Тысяча вторая ночь - Франк Геллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они сказали:
- Да, во всякое время!
Пророк Божий сказал:
- А кошки?
Они сказали:
- Нет, кошки лживы, как женщины!
Пророк Божий сказал:
- Ну вот в этом-то и причина, что вас угощают пинками: кошки лживы, потому-то люди их высоко ценят; вы искренне преданы, и вами пренебрегают. Людская благосклонность приобретается и теряется обманом, а не правдой.
- Ну вот, Акбар, - сказал дервиш,- я рассказал тебе это для наглядности: как с людской благосклонностью, так обстоит дело с ковриком и с могуществом его. Хитростью, а не силой, воровством, а не покупкой, обманом, а не правдой - так переходит он из рук в руки. Так было, так будет. Иди с миром, сын мой!
- Но я,- сказал слепой нищий Акбар,- был упрям и надоедал дервишу, пока он не отдал мне ковра.
Взял я ковер и пошел с ним. Братья Али и Гассан закидали меня бурными просьбами, умоляя подумать о них и вернуть, по крайней мере, одному - ноги, другому - руки. Они говорили: "Будем владеть ковром сообща! Вспомни, что говорила мать: если не будете единодушны, о Акбар, Али и Гассан, все пойдет у вас криво!" Я ответил им торопливо. Меня раздражало, что они так неумело использовали коврик, когда он был в их распоряжении, и что у них такие низменные желания. Я дождался ночи, разостлал ковер и сказал его джинну:
- О джинн, покажись! Я - законный владетель ковра и приготовил свое желание!
Тотчас же в воздухе послышалось жужжание и показался джинн. С виду он был таков, что я затрясся всем телом. Джинн зарычал:
- Смертный, поведай мне свое желание, и я его исполню! Все, чего от меня пожелают, я исполняю!
Я сказал:
- Помоги мне вычитать всю мудрость по звездам.
Джинн ответил:
- Этого я не могу. Но могу тебе показать все звезды сразу, а ты уж сам по ним читай!
- Сделай это, - сказал я.
В то же мгновение в глаза мне ударил невыносимый блеск, и я увидел все звезды и все дремлющие в них истины; но это море света было мне так же нестерпимо, как неверному созерцание Божьего лика. И меня окутала ночь - я ослеп. Я слышал злорадный смех джинна, исчезавшего с ковриком:
- Ты думал, что владеть тебе ковриком и вычитать в звездах правду Вселенной. Но к коврику этому не подступиться правдой, а лишь обманом. Так было, так будет. Все, чего пожелают, я исполняю!
Халиф Харуналь-Рашид, выслушав рассказ всех трех братьев, велел дать цехин слепому нищему Акбару и отпустил всех троих. На этом, о солнце оазиса, - сказала Баширу Амина, - кончается повесть о трех нищих и кандахарском коврике.
6
Башир посмотрел на француза и сказал:
- А ну-ка, еще раз! Что сказал марабу в Айн-Грасефии твоему другу, пожелавшему купить ковер?
- Воровством, а не покупкой, хитростью, а не силой, обманом, а не правдой - так переходит он из рук в руки, - сказал француз.
- А коврик был белый, красный и желтый и очень потертый?
- Да.
- И твой друг его купил?
- Да.
- Можешь еще рассказать о коврике?
- Как же, как же, могу! Друг мой его купил, и потом, не знаю, как это вышло, но коврик исчез.
- Исчез? - спросил Башир.
- Он исчез каким-то странным образом, ночью, в окно. Друг мой пил пальмовую водку. Он утверждал, что коврик отделился от скамьи и сам уплыл в окно.
- И больше его не видели?
- Нет... То есть да! Вчера я видел предсказателя. Он сидел с ковриком на улице в Тозере. Я спросил, откуда у него коврик.
Башир обмахнулся веером:
- Ты просто отобрал у него коврик? А где он сейчас?
- У меня в комнате, в отеле.
- В отеле? В твоей комнате?
Движение веера замедлилось:
- А что ты за него хочешь?
Француз взглянул на него недоверчиво. Молниеносно он принял решение:
- Чего я хочу? Свободы для меня и моего друга - ни более ни менее.
Веер неистовствовал. Несколько раз Башир был близок к тому, чтоб разразиться презрительным смехом; несколько раз он сдерживался, и все возбуждение его передавалось вееру. Неужели он согласится на бессмысленное предложение француза? Я содрогался при этой мысли: ведь если европейцы освободятся, мне и Амине несдобровать. Но напрасно я волновался. Конечно, Башир не пойдет на нелепое предложение. Очень нужен ему коврик, о котором говорит француз! Да разве он откажется так легко от мести толстому англичанину? Нет, это невозможно. На этих мыслях я успокоился. Башир заговорил:
- Предложение твое бессмысленно. Друг твой ворвался на женскую половину моего дома. Он заслуживает смерти. Преступление его нельзя искупить и золотом, а тем более старым, потертым ковриком.
- Но об этом коврике,- сказал француз, - марабу из Айн-Грасефии и мадам (он поклонился Амине) рассказывали необыкновенно интересные вещи.
Башир обмахнулся веером:
- Ты не понял этих рассказов.
- В самом деле? - сказал француз. - Тогда оставим этот разговор.
Я вздохнул облегченно. Француз скрестил руки на груди. Веер Башира порхал быстрее птицы.
- Даю тебе за коврик сто франков, - сказал Башир.
Француз любезно улыбнулся:
- Не посоветуешь ли мне, как истратить эти деньги в твоем доме?
- Кроме того, - медленно прибавил Башир,- я мог бы, пожалуй, дать тебе свободу.
- Мы с моим другом, - сказал француз, - один человек! Трудно сказать, глядя на моего друга, что он нуждается в дополнении, однако мы - сиамские близнецы.
Веер Башира реял быстрее ласточки.
- Ты предъявляешь смешное, нелепое требование, - закричал он. Положим, я соглашусь и получу коврик: но разве он станет тогда моим? Ты помнишь, что говорили Амина и твой марабу из Айн-Грасефии? "Воровством, а не покупкой".
Француз пожал плечами.
- Если ты так думаешь, - сказал он, -советую тебе отказаться от сделки. Это моя прямая обязанность.
- И откажусь, - закричал Башир, и быстро замелькавший веер скрыл его лицо.
Внезапно веер с треском захлопнулся, сник, как подстреленная птица, и замер в руке Башира.
- Хорошо, - сказал он. - Пусть будет по-твоему. Пиши в отель, чтобы прислали ковер. Если ковер будет тот, какой я имею в виду, - заметь себе хорошенько, - если он будет тот самый, отпускаю тебя с твоим другом этой же ночью. Это мое слово! Слово Башира, сына Абдаллы.
Я дрожал от головы до пят, словно был болен трясучкой. Итак, никакой надежды! Никакой, никакой надежды! Оба европейца чудом выскользнут из лап великого омрачителя радости. Мы тут с, Аминой останемся одни, в цепких объятиях смерти.
Я видел, как французу подали письменные принадлежности и он написал записку. Я видел, как во сне, что один из слуг Башира вышел из дому в гущу ночи, и целый час после этого я прожил в черноте и пустоте. Но внезапно я вернулся к жизни.
Посланный Башира возвратился и отчитался перед своим господином. Я не слышал слов Башира, я слышал его рычанье:
- Ха-ха! Так я и думал. Наглая брехня!.. Ковра в гостинице не оказалось! Я дал слово освободить тебя с другом. Вот мое последнее слово: раньше, чем зайдет солнце, он съест свой ужин, поджидающий его со вчерашнего дня, а ты вернешься в мой колодец. Ты, Амина, и ты, Ибрагим, сын Салиха, будете тому свидетелями, но пусть вы пережили множество ночей, тысячу второй ночи вам не пережить!
Рассвет на дворе брезжил сквозь пальмовые листья, как родниковая вода пробивается через зеленую изгородь. Йя хасра! Напрасно я боялся, что нам с Аминой придется одним вступить на последнюю дорогу. То же путешествие было обеспечено французу и англичанину, но мне от этого было не легче.
VIII
Коврик и клад
Они оставили далеко за собой последние пальмы Тозера. Дальние кроны их четко вырисовывались на небе, как пучки застывших перьев. Кругом раскинулась пустыня с тройным созвучием красок: желтой, красной и белой. Далеко, далеко на севере, между пылающей пустыней и пламенным небом, легла тяжелая пурпурно-голубая тень. То были горы.
Оба верблюда, покачиваясь, плыли по пескам, то громоздившимся в холмы и дюны, то растекавшимся в долины. Своеволие переменчивых ветров вылепило рельеф пустыни. Ветер и солнце были владыками этого кругозора - ужасного, бесплодного, почти неправдоподобного кругозора! Оазис со своими тысячами пальм походил на коралловый остров в окаменевшем море, но это море могло проснуться каждую минуту и душными песчаными волнами захлестнуть островок зеленой жизни.
Но перед верблюдами светилось и мерцало настоящее озеро в песчаном море. Громадная голубая поверхность, зыбь тысячи волн и словно переливчатая игра пены. Откуда в желтых песках это водное зеркало? Как зовут это прохладное озеро, заброшенное в пустыню? Зовут его озером Смерти. Волны его не плещут, не разбиваются пеною и не дают прохлады. Все это было обманом зрения, все озеро было миражем, возникшим из белой соли, ила, песка и беспощадного солнечного света, озера, наколдованное дьяволом,- Чертово Купанье, как говорили арабы.
К этому озеру, покачиваясь на мягких войлочных подошвах, приближались верблюды, ныряя то вверх, то вниз, по грядам песка, все ближе и ближе к заманчивому голубому мерцанию, ускользавшему по мере приближения.
