Игры капризной дамы - Сергей Трахименок

В последнее время Наталья сильно изменилась. Она потеряла интерес к дому, и квартира без женской руки вмиг превратилась в берлогу. Реже, чем раньше, стала пилить Федю, посылать его к начальнику и в исполком требовать квартиру, но если уж посылала, а он упорствовал, то доходила до истерики. А потом вдруг впадала в состояние прострации, а после опять начинала плакать и злиться, кляня на чем свет стоит Федю, за то, что он согласился ехать в Каминск, а уж если согласился, то должен жить так, как живут все каминцы. А каминцы, по ее мнению, хватают все, что плохо лежит, живут в свое удовольствие и совсем не работают, а уж если и работают, то получают не то что он…

Разумеется, Натальи дома не было.

Он поставил на плиту чайник, достал из холодильника масло, стал резать хлеб.

Федя съел бутерброды, вымыл посуду и лег в постель: его знобило, а жены все не было.

Термометр показал тридцать семь и восемь. «Ого, труба может выйти боком…»

Наталья появилась только около десяти. В курточке, без платка, с короткой прической, чем-то похожая на мальчишку-сорванца, она почти не изменилась с тех пор, как они познакомились в Н-ске.

— Что с тобой? — с преувеличенным беспокойством спросила она, заглянув в комнату и увидев мужа в постели.

— Температура, простыл, наверное, — ответил Федя, определив, что Наталья не станет продолжать вчерашний разговор. — Ты чего болтаешься по ночам? — не удержался он. — Хулиганы…

— А меня проводили… девчонки…

— Опять день рождения?

— Ага, — хохотнув, ответила она и ушла в ванную.

Было слышно, как она плещется, смывая с лица косметику. Когда вернулась, Федя, подавив в себе чувство ревности, сказал:

— Я там чай заварил.

— Я сыта, — ответила Наталья. — Зава (так она называла свою благодетельницу) выставляла сегодня.

— Выставляла, — повторил он и подумал: «Быстро же она нахваталась блатных словечек». — А что это, — сказал он, — Зава выставