Обмануть судьбу - Джулия Тиммон

Следует сделать вид, что она ничуть не удивлена. И хочет, чтобы он рассказал о себе поподробнее. О себе и жене. Пострадать можно и потом.

– А дети есть? – спросила она, довольная, что в состоянии так спокойно говорить и даже снова смотреть собеседнику в глаза.

Энтони покачал головой.

– По-моему, дети нам ни к чему.

Синтия слегка нахмурилась. Принесли заказ: восточные тарелки, наполненные пестрыми горячими кушаньями. Синтия лишь окинула их рассеянным взглядом. Странно было слышать подобное признание из уст такого парня. Она была уверена, что Энтони Бридж любит детей и животных, что намерен прожить жизнь не только в свое удовольствие, но и воспитать достойных продолжателей рода, вложить посильную лепту в будущее человечества. Сама она давно оставила мысли о детях, ибо полагала, что не создана для семейной жизни. У Энтони же есть жена…

– Не желаешь обременять себя лишними заботами? – спросила она, с опозданием сознавая, что спрашивает об этом в обидной форме. – То есть… я хотела сказать… Ты не в восторге от детей?

Энтони криво улыбнулся.

– Дело не в этом.

– А в чем же? – Почему я так волнуюсь? Что хотела бы услышать в ответ?

– Может, мои рассуждения и старомодны, но я твердо убежден, что детей стоит заводить лишь тем, кто ладит друг с другом, людям, которых связывает если не любовь, то хотя бы взаимопонимание, привязанность… – сказал Энтони. Теперь он выглядел, как с болью в сердце заметила Синтия, лет на пять старше. – В противном случае дети с первых дней жизни обречены на страдания.

– У тебя с женой не… – пробормотала Синтия, совершенно не помня в эту минуту о собственных смутных надеждах, лишь желая услышать, что в истории Энтони и его спутницы все не слишком печально. – Вы друг друга не понимаете?

Энтони вздохнул.

– Во-первых, мы не женаты. Конечно, это не столь важно, и все-таки в большинстве случаев, когда люди официально женятся, это говорит о некой особенной духовной близости. Может, я ошибаюсь. – Он замолчал и пожал плечами.

Синтия проследила за его жестом, невольно вспомнила телефонную беседу с Лайзой, то, как она, Синтия, спросила, не сам ли Геракл явится к Уорренам. Сложением Энтони, вне всякого сомнения, на Геракла походил. Но жил, судя по всему, как простой смертный – мечтал о счастье и покорно нес свой крест.

– Во-вторых, – продолжал Энтони, – мы с Эрнестин не то что просто не понимаем друг друга, мы настолько разные, что нам только участвовать в конкурсе «Самая немыслимая пара». – Он засмеялся. Совсем не тем смехом, в который Синтия по уши влюбилась. Этот был резковатый, невеселый, вымученный. Ей стало не по себе.

– Зачем же тогда… истязать себя? – спросила она, отламывая кусочек лепешки и медленно поднося его ко рту.

– Иначе нельзя.

Энтони посмотрел на нее так многозначительно, серьезно и печально, что у Синтии похолодело в груди. Следовало что-то предпринять. Протянуть руку помощи. Чутье подсказывало ей, что именно она в состоянии каким-то образом повлиять на его жизнь. Ее охватило волнение. Мысли заметались в голове, толкаясь и путаясь. Энтони улыбнулся, явно против воли – лишь для того, чтобы окончательно не испортить день. Кашлянул, отпил воды и поудобнее сел, очевидно придумывая, на какую тему заговорить.

Надо было поторопиться. Не дать ему уйти в сторону. Вызвать его на подобную откровенность второй раз наверняка не удастся.

– Ты снова можешь сказать, что некоторые вещи не выбирают, – быстро проговорила Синтия.

Энтони взглянул на нее удивленно и кивнул.

– Верно.

– Да, конечно. Очень трудно порвать отношения. Я прекрасно знаю, ведь четыре года была замужем.

Энтони медленно опустил стакан на стол и приподнял бровь.

– Была замужем?

– Да. Причем наша семья началась, с чего положено: с любви и романтики. Я была в те времена совсем другой. Нет, историю обожала и тогда, да и к делам, к учебе подходила, как и теперь, со всей серьезностью. Но трудоголизмом определенно не страдала. И была уверена, что в один прекрасный день стану матерью, что семью и домашний уют не променяю ни на какие другие блага.

Синтия перевела дыхание. Что происходит? Почему она с такой готовностью и столь многословно делится с Энтони тем, о чем не говорила ни с родителями, ни с Элоизой, ни с Лайзой? Могут ли ее признания помочь ему, уберечь от непоправимой беды?

– Тем не менее, когда наши отношения с мужем зашли в тупик, – прибавила она медленно и глядя в блюдо, в котором лишь поковырялась вилкой, – я нашла в себе силы подвести под прошлым черту. – Перед глазами поплыли окутанные туманной дымкой картины из прошлой жизни. К горлу подступил ком, но Синтия стиснула зубы, не позволяя себе плакать.

Энтони долго молчал. Потом осторожно, исполненным сочувствия голосом поинтересовался:

– Почему так случилось?

Все эти годы Синтия твердила себе, что не желает обсуждать свою семейную неудачу с кем бы то ни было. А теперь, когда Энтони стал задавать вопросы, почувствовала, что только и ждала дня, когда можно будет выговориться.

– Я тысячу раз спрашивала себя: почему? Но четкого ответа так и не нашла. Мэтью всерьез занимался наукой. Поначалу старался уделять мне внимание, но со временем, когда я превратилась для него в привычку, совсем про меня забыл. Дошло до того, что как-то раз улетел на конференцию в день моего рождения и так и не вспомнил, что надо меня поздравить. Не позвонил, не прислал цветов. Работал он с раннего утра до позднего вечера, почти без выходных, нередко уезжал. Поначалу я внушала себе, что так надо. Что ж поделаешь, если вышла замуж за одержимого наукой? Думала, что я обязана создавать ему уют, заботиться о том, чтобы он вовремя поел и не выходил в легком пальто, когда на улице мороз. Потом, осознав, что ни уюта, ни заботы Мэтью не замечает, совсем потерялась. Лезть со своими проблемами к родным я не привыкла. Некрасиво это, когда муж или жена жалуются друг на друга всем кому не лень, отравляют близким существование, а сами живут и живут себе и даже по-своему счастливы. – Она замолчала.

Энтони слушал внимательно. Казалось, ему важно и нужно каждое ее слово.

– Может, и я в чем-то ошибалась, может, для чего-то мне недоставало ума. Когда мы поженились, я только-только окончила школу, – продолжала она. – Мэтью был гораздо старше. На тринадцать лет. Не исключено, что свою роль сыграла и разница в возрасте. Я ужасно мучилась. Бывало, жила по нескольку дней в состоянии полного ужаса. И задавалась одним вопросом: что делать? А потом, когда душу переполнила убийственная пустота, поняла, что дальше так нельзя. Мэтью сразу согласился на развод. Все произошло тихо и без сцен.

– Так я и думал, – пробормотал Энтони, глядя в какую-то точку на столе и обращаясь будто к себе.