Заклятые подруги - Мария Мусина

Агольцов положил в ноги Алевтины принесенные цветы, перекрестился и поцеловал в губы свою мертвую возлюбленную. Затем обвел, казалось, невидящим взглядом отшатнувшуюся толпу и быстро вышел, сопровождаемый охраной.

Видение исчезло, но собравшимся понадобилось еще некоторое время для того, чтобы они смогли возобновить процедуру прощания. «Вот шельмец, — подумал Кудряшов, как и все, выходя из оцепенения, — умеет страху нагнать».

Слава поискал глазами Верещагину. Ее не было поблизости. Слава протиснулся к выходу, выглянул в церковный дворик. Ларисы не было и там. «Найдется. Куда денется? А все же интересно — куда она запропастилась? И запропастилась ли одна или с кем-то?»

Череда прощающихся почти иссякла. Грузный, осанистый господин с седой, тщательно уложенной прической важно поклонился покойной, перекрестился полной ладонью — по-католически. Ни на шаг не отставала от него высокая блеклая женщина. «Наверное, Андрей Сафьянов с супругой, — попытался угадать Кудряшов. — Но где же Верещагина? И спросить-то не у кого». Чуть задержавшись, изобразив на лицах бесконечную печаль, неразлучная пара смешалась с полумраком церкви.

А вот и Лариса. Она стоит в дальнем углу, о чем-то шепчется со священником. И похоже, не собирается чмокать в лоб покойную подругу. Так и есть, Верещагина далеко стороной обошла прах и направилась прямо к Кудряшову:

— Вы на кладбище поедете? Можно сразу туда, где поминать будем.

— Я — как все.

Коляду хоронили на Николо-Архангельском. По блату — в старой части кладбища. Что такое хоронить по блату, Кудряшов хорошо узнал, когда умерла бабушка. Слава тоже тогда хотел, чтобы ее похоронили не где-нибудь в Митине, а рядом с уже почившими родственниками. Пьяненькие служители кладбища, как им и подобает, отнеслись к проблеме философски: «Что ж, и это можно». Слава тогда не стал трясти своим грозным удостоверением, а просто заплатил, чтобы нашли место. Они и нашли. Только до сих пор стояла в глазах картина: выброшенный, на куче поблекших венков и мусора лежащий, чей-то полуистлевший костюмчик. «Найти место» — на здешнем языке означало освободить заброшенную, никем не посещаемую могилу от хозяина.

На кладбище почти зеркально повторились те же, что и в церкви, сюжеты прощания. Во всяком случае, Кудряшов не обнаружил для себя ничего примечательного. Кроме разве что упорного нежелания Ларисы Верещагиной подходить к гробу покойной Коляды. Ни Юры Агольцова, ни его парнишек что-то не заметно. Значит, ограничились прощанием в церкви. И в самом деле, что им тут отсвечивать? Не пыльная, но лишенная каких-либо сантиментов их жизнедеятельность не предполагала воспитания трепетного отношения к ритуальным традициям.

Рядом с сегодняшним свежим могильным холмиком чернела давняя плита с фотографией аккуратненькой, благообразной старушки. «Господи! — было написано на ней. — Суди меня не по грехам моим, а по милосердию твоему».

В ресторане «Серебряный туман» все было так, как обычно бывает на поминках, когда хоронят не близкого родственника, а знакомого. Присутствующие чинно почтили память, молча пожевали, позвякали вилками и после третьей рюмки уже забыли, казалось, по какому, собственно, поводу собрались: сидели, болтая друг с другом, радуясь хоть такой возможности неспешно пообщаться, вырвавшись из изнуряющей будничной круговерти.

— Вас кто-нибудь персонально здесь интересует? — прошептала Лариса, усадившая Кудряшова по правую руку.

Слава пожал плечами.

— В свободном поиске, — понимающе кивнула Верещагина. — Вас не удивляет, что Алевтину в церкви отпевали?

— Удивляет, — согласился Кудряшов. — Официального заключения о причинах и обстоятельствах смерти еще не имеется.

— Это я о подозрениях насчет самоубийства умолчала. Сказала священнику: убили. Так что вы уж меня не подведите, Вячеслав Степанович.

— Это уж как получится, Лариса Павловна.

— Кто ищет — тот всегда найдет, Вячеслав Степанович?

Кудряшов промолчал, скромно потупившись. Это была не просто неправда, а чистейшей воды вымысел. Но в сознанку идти в данном случае не хотелось. Тем более что Кудряшова не пытали, иголки под ногти не загоняли, а всего лишь делали комплимент.

— Ты бы познакомила с молодым человеком, — хорошо поставленный, легко берущий любые желаемые модуляции голос прозвучал над Славиным ухом.

Еще не обернувшись, Кудряшов понял, что ему сейчас предстоит. Померанцева не без изящества плюхнулась рядом со Славой и обволакивающим взором, точно по системе Станиславского, как учили, дала понять, что симпатичный мужчина поразил ее воображение.

— Вячеслав, Катерина…

— Очень приятно…

— Рад познакомиться…

Благостную сцену взаимного расшаркивания прервал острый, злобный взгляд бесцветной женщины, сидевшей напротив, чуть наискосок. Взгляд этот почувствовала вся троица — осеклись на полуслове, полуулыбке.

— Оксана Сафьянова, — спокойно пояснила Лариса, — жена моего бывшего любовника. Любовник — бывший, ненависть его жены — настоящая. Не обращайте внимания, Слава.

— Жуткая фурия, — продолжила Померанцева, — как с ней только Андрей живет — уму непостижимо. Мало ли что, с кем, когда было? Мы же светские люди — что так-то уж зацикливаться? А у вас, Слава, тоже жена ревнивая?

— У меня, Катя, нет жены. Я старый холостяк.

— Ха-ха, — недоверчиво произнесла Померанцева.

Лариса посмотрела на Кудряшова с плохо замаскированным любопытством.

— Да, девочки, это так.

— Раритет, — подытожила Померанцева.

Кудряшов, оторвав взгляд от лица Ларисы, снова споткнулся о неприкрытую злобу, источаемую Сафьяновой. При этом ее муж как ни в чем не бывало увлеченно беседовал с соседом по трапезе.

Выждав минуту, Кудряшов извинился перед дамами, вышел в холл и неторопливо закурил. Опер не ошибся: не прошло и минуты, как рядом появилась Оксана Сафьянова. Она прямиком направилась к Кудряшову и коротко попросила:

— Дайте мне тоже.

Ухватившись за табачное изделие, обрела уверенность. Но Оксана явно не дружила с дымом, скривилась, затушила полузажженную сигарету, достала платок, вытерла нос, источающий влагу, и резким голосом произнесла:

— Я хочу вас предупредить. Приличному человеку не стоит общаться с этой шлюхой. Более грязной бабы я не встречала никогда. Она отравляет жизнь всем, кто попадает под ее влияние. Она и Алевтине жизнь отравила. Как вас зовут? Так вот, Вячеслав, держитесь от нее подальше. Поверьте мне, она только с виду кажется доброй и хорошей. Внутри — гнилье. Спросите у кого угодно. Все поддерживают с ней только внешние отношения: здрасьте — до свидания. На самом деле сторонятся ее, эту крысу. Потому что боятся — она на все способна. Я бы могла вам много чего рассказать о ней. Но мне не хочется полоскать ее грязное белье. Я хочу просто предупредить. Вы и сами скоро убедитесь в моей правоте, если, конечно, будете с ней общаться. Скажу только, что она заразила моего мужа стыдной болезнью. Вот.

Оксана победно посмотрела на Кудряшова. Последний аргумент казался ей убийственно сногсшибательным. Кудряшову стало противно до тошноты смотреть в перекошенное яростью лицо. Глаза Оксаны были расположены домиком — крыша его смыкалась над носом, от этого вид у дамы был более чем несчастный. Однако почему-то ее не было жалко. «Паскуда», — сформулировал про себя Кудряшов.

— Оксана… Оксана, кажется? Я с вами не могу согласиться в части отравления жизни Алевтины Григорьевны. Лариса нежно любила ее и была искренне к ней привязана…

— Что? Любила? Была привязана? Да эта крыса ненавидела Алевтину. Ненавидела и до смерти завидовала ей. Не удивлюсь, если окажется, что она замешана в этой ужасной смерти. Повторяю: Верещагина способна на все.

— Каким образом замешана?

— Самым прямым. Самым. Прямым. Ну ничего, недолго ей осталось гадить людям. Юра узнает — он с ней посчитается.

— Юра? Агольцов? — переспросил Слава.

— Вы с ним знакомы? — с надеждой заглянула в глаза собеседника Оксана.

— Косвенно.

— Я понимаю, вы, может быть, удивлены: заговаривать с незнакомым человеком — не комильфо, мы не представлены… Но мой долг — вас предупредить. — И Оксана удовлетворенно удалилась.

Кудряшов постоял еще немного, помял в пальцах сигарету. Ощущение гадливости от только что состоявшегося разговора сбивало с мысли. Решив, что обдумает все позже, Слава вернулся к своим двум дамам.

— Ну, — понимающе посмотрела на него Померанцева, — наслушались? Сочувствую.

Лариса молчала, рассматривая свою тарелку.

— Прежде всего она, конечно, дура, — рассуждала Катерина, — но ведь изощренная дура — вот в чем основная-то гнусность. Что она вам сказала? А, не повторяйте, представляю. Она вообще как рот откроет — так оттуда то жаба, то лягушка, то лягушка, то жаба. Не встречала ни одного человека, который удостоился бы за глаза добрых слов от мадам Сафьяновой. А уж Лариску-то кроет почем зря, на каждом углу. Как ты, Лар, это все терпишь, вот чего понять не могу. Все в благородство играешь? Доиграешься! Мадам успокоиться бы давно пора — все ведь кончилось, Сафьянов этот теперь даром Ларисе не нужен. Нет. Не дает ей Лариска покоя. Когда только кончатся эти преследования?