов утра начался выпускной акт в Женской школе. Всех ныне учениц восемьдесят семь; выпускных было семь. Елисавета Котама прочитала список; выпускным даны дипломы и по целой охапке книг, то есть все главные религиозные сочинения Миссии. Первая из них прочитала благодарственное письмо; потом две партии остающихся пели выпускным свои приветствия, на которые сии отвечали благодарственным пением; все было в высшей степени мило и даже трогательно; но портил регент Кису, неистово размахивавший руками и свирепо тыкавший пальцем в воздух; может быть потому певшие почти не сразнили; но уж лучше бы сразнили, чем это обезображенье их милых и скромных групп. В заключение я сказал им простое и задушевное напутствие, дал Анне пять ен на ихний симбокквай и ушел, — было уже десять часов.

С десяти часов здесь акт: в нижней классной зале собрались мужские школы. Начальник их (Коочёо) Иоанн Кавамото прочитал списки, причем объявлены кончившими курс и выходящими на службу Церкви: четыре из Семинарии, восемь из Катихизаторской школы, один из певческой; прочие все переведены в высшие отделения.

Сущность моей речи: «Вас мало, — не смущайтесь, — скоро будет много. Народ — живой организм и дышит, как и отдельный человек, и чем моложе, тем чаще: я здесь менее сорока лет, но уже четыре раза явственно видел вдыхание и выдыхание: сначала открытие Японии, потом стремление узнать иностранцев, затем рабское подражание всему иностранному, ныне: „Христианство не нужно, — у нас своя религия, и мы особый народ: христианство–де вредно для Японии”… Но правда ли? В этих стенах, в двадцать пять лет, слышалось ли хоть слово непочтительное к Императору, не полезное для Японии? Нет! Напротив, не будет ли вредно учение, что Император — бог; учение это трудно обосновать, шатко оно. Иное дело, если сказать: „Бог велит: Царя чтите, за Царя молитеся, — несть власть, аще не от Бога“; этого никто не может поколебать, ибо это слово Всемогущего… Или: учащие, что японцы — не братья другим народам, а что–то особенное (Иноуе Мецугоро), — не опасное ли для японцев говорят?.. Все подобное ложь, а потому скоро рухнет, — и хлынет после отлива прилив; и вновь строющаяся наша Семинария, ныне столь обширная для вашего малого числа, когда войдете в нее после каникул, — не много лет пройдет, — окажется тесною для всех желающих поступить в нее».

Дал Кавамото и для учеников пять ен на симбокквай. А для наставников был чай в редакции Синкай. Начались акты пением «Царю небесный», кончились «Достойно есть». Я был в рясе и панагии.

В Женской школе симбокквай был вслед за актом; в Семинарии и Катихизаторской школе с первого часа пополудни, и проораторствовали почти до шести часов. Во время собрания пришли священники: Борис Ямамура, Николай Сакурай и Игнатий Мукояма, — которые тут же и засажены за стол с угощениями. Из речей особенно хороши были Фомы Михора, первого кончающего семинариста, к несчастию, больного грудью до того, что я боялся, что у него кровь хлынет горлом во время его с пафосом произносимой речи; с чувством благодарил он Семинарию за воспитание, за драгоценные сокровища, которые дала она. Хорошо говорил также выпускной катихизатор Иоанн Ямагуци, — о необходимости твердой и живой веры. Очень оригинальную речь произнес сорокалетний Петр Ока, прежде всего он описал, что во всю жизнь никогда не был так счастлив, как целый год был счастлив в Катихизаторской школе, и прочее. В заключение собрания семинаристы попросили пожаловавших священников сказать слово на пользу; они и не отказались; прежде о. Борис, потом о. Мукояма произнесли блестящие импровизации, в которых с опыта говорили очень ясно и подробно, — первый, что катихизатор должен проповедывать Христа распята, и только это всегда иметь целию, а не науку, не «го», не «сёоги», нужные якобы для начала сношений, второй, что катихизатор должен иметь неослабную надежду и постоянство в труде, иначе будет разбит и повержен в прах (как полковник Кимура, Такасакский, очень храбрившийся и оказавшийся потом, во время войны с Китаем, презренным трусом)…

28 июня/10 июля 1897. Суббота.

После Обедни, с восьми часов, вплоть до всенощной выслушивал отчеты священников. Мало нового, но немало неприятного, есть кое–что и приятное. Например, при разговоре с о. Николаем Сакурай спрашиваю:

— Пришла ли жена к Моисею Симотомае, катихизатору в Саппоро?

— Отец не отпускает ее, хотя она просится к мужу.

— Почему до сих пор не отпускает? Недоволен был поведением Моисея; но он теперь не ленится и не пьет, а отлично служит вот уже более года.

— Говорит, что приемный сын нужен ему для дел домашних; Моисей же — на службе Церкви.

— Но он хотел в приемыши именно служащего Церкви; почему же теперь иначе? Впрочем, мы не станем держать на службе сына против воли его отца, тем более, что чрез это может нарушиться прямой закон Господа о браке. Пусть старый Симотомае возьмет Моисея домой, но не разлучает его с женой, от которой у него уже двое детей и с которой они живут в любви и согласии.