Повесть об отце - Антонина Малютина

Каждое письмо, каждая книга Вячеслава Яковлевича приносили огромную радость. Каждая встреча была настоящим праздником. Последнее свидание произошло на Первом Всесоюзном съезде советских писателей в 1934 году: удалось как-то вместе выйти на улицу поговорить о жизни, о Ленинграде. В 1945 году автор «Угрюм-реки», выражаясь его же словами, «оборвался с последней ступени с пером в руке».

Впоследствии, приезжая в Ярославль, Малютин всегда бывал у своих друзей с «Красного Перекопа». И сейчас цел красный домик в Петропавловском парке, весь утопающий в георгинах и флоксах. Приятно проплыть на лодке по тихому пруду или отдохнуть на зеленом берегу. По-прежнему демонстрируются кинофильмы в бывшей церкви Петра и Павла, переделанной в клуб имени 16-го партсъезда. Под открытым небом устроены карусели, площадка для концертов и танцев. Прежде заброшенный и глухой парк стал любимым местом отдыха текстильщиков. Он еще более разросся, пополнился новыми деревьями, которые приветливо шумят молодыми вершинами…

Московские встречи

Первый раз Малютин видел белокаменную еще в январе 1906 года проездом из Череповца в Петропавловск. Тогда привелось лишь перекочевать на извозчике с одного вокзала на другой. И все же запомнилось самое характерное для того тревожного времени: всюду были развалины баррикад из телеграфных столбов, вывесок, ворот, лестниц. Прострелены стены и окна. По улицам без конца шествовали конвойные с арестованными. Делали обыски и арестовывали по малейшим поводам. Особенно строго было на вокзалах. На каждом шагу — охрана с шашками, осматривавшая каждого проходящего с ног до головы. Потому и в вагонах было тихо, удрученно…

Одним из первых московских впечатлений было знакомство с Суриковским литературно-музыкальным кружком и старейшим его представителем Иваном Алексеевичем Белоусовым. Еще в 1921 году он заинтересовался Малютиным как писателем-самоучкой, ведь именно таких литераторов объединял Суриковский кружок.

Спиридон Дмитриевич Дрожжин при встрече усиленно рекомендовал познакомиться лично с Белоусовым и просил передать ему привет. Когда мы с отцом приехали в столицу, то решили выполнить и этот совет и эту просьбу. Иван Алексеевич квартировал в низком одноэтажном доме (теперь снесенном) на окраинной Соколиной улице, куда надо было добираться на трамвае. Возле дома темнел сад с редкими деревьями. Хозяин приветливо встретил нас в своем кабинете — узкой длинной комнате, мрачноватой от книжных шкафов. Над письменным столом у окна висели портреты любимых писателей. Усевшись с нами на диван, Белоусов прежде всего расспросил о Дрожжине, своем давнем друге, а затем с интересом стал задавать вопросы о жизни в Сибири. Отец красочно описал бескрайние сибирские просторы, трудолюбивых, выносливых и душевных людей, которых он полюбил за время своих скитаний. Признался и в своем пристрастии к поэзии. В свою очередь Белоусов поведал о том, что на его свадьбе шафером был Н. Д. Телешов, а гостями — А. П. Чехов с братом Михаилом, В. А. Гиляровский. На столе появились вынутые из книжного шкафа запретный «Кобзарь», «Песни борьбы», «Песни о хлебе и труде», но так как эти сборники имелись у автора в единственных экземплярах, он не мог что-либо подарить и обещал где-нибудь их разыскать и прислать в Ярославль.

Белоусов просил заходить в Клуб крестьянских писателей, помещавшийся в подвальном этаже Дома Герцена на Тверском бульваре, № 25, где он служил и часто дежурил:

— Вам тоже надо вступить в Суриковский кружок.

С тех пор Малютин, приезжая в столицу, навещал суриковцев.

Впоследствии в книге Белоусова «Литературная Москва», посвященной писателям из народа, говорилось:

«Малютин верит в русский народ, — верит в силу его способностей, в силу его труда, и вот что он говорит:

«Тебе дан разум, значит, не говори, что университетов не кончил. Университет — сама жизнь, а книги — профессора. Учись и будь честным, культурным человеком…»

Рассказывая при встрече о Н. Д. Телешове и узнав, что его собеседник с ним не знаком, Белоусов посоветовал:

— Обязательно познакомьтесь. Интересный человек. Сейчас у них с какими-то педагогами на паях книжный ларек открывается. Туда и зайдите, на Моховую улицу. Передайте привет.

В тот же день в узком промежутке между двумя громадными зданиями было отыскано это миниатюрное, очень холодное (а было начало октября) помещение. Одна стена пестрела книжными полками, а у другой стены тянулся тесный проход.

Высокий, красивый, одетый в черный сюртук и черную шляпу, Николай Дмитриевич встретил приветливо, извинился за холод и беспорядок в еще не благоустроенном магазине. Узнав, что мы едем от Дрожжина, стал расспрашивать о нем. Когда входившие покупатели прерывали беседу, мы рассматривали книги. Телешов посоветовал приобрести четырехтомник Белинского в красивом переплете павленковского издания:

— Если хотите серьезно познакомиться с литературой, почитайте критиков: Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева, но у нас пока имеется только Белинский.

Через месяц Телешов прислал в Ярославль случайно купленную им свою книгу «Золотая осень».

3 января 1923 года вновь состоялась краткая встреча с писателем. Тогда Телешов записал в моем альбоме:

«Родиться поэтом, понимать душою и чувствовать жизнь Вселенной и людей с их радостями и печалями — это великое счастье для человека».

Как-то Малютин с женой гостил у Всеволода Иванова. Ходили по московским театрам, книжным магазинам, зашли и на Покровский бульвар. Очень ласково встретила вышедшая на звонок Елена Андреевна Телешова:

— Так вы из Ярославля? С фабрики? Проходите, проходите, раздевайтесь, садитесь, пожалуйста, а я сейчас скажу Николаю Дмитриевичу: он в кабинетике пишет.

Вскоре вышел из своего уединения Николай Дмитриевич и начались обычные расспросы: как доехали, надолго ли, что заинтересовало в Москве, в каких театрах бывали и т. д.

— А у нас сейчас идет пьеса Булгакова «Дни Турбиных». Я вам дам записочку — посмотрите!

— Мы были только что в филиале, смотрели «Аракчеевщину», очень понравилось. Замечательно играли Яблочкина и Остужев.

За чаем с сухариками и печеньем у женщин завязались свои разговоры, главным образом о детях, о бытовых условиях. А мужской диалог вращался вокруг книг и писателей. Пары мешали друг другу.

— Пойдемте, — обратился хозяин к гостю, — я покажу вам мою келью, где спасаюсь от всякого шума и суеты.

Мужчины ушли через маленькую дверь в квадратную комнатку без окон, похожую на погребок, метра два-три в длину и ширину. Стены и потолок оклеены обоями, в переднем углу — стол, до половины заваленный книгами, бумагами, на стенах — этюды разных художников и портрет Льва Толстого. У стола — стул и низенькая кушетка. В доме шел ремонт, поэтому писателя так стеснили.