Древнерусская литература. Библиотека русской классики. Том 1 - Ермолай-Еразм

248

С. 428. …отдал душу свою Господу. — Исаакий-молчальник умер в 1387 г.

249

Поприще — см. коммент. к с. 49.

250

«Достойно есть» — молитва.

251

С. 430. …плыли мы из Константинополя… — Речь идет о возвращении митрополита Алексея из Константинополя в 1355 г.

252

С. 437. …в год 6885 (1378)… — После смерти митрополита Алексея (1378) на Руси началась длительная борьба за митрополичий престол, на котором в конце концов утвердился назначенный в Константинополе митрополит Киприан. Его кандидатуру поддерживал и Сергий.

253

С. 441. Плащаница — покрывало с изображением Христа.

254

Потир — чаша, используемая во время церковной службы.

255

С. 442. …о которых следующая повесть расскажет… — Редактор «Жития Сергия Радонежского» Пахомий Логофет написал также «Житие Никона».

256

С. 443. Рака — гробница, ковчег с мощами святого.

257

С. 450. …в конце седьмого тысячелетия… — Согласно Епифанию, Сергий Радонежский скончался в 1392 г. от Рождества Христова, т. е. в 6900 г. от сотворения мира, когда на Руси ожидали второе пришествие Христа и Страшный Суд.

258

Алавастр — узкогорлый сосуд для хранения благовоний.

259

С. 451. …престол… Богородицы… — Имеется в виду Успенский собор в Москве.

260

Святая гора — см. коммент. к с. 161.

261

Печатается по изданию:

Библиотека литературы Древней Руси. Т.6: XIV — середина XV века. СПб., 1999.

Пахомий Серб (ум. после 1484), афонский монах, прибыл на Русь в 1430-х гг. и полвека работал в качестве профессионального сочинителя житий и служб святым, выполняя за плату заказы новгородского архиепископа, Троице-Сергиева монастыря, митрополита, великого князя. Пахомию предположительно принадлежит и житие первого новгородского архиепископа Иоанна. Оно состоит из трех самостоятельных частей: в первой повествуется о жизни святого, во второй — о его чудесном путешествии в Иерусалим на бесе, в третьей — об обретении мощей, случившемся в XV в., что, собственно, и вызвало необходимость написания жития.

Вторая часть жития — повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе — вполне законченное произведение, которое явно представляет собой запись народных преданий. Его часто сопоставляют с повестью Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством», где удалой кузнец сходным образом перемещается из Украины в столичный Петербург.

Перевод на современный русский язык сделан по рукописи конца XV в.

[Прим. верстальщика] В книге Пахомий Серб не указан как автор перед произведением ни в тексте, ни в оглавлении, упоминается только в комментарии.

262

С. 455. …сосуд с водой… — В Новгородском музее хранится древний рукомойник, по преданию принадлежавший архиепископу Иоанну.

263

С. 457. Великий мост — мост через Волхов, на котором в Новгороде совершались казни преступников.

264

…к монастырю святого Георгия… — Юрьев монастырь; расположен вверх по течению Волхова в 4 км от Новгорода.

265

С. 458. …за полпоприща… — См. коммент. к с. 49.

266

Печатается по изданию:

Библиотека литературы Древней Руси. Т. 6: XIV — середина XV века. СПб., 1999.

«Задонщина» (предположительно рубеж XIV–XV вв.) — самое раннее из цикла произведений (летописные повести, «Сказание о Мамаевом побоище»), посвященных битве на Куликовом поле (1380), где русское войско московского князя Дмитрия Донского разгромило властелина Золотой Орды Мамая. Слово «задонщина» означает события, которые происходили за Доном.

По художественному строю «Задонщина» разительно напоминает «Слово о полку Игореве», вызывая у исследователей предположения о том, что либо автор «Слова» подражал «Задонщине» и тогда он — мистификатор XVIII в. либо, напротив, автор «Задонщины» большими фрагментами цитировал древний литературный памятник. Первая версия кажется менее вероятной, однако, опровергая ее, необходимо привести убедительное обоснование мотивов, которыми руководствовался создатель «Задонщины», точно следуя древнему образцу.

Автором «Задонщины» некоторые ученые называют некоего Софония (по разным источникам — «рязанца», «старца» (монаха) и «брянского боярина»). Но большинство специалистов уверены в том, что Софоний — или переписчик, или создатель не сохранившегося произведения о Куликовской битве, которым воспользовался автор «Задонщины».

