Транзит - Эдмунд Купер

- Если они не твои, - начала Мэри, - значит, они...

- Выбор не богатый, правда? - взорвался Авери. - И это все, что вас беспокоит? Вы чуть не погибли, наш лагерь почти стерт с лица земли. Одному Богу ведомо, где сейчас Том... А вами нежные души шокированы жалкими полуодетыми красотками! Где ваше чувство меры?

- Оно умерло вместе с носорогоподобным, - с внезапной яростью ответила Мэри. - Но раз эти произведения искусства кажутся тебе настолько ценными, то нам, вероятно, следует тебе помочь.

Она наклонилась и тоже стала собирать фотографии.

- Я надеялся убрать их обратно в сундук до возвращения Тома, - вяло пояснил Авери. - Это самое лучшее... Но ты, Мэри, можешь уже не беспокоиться. Вон он идет по берегу. Он тоже, наверно, услышал выстрелы.

Авери заметил Тома, когда тот был уже в нескольких сотнях ярдов от лагеря. У него на плечах лежала туша какого-то животного, напоминавшего миниатюрного оленя. Он шел упруго и энергично, как человек, весьма довольный собой. Подойдя ярдов на пятьдесят, Том разглядел, что случилось с лагерем и перешел на бег. А потом он увидел замерших, словно в немой сцене, ожидающих его Авери, Мэри и Барбару. Он увидел также пару фотографий, унесенных ветром. Уронив бездыханную тушу, он медленно подошел к своим спутникам. Взгляд его стал пустым, лицо - лишенным всякого выражения.

- Рад видеть тебя в целости и сохранности, - с наигранной веселостью сказал Авери. - У нас тут прямо-таки день катастроф. Барышень чуть не растоптал жаждущий крови носорог. Я услышал выстрелы, побежал и заработал первоклассный сердечный приступ.

Том молча встал на колени и начал собирать оставшиеся фотографии.

Авери смотрел на него и не знал, что сказать.

- Все в порядке, Том, - начала Барбара ласковым, слишком ласковым тоном. - Моя слабость - виски. У Ричарда и у Мэри тоже есть свои слабости. Все это теперь ничего не значит.

Том молчал. Он упорно собирал фотографии...

- Том, - Мэри робко коснулась его плеча, - милый Том. Ты можешь ничего не стыдиться... - она заколебалась и продолжала. - Я набивала себя конфетами... я ничего не могла с собой поделать... У меня была тряпичная кукла, и... чтобы уснуть, я должна была зажать ее между ногами... - она сглотнула. - Если я этого не делала, мне становилось страшно. И я начинала дрожать...

Мысленно Авери снял перед Мэри свою несуществующую шляпу. Мэри, тихая Мэри, скромная Мэри, стыдливая Мэри... Боже мой, она была великолепна!

- Ну, пожалуйста, Том, - между тем продолжала Мэри. - Мы не смеемся над тобой. Мы могли бы смеяться неделю тому назад в Лондоне. Или даже вчера. Но не сегодня. Ничего не надо стыдиться...

- Стыдиться?! - Том повернул к ней залитое слезами лицо. Его голос дрожал. - Стыдиться? Да знаешь ли ты, чего лишили меня эти маленькие смешные картинки? Они стоили мне пятнадцати лет жизни! И ты говоришь мне не стыдиться! - он засмеялся, но в смехе его слышалась невыносимая мука. Один высокопоставленный господин из Вены, психиатр-любитель, утверждал в шутку, что секс - это всего лишь неудовлетворительный суррогат мастурбации. Я, черт возьми, пятнадцать лет доказывал правильность этого утверждения... Вы, небось, даже не знаете что это такое - мастурбация... Мой отец знал. Он был священником. Он частенько рассказывал нам, мальчикам из церковного хора, о греховности плоти... через воскресенье. Мастурбация вызывает безумие, паралич, все самые страшные болезни, которые только существуют на белом свете... Я верил ему. Я верил каждому его слову... пока не настал день, когда у меня не стало отца, а в нашей деревне священника. И знаете почему? Потому, что он сел на полтора года за совращение. Там был мальчик... маленькое чудовище... но мой отец часто говорил, что у него лицо, как у ангела... Может и так, но святой Боже, что же он был за дрянь!.. Кто совратил кого? Я могу только гадать. Я гадаю уже пятнадцать лет... Я старался избегать риска. О, Боже, как я был осторожен. Я ни разу не спал с женщиной. Я ни разу ни с кем не спал. Я не хотел дважды совершать одну и ту же ошибку. Я не собирался больше никому доверять. Никому верить... И к чему это меня привело? К этим, возлюбленным четырехцветным шлюхам всех форм и размеров. Оно принесло мне ночи трехмерных снов - таких, что мне чудилось, будто я тону в черной мраморной ванне, полной теплой, как кровь, воды. Оно подарило мне дни страданий, дни раскаяния... и новые ночи. Всю жизнь я, как страус, прятал голову в песок... - рыдая, Том ничком повалился на землю.

12

К тому времени, как они более или менее прибрались в лагере, уже наступил вечер. Вечер теплый и чистый, и в ясном, усеянном драгоценными камнями небе вновь царили две бледные луны.

Авери, Мэри и Барбара сидели вокруг костра. Оными понемногу приходили в себя после тяжелого дня и одновременно переваривали ужин: отбивные, вырезанные из добытого Томом оленя-лилипута, и на закуску фрукты. Тому повезло - ему удалось загнать оленя в заросли, где тот безнадежно запутался. Потом Том сломал ему шею тяжелой дубинкой.

Том, однако, не принимал участия в трапезе. Когда, наконец, он сумел взять себя в руки после унизительного, пусть и невольного досмотра, которому подверглась его личная жизнь. Том стал помогать приводить лагерь в порядок. Но он все время молчал и двигался как в трансе. Мэри несколько раз пыталась с ним заговорить, но, раз за разом наталкиваясь на стену молчания, в конце концов сдалась.

Наконец, лагерь приобрел более или менее пристойный вид. И тогда Том снова заговорил.

- Барбара, - совершенно спокойным голосом сказал он. - Не могла бы ты пожертвовать мне полбутылочки виски? Я хотел бы отметить лишний день рождения.

Она дала ему бутылку, и, крепко сжав ее в руке, Том удалился в палатку, которую они делили с Авери. Это произошло пару часов тому назад. С тех пор Том из палатки не выходил. Оттуда не доносилось ни звук, разве что изредка - приглушенный стук бутылки о пластмассовый стакан.

Авери мрачно глядел в огонь. "Вот и кончается второй день, - думал он. - Вот и кончается гордость, самоуверенность, порядок и чертово руководство".

Ну и дурак же он был, полагая, будто они смогут играть веселую четверку на коралловом острове. Дурак, что не настоял на непрерывной охране лагеря. В общем, дурак и точка.

Лагерь, судя по всему, "обработали" впервые замеченные Мэри "греческие боги". Животные не могли такого устроить. И если только нападение его, ее, или скорее всего, их, на пустой лагерь не было чистой случайностью, то с неумолимой и жестокой логикой следовало, что он, она, или скорее всего, они довольно долго следили за лагерем и людьми. Может, и сейчас они прячутся где-нибудь в темноте, планируя новое развлечение для своих жертв. У Авери даже мурашки побежали по спине от этой мысли, и он постарался ее забыть. Если он и дальше будет продолжать в том же духе, то очень скоро со всех сторон появятся невидимые глаза... и пара батальонов кровожадных дикарей.