Мир в подарок - Оксана Демченко

Илла думали недолго. Дома их ждал голод, близкая зима обещала верную гибель, а дорогу в степь перекрывали сперва заставы карателей, а потом еще более смертоносный многодневный путь по выжженной пустыне. Все вместе, уже по общему согласию, новые жители Агриса обсудили перспективы разведения скота на северном берегу Мутной и отправились на осеннюю ярмарку покупать молодняк.

Так и стоит с тех пор село в стороне от торговых путей, прошедших другим берегом, южнее. Живет своим странным укладом. Рядом Гнилой лес, с запада нависает Дикая пуща, с севера подбирается из низин коварное болото.

Власти Карна про одинокое село вспоминают раз в год, когда получают с него положенные подати. Ради подобной мелочи сборщики отродясь ног не мочили – день только на переправу в один конец – и времени не тратили. Лет двадцать назад они подъезжали к реке, куда на лодках вывозили собранное в уплату: скот, шкуры, зерно, копчености. Теперь стало еще проще. Премудрый староста подрядился платить в городе, после осенней ярмарки, и деньгами, а не продуктами.

Так что последний раз представителя властей в Агрисе видели пять лет тому назад, когда видьи проводили очередной поиск одаренных. Три дня все смуглые илла покорно носили ошейники, а хлебосольный староста угощал нежеланных гостей и деловито покрикивал на «рабов».

– Мы живем неплохо, – закончил Дари. – За других, кого каждый год гонят по дороге из степи, мне и больно, и страшно. А еще стыдно за себя, не способного ничего изменить. Только в селе уже все детьми обросли, за своих боимся не меньше. Не станет покоя в Агрисе – идти нам некуда. В степи жить теперь нельзя, там ад. Меня самого привели по этой дороге двадцать лет назад, знаю о чем говорю. Я тогда двух с половиной пудов не весил, от ветра качало, год меня откармливали всем селом, думали, не приживусь.

– Я тогда молодой был, – прокашлялся Римах. – Гнал с ребятами стадо на продажу. Этот стервец чуть меня не удушил, даром что еле живой. Как раз во второй побег ударился, да ночью на нас напоролся. Дари нам дешево обошелся, надсмотрщики скидку хорошую дали за мой помятый вид. Решили, я его лично прибить хочу.

– Ты не похож на степного жителя, – поделилась я очевидным наблюдением. – По крайней мере, не как Иртэ.

– Я полукровка, мама из предгорий Тучегона, их совсем немного осталось живых от народа северных брусов. Там еще страшнее, чем у нас. Раньше были болота, холмы, текла река. Старики говорили, хотя кто теперь упомнит наверняка, что три четверти вод Золотого моря собирались с северных болот. А теперь вьется под ветром седой пепел, земля без капли влаги тлеет под ногами. Совсем жить нечем. И еще есть желоб, окаянными сваренный из песка, как стекло – по нему и течет вода, чтоб не все рабы передохли.

Разговор оборвался.

Не знаю, о чем задумались мои спутники, а я себе сделала зарубочку на память – про болота мне Риан не говорил. Я тогда еще удивилась немного, что Золотое море одной рекой наполнялось. Конечно, нет. Были потоки и помощнее Рельвы. Только долгожителю, видно, Радужный змей роднее прочих источников. Потому Рельву он и считал главной рекой степи. Священной. Наверное, в чем-то он прав, но и болота высохли не сами по себе. Надо сходить за Тучегон, это, похоже, северный хребет, и посмотреть, что демон придумал там. Весь мир опоганил, мерзавец, теперь попробуй этот узел развязать…

Но узел – потом.

Пока надо заняться более посильным и срочным делом, легкими Римаха.

Солнце готовилось перевалить за полдень, усердно припекая макушку даже сквозь густую листву, но воздух вопреки безоблачной жаре заметно посвежел и повлажнел, намекая на приближение бездонного Гнилого болота. Отмахали мы верст семь. В глубине леса звуки отдавались глухо и тревожно, мрачнеющий бор смотрел на чужаков косо и явно неодобрительно. Возможно, мои спутники притихли, именно почувствовав глухое недовольство, звенящее в воздухе. В Карне про Гнилое болото хорошего не говорили. Мимо Радужного прошла бы самая короткая дорога в степь, если бы топи согласились кого-то пропустить.

Не согласились, и рабский тракт прошел севернее, седловиной между самых южных отрогов Змеиного хребта.

Дари подобрал узду покороче, конек шел вперед неохотно и нервно стриг ушами. Пора выбирать место для работы, не то к вечеру заявится мой знакомец, лесной барон. А я, возможно, буду не в самом светлом самочувствии. Если без сознания свалюсь, после заката ребятам плохо придется. Надо поторопиться.

– Зашли далеко, – подтвердил мои мысли Дари. – Неуютно тут.

– Полянка подходящая, – кивнула я, – стели шкуру, сажай нашего больного. Коня брось, он сам от людей не отойдет, ему тоже неуютно. Тут правее ручей по лощинке течет. Воды набери. Ту, что сейчас в мехах, вылей, она хуже.

– А мне что делать? – почти сердито спросил Римах, названный больным и томящийся сомнениями. – Я ж не бревно какое, сиднем сидеть!

– Рубаху снимай и загорай, – хмыкнула я. – Пока воды не принесут, не болтай мне под руку. Я, между прочим, никого не пробовала лечить от чего-то подобного. Мне себя уговорить тоже надо. Страшновато первый-то раз.

Вернулся Дари, чуть запыхавшийся. Видно, бежал и туда, и обратно. Опять за старосту переживает, вдруг да загрызли рыжего лютые звери? Не загрызли. Оттягивать дольше дело стало невозможно. Руки предательски дрогнули. Обведя поляну взглядом, я нашептала без звука несколько мыслей. Чтоб звери не бродили рядом, не беспокоили нас и сами не волновались. Потом обернулась к Дари. Хоть бы голос слушался.

– Будешь мне помогать. Держи его так, полусидя, руки подсунь со спины в подмышки. Если скажу, поворачивай плавно, не тряси, и голову на плечо себе устрой. Скорее всего, потом мне будет плохо, но это не опасно. Главное, Римаха укутаешь, уложишь на спину или на правый бок. После этого меня водичкой отольешь и обязательно оставь вдоволь пить. С поляны в любом случае ни ногой, пока я не очнусь. Все, пора.

Стоило чуть расслабиться и повести руками, настраивая нити нервов, связывающих меня с этим миром, как он открылся, радостно впуская снавь. Беспокойство и сомнения покинули меня, страх порвался легко, как тончайшая паутина под руками. Болезнь старосты теперь была видна совершенно отчетливо, и я даже улыбнулась, все оказалось не слишком трудно. Кроме того, если не сознание, то уж чутье точно знало, что и как делать. Кропотливо, бережно, малыми силами. Едва ли окаянные, окажись они даже на опушке, способны сейчас ощутить мою работу.

Я подплыла к старосте и устроилась рядом, мягким движением отсылая его в спокойный сон. Руки легко касались в воздухе незримого, собирая и дополняя картину болезни. Как говорили в моем старом циничном мире, все беды от нервов. Особенно у хороших людей. Большое Римахово сердце таило скорбь.