Кто бы ни написал «Задонщину», создавая свое произведение «по горячим следам», он стремился не столько подробно изложить славные события, сколько, восхваляя князей-победителей, предложить историко-философское истолкование происшедшего. В этом его сходство с автором «Слова о полку Игореве», который также не рассказывал о трагическом походе 1185 г., а объяснял философское и нравственное значение катастрофы. Автор «Задонщины» использует древний памятник применительно к новой исторической обстановке, создав своеобразное «Анти-Слово».

Если «Слово» повествует о «последних временах», о Божьем гневе, о разгроме русских иноверцами, то «Задонщина» — о славном настоящем, о Божьей милости, о впечатляющей победе. Здесь повторяются композиция и образы «Слова» (ср. «А Боян, братья, не десять соколов на стаю лебедей напускал, но свои вещие персты на живые струны возлагал, а они уже сами славу князьям рокотали» — в «Слове»; «Тот ведь вещий Боян, перебирая быстрыми своими перстами живые струны, пел русским князьям славы…» — в «Задонщине»).

Часто автор «Задонщины» не просто использует формулы, сближающие его с предшественником, но прямо цитирует «Слово». Более того, его герои — тоже два брата-князя, которые, разгромив иноверцев-степняков, мстят за поражение, некогда нанесенное двум другим князьям-братьям, героям «Слова».

В конце XIV в. «Слово» суммарно символизирует воспоминания о былом позоре, о неудачах в войнах с иноземцами. Повесть об отмщении вполне закономерно «оборачивает» события, изображенные в «Слове». Игорю солнце предвещает близкий разгром: «Тогда вступил Игорь-князь в золотое стремя и поехал по чистому полю. Солнце ему тьмой путь преграждало…». Наоборот, в «Задонщине» Божий мир симпатизирует Дмитрию, а солнце ему помогает: «Тогда князь великий вступил в золотое стремя, взяв свой меч в правую руку свою. Солнце ему ясно на востоке сияет, путь ему показывает, а Борис и Глеб молитву воздают за сродников». То, что в качестве дополнительных носителей Божьей милости фигурируют святые Борис и Глеб, весьма примечательно: в «Слове» христианские святые не упоминаются, и это — признак нового времени. В «Слове» князья-воители, не ставящие перед собой никаких религиозных целей, в «Задонщине» же — борцы «за землю Русскую и за веру христианскую». Автор «Задонщины», согласно своему замыслу, «оборачивает» и батальные сцены «Слова». Игорь в первой битве с врагами одержал победу, во второй потерпел поражение, а в «Задонщине» — во имя идеи — автор одну битву разделяет на две: Дмитрий проигрывает первую (неудачное начало Куликовского сражения), чтобы потом выиграть вторую.

Затем действие стремительно переносится из степей в Москву, где жены оплакивают убитых мужей. Их плач построен на ключевых образах плача Ярославны. Она, причитая на стенах Путивля о муже, адресуется к Днепру: «О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы, проходя сквозь землю Половецкую <…> прилелей, господин, моего милого ко мне, чтобы не слала к нему слез на море рано!» Вдова же боярина Микулы Васильевича Вельяминова Мария «плакала у Москвы-города на стенах, приговаривая: „Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты горы каменные, течешь в землю Половецкую, принеси волнами моего государя ко мне, Микулу Васильевича“». К Дону обращена та же просьба, что в «Слове» — к Днепру, да и могущество обеих рек аналогично выражается их течением сквозь «землю Половецкую». Но если в «Слове» определение «половецкий» имеет буквальное значение, то в «Задонщине» получает переносное: «степной», «татарский».

Основное повествование в «Задонщине» завершается описанием бегства Мамая. Здесь автор прямо формулирует ту идею, ради которой целенаправленно переиначивал «Слово»: «…земля Русская подобна милому младенцу у матери своей, а рать лозою наказывает, а добрые дела милуют его». Бог некогда позволил «неверным» одолеть Русь, однако когда та исправилась и очистилась, «помиловал Господь Бог, человеколюбец, князей русских: великого князя Дмитрия Ивановича и брата его Владимира Андреевича, меж Доном и Днепром, на поле Куликовом…»