Первое второе пришествие - Алексей Слаповский

– Нет, не все, – сказал Петр, хорошо помня текст Евангелия.

– Вот то-то! Допустим, я скажу: ВОТ ЧЕЛОВЕК, И ОН – ХРИСТОС. Не поверят! И я говорю так: ВОТ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ, ВОЗМОЖНО, ХРИСТОС, – будь спокоен, тут же многие начнут тебе поклоняться. Да и начали уже, сам видишь.

Действительно, в залах Петр все чаще замечал людей, одетых так же, как он, во все белое, с крестами на шеях; кресты большие и отличающиеся от канонических: поперечина их приподнята концами вверх, отчего крест приобретает очертания самолета, летящего вниз, внизу же наконечник, как у стрелы.

– Народная мысль быстра! – объяснял Никодимов. – Этот наконечник означает, что новоявленный Христос прикончит врага своего Антихриста. Близок Страшный Суд!

– Ты чего кривляешься? – осадила его Люсьен.

– Разве?

Никодимов подумал, что, в самом деле, нельзя так откровенно смеяться над Петрушей, одаренным идиотом. Хотя – тут же из глубины его просторного мозга донеслось эхом, словно ответ на клич, которого не было, – кто знает, может, не он идиот, а я идиот?

Но встряхивался – и продолжал вершить дела, все устраивать и организовывать. Кстати, люди в белом и с крестами и сами кресты странной формы были его выдумкой, удивительно быстро подхваченной и распространенной – уже без всяких с его стороны усилий.

– Ох, продаст он тебя! – говорила Люсьен Петру. – Как Иуда продаст. Гони ты его!

– Не могу, – сказал Петр. – Все во власти Божьей.

– Ах, ну да, конечно, – вспоминала Люсьен. – Конечно, да…

Турне подходило к завершению.

А результаты были уже налицо: расходящаяся молва, все больший ажиотаж на выступлениях (в одном из городов пришлось наряд милиции вызывать, чтобы утихомирить тех, кто не достал билета и рвался в помещение, но Петр узнал об этом, вышел и велел всех пропустить, если согласны стоять и вести себя тихо, – и все не шелохнулись, стояли три часа); начала помаленьку откликаться и местная пресса, и даже центральная. Писали осторожно – как об еще одном целителе, о непознанных силах человеческого естества и тому подобное, лишь – по странному для Петра совпадению – «Гудок» отнесся полностью иронически, делая упор не на исцеления, которые производил Петр, а на странные слова его помощника, или кто он там, на странные его намеки, поэтому статья была озаглавлена: «Очередное второе пришествие». Бойкий журналист писал в том смысле, что апокалиптическое мышление нынешних людей, кем-то явно формируемое, провоцирует их на ожидание чуда; объяви сейчас себя любой авантюрист Христом, объяви о грядущем незамедлительно конце света – и у него обязательно найдутся сторонники, последователи, клевреты и апостолы.

В Полынске многие прочли эту статью, но с исчезнувшим Петром Салабоновым не связали, фотографий же Петра не было ни в «Гудке», ни в других газетах: Никодимов запрещал снимать его.

И вот позади два месяца времени, тысячи километров расстояний, восемнадцать городов, десятки переполненных залов.

– Что теперь? – спросил Петр.

– Ага! – воскликнул Никодимов. – Во вкус вошел?

– Он не во вкус вошел, – не преминула сказать Люсьен, – ему долг велит. А был бы ты человеком, ты бы дал ему отдохнуть, он с ног валится.

Петр, правда, чувствовал себя уставшим – но одновременно и необычайно возбужденным.

– Теперь, друзья мои, в Москву! – заявил Никодимов. – Почва подготовлена, хватит по провинциям шиваться. В Москву! А там, глядишь, и выступление по телевидению, а может, и за рубеж пригласят. – Глаза Никодимова сверкнули. – Да мало ли! В Москву, в Москву, как сказано у Чехова, чего ты, Петруша, конечно, не помнишь, – фамильярничал захмелевший от удач Никодимов. – В Москву! Она слезам не верит, но чудесам верит пока! О, Москва, старая кошелка, вселенская стерва! Москва, гноище благоуханное, Москва, рубище с позументами, Москва, гордячка в муаровом платье, но с драными чулками и потасканным бельишком, Москва, богачка, считающая тайно каждый медяк, Москва, скопище снобов, дураков от рождения, дураков по призванию, дураков по службе, дураков из интереса, умных, работающих под дураков, и дураков, работающих под умных, Москва, валютчица и спекулянтка, Москва, презирающая чужаков и готовая пресмыкаться перед ними… – И долго, долго еще, никак не меньше получаса, говорил Никодимов о Москве, приголубливая ее и так, и этак, подбирая ей самые разные, большей частью нелестные эпитеты.

Видно, чем-то Москва ему насолила.

Теперь он собирался взять реванш, но, кажется, поспешил. Связавшись с Москвой, он узнал, что на рынке мероприятий, основанных на массовом сборе денег с населения, в настоящее время кризис перепроизводства: слишком много экстрасенсов, шаманов, адептов как белой, так и черной магий, астрологов и прочая, и прочая.

– Это все фигня! – кричал в телефон Никодимов знакомому менеджеру. – Тебе разве мой представитель не намекнул?

– На что?

– Ну, что у меня не просто экстрасенс, а… – Никодимов помялся, сплюнул мысленно через левое плечо и ошарашил открытым текстом: – Иисус Христос у меня. Это тебе – не товар?

– Есть уже, – спокойно ответил менеджер.

– То есть?

– Очень просто. Шляется по Москве, выступает, толпы за ним ходят, в общем, натуральный Иисус Христос. Я с него, что мог, уже поимел.

– Да это халтура, это самодеятельность! Я тебе серьезно говорю, без дураков, ты меня знаешь, у меня настоящий Иисус Христос! Ты бы видел, что он делает!

– Я сказал: не надо! – И менеджер повесил трубку.

Никодимов после этого разговора долго не мог прийти в себя.

Но Петру, а тем более Люсьен, ничего не сказал. Решил ехать в Москву на свой страх и риск, сориентироваться на месте и действовать по обстоятельствам.

В одночасье собрались и вылетели.

14

Не только святое место пусто не бывает, но и всякое другое вообще.

Если где-то исчез, например, сумасшедший, значит, где-то появилась ему замена – или даже не где-то, а в этом же пространстве.

Иван Захарович выздоровел, стал нормальным, хотя и попал в сумасшедшую палату, специально для него оборудованную, – и тут же Полынск приобрел нового психа.

Которого, впрочем, никто не разглядел.

Им оказался потомственный железнодорожник, ступорщик по профессии, Григорий Разьин.

Болезнь развивалась в нем долго и произошла от того, что он был увлекающимся человеком.

Быть увлекающимся, в общем-то, хорошо, недаром же учителя литературы задают в школе сочинения на тему «Мир моих увлечений» – не только для грамотности, но и для воспитания. Для воспитания даже в первую очередь. Ведь каждый ученик, трудясь над сочинением, вдруг начинает понимать, что чем больше увлечений, тем выше будет отметка. И пусть он придумает себе увлечения, каких у него и нет, но, придумывая, смотришь, и всерьез чем-нибудь увлечется, поэтому в данном традиционном учительском приеме много рациональной ценности.

Но речь не о том мире увлечений, где спорт, конструирование действующих авиамоделей, выпиливание лобзиком и собирание гербариев в осеннем лесу с любовью к природе.

Речь – о свойстве характера.

Разьин увлекался именно по свойству характера – и при этом всегда как бы наперекор самому себе.

В юности он увлекся соседкой Дашей – и с этого началась его жизнь. В Даше не было ничего особенного, даже наоборот: толстовата, рябовата, глаза жидкие – но тянет к ней, что ты сделаешь! Дура ж она, уродина толстозадая, уговаривал сам себя Гриша – и, тем не менее, подловил ее однажды в сумерках, стал хватать. Даша стояла без сопротивления, не из интереса, а из любопытства: ее никто еще не хватал. «Давай поженимся!» – сказал вдруг Гриша. «Рано!» – сказала Даша, но тут же побежала к родителям: выньте да положьте, хочу за Гришу, у нас любовь и отношения. Родители рассудили: если бы только любовь, тогда бы можно порассуждать, а если уже отношения, рассуждать уже нечего. К тому же хоть девчонке всего восемнадцать лет, но случай упускать нельзя, неизвестно, позарится ли кто еще на такую квашню, – да и Григорий из хорошей трудовой семьи.

Гриша то же самое своим родителям: женюсь на Даше, не могу! Отец привел резоны – и что в армию скоро идти, и что мог бы под свою внешность получше кого-нибудь найти, но говорил с безнадежностью, зная упрямство сына.

На свадьбе друзья Григория, ребята откровенные, простые, спрашивали его:

– Ты чё, Гринь? На хрен тебе тумба такая? Ты чё?

– Мое дело! Нравится! А если кому не нравится – пусть проваливает со свадьбы, не держим! – резко отвечал Григорий, но в голосе его и во взглядах на невесту сквозило, однако, удивление.

Никто со свадьбы проваливать, конечно, не собирался, справили как положено, отлично, с радостью.

А в армию Григория не взяли: обнаружили скрытый дефект зрения. Оказалось, что у него в глазах все предметы слегка двоятся, потому что зрачки направлены почти что параллельно. Чем ближе предмет, тем больше раздвоение. Григорий до этого и не знал про свой дефект, он думал, что у всех людей такое зрение. И родители упустили, не обратили внимания, что их сын, рассматривая что-либо или читая, закрывает ладонью один глаз.