Замок из песка - Анна Смолякова

— Совсем не любишь? Нисколечки?

— Совсем.

— А когда я тебя целовал, тогда, у вас в комнате… Помнишь, как ты гладила мое лицо, как говорила: «Глаза твои люблю, губы твои люблю, волосы твои люблю»?.. Или уже забыла?

Вот это был номер!.. Я по-детски ахнула и прикусила собственный кулак. Почему-то мне казалось, что все события того «алкогольного» вечера восстановились в памяти. Совершенно четко помнилась кассета с дассеновской песней «Если в мире нет тебя», Никитина, танцующая с «гигантской каракатицей», потом поцелуй, Ирка Шахова, в одной ночнушке открывающая дверь… Да, возможно, было что-то между соприкосновением наших губ и тем моментом, когда мне пришлось выскочить в коридор. Но, Господи, неужели было именно это?!

Уже второй раз за сегодняшний день я мучительно покраснела, закрыла лицо ладонями, сложенными домиком, и помотала головой. Сашенька ждал, видимо, рассчитывая услышать стыдливое девичье признание. И только рука его вновь начала подбираться к моим пальцам.

— Саша, я должна извиниться… — Мои пересохшие губы наконец разлепились. — Но дело в том, что я в тот вечер выпила. А я вообще водку не пью. И шампанское пила один только раз, с родителями на Новый год…

А он продолжал улыбаться! Наверное, прокручивал в голове мысленный вариант своего ответа: «Это ничего! Когда человек пьян, он раскрепощен. И не нужно стыдиться своих чувств. Ты ведь мне тоже очень нравишься».

— …И потом, эти слова относились не к тебе… Просто есть один человек, и так получилось, что ты на него похож. Внешне похож…

Улыбка на Сашином лице растаяла так безнадежно и быстро, что я почувствовала себя настоящей стервой. Он на секунду опустил голову, стиснул пальцы так, что костяшки побелели. А когда вновь посмотрел на меня, то был уже снова прежним Сашенькой — безукоризненно красивым, немного эгоистичным и очень уверенным в себе. Только желваки, перекатившиеся на щеках, совсем как тогда у Алексея, сказали о том, что отнюдь не все о'кей.

— Ну что ж — похож так похож! — Он снова заговорщически подмигнул. — Само по себе это тоже неплохо, правда?..

Я почувствовала себя довольно неуютно. К счастью, с кофе уже было покончено: светло-коричневая лужица мирно подсыхала на столе. По идее, полагалось уйти. И все-таки мне было неловко и почти стыдно оставлять его вот так, обиженным, разочарованным, едва ли не униженным. Совсем не уверенная, что поступаю правильно, я прикоснулась к рукаву его куртки.

— Извини меня, ладно?..

— Нет, это ты меня извини. — Саша вздохнул, как человек, окончательно очнувшийся после ночного кошмара. — Я, наверное, вел себя как кромешный идиот…

В полумраке кафе его глаза казались почти карими… Мне хотелось еще что-то сказать, но я не знала, что именно. И тогда он встал, склонился к моей руке и прикоснулся к ней твердыми, чуть обветренными губами…

А Иволгин танцевал все так же бесконечно далеко от меня. И хотя с первых рядов партера я прекрасно видела каждое его движение и даже иногда слышала сбивчивое, тяжелое дыхание, расстояние между нами было огромным. Новых партий в его репертуаре не прибавлялось. И хотя он был заявлен в программках как один из исполнителей партии Али в «Корсаре», на сцену в этой роли так и не вышел, прочно оставаясь вторым или даже третьим составом. Остатки здравого смысла, не пораженные вирусом влюбленности, уже робко подсказывали мне, что Лешенька — отнюдь не премьер. Но сердце верить этому отказывалось. Тем более что зрители все равно хорошо принимали его Гансов, Торреро и Резановых, особенно в дуэте с Настенькой Серебровской.

Да и сама я, честно говоря, не блистала особыми успехами. Георгий Николаевич, деликатно покашливая в кулак, говорил: «Ничего, вот, даст Бог, доживем до лета, там легче пойдет… По жаре-то и мышцы разогреются, и связки». А пока я отчаянно тянула эти самые мышцы, чуть ли не надрывала связки и, кроме того, отчего-то перешла в нашей группе в категорию самых «плохопрыгучих». Для повышения прыгучести мне назначили специальные упражнения: доставание предмета, висящего под потолком, многоскоки по лестнице, те же самые многоскоки, только с мешочками песка… И однажды за этим занятием меня застала комендантша нашего общежития. Я как раз пыталась пересечь лестничную площадку, отделяющую третий этаж от четвертого. И тут из полумрака коридора возникла тучная Галина Степановна. Остановилась у перил, уперла руки в бока и воззрилась на меня с нескрываемым удивлением.

— Что это ты делаешь? — спросила она отчего-то шепотом.

— Шейпингом занимаюсь, — нашлась я. — Дополнительные нагрузки для улучшения фигуры…

— Значит, на шейпинг время есть, а на отработку часов в общежитии — нету?..

Не дождавшись ответа, да, в общем, и не нуждаясь в нем, Галина Степановна пригрозила:

— Ой, смотри, Суслова, пойдет деканат с проверкой по комнатам, обязательно сообщу, как ты от общественно-полезной работы отлыниваешь!

И деканат действительно пошел с проверкой. Причем наша куратор изрядно удивилась, обнаружив меня в общежитии. Ей уже успели сказать, что я окончательно забросила учебу и уехала домой. По идее, время до сессии еще оставалось, и трогать меня не имели права. Но то ли прогульщицей я была слишком уж злостной, то ли наказать меня решили примерно, «чтобы другим неповадно было»?.. В общем, отчислена Анастасия Игоревна Суслова была в двадцать четыре часа, а выселена из общежития в сорок восемь.

Спасибо Сашеньке Ледовскому: за эти двое суток он чудесным образом умудрился отыскать для меня недорогую квартирку в двух остановках от училища. Сдавал жилплощадь какой-то алкаш, поэтому в комнате ужасно пахло застарелым перегаром, а на кухне стояла целая батарея бутылок. Но все равно, я была безумно рада. Отскоблила ванную и кафель возле раковины, в трех огромных мешках вынесла мусор, целые сутки вымачивала в «Ариэле» покрывало с дивана… В общем, через два дня после моего вселения квартира начала выглядеть уже совсем прилично.

На подоконник я поставила маленькую фарфоровую вазочку с цветами, старые шторы украсила подобием ламбрекенов, а над диваном, естественно, повесила фотографию Алексея. В первый же вечер, ложась спать, я осторожно прикоснулась к его лицу губами и прошептала: «Спокойной ночи!» Теперь можно было делать любые глупости, не опасаясь убийственной иронии Никитиной…

А в воскресенье, в половине десятого, в дверь позвонили. Несколько удивленная, я все же пошла открывать. Вообще-то гости — Лариска со своим Женькой и Сашенька Ледовской — ожидались только к вечеру. Мы собирались устроить что-то вроде маленького новоселья. Но, вполне возможно, кому-то из них я понадобилась с утра пораньше. Однако на пороге стоял незнакомый молодой человек в старомодных кримпленовых брюках и коричневом жилете с четырьмя пуговицами. Лицо его, и без того не особенно привлекательное, уродовали очки в темной пластмассовой оправе, волосы, зализанные на косой пробор, жирно лоснились. Под мышкой он держал большой желтый кабачок и улыбался мне, как старой приятельнице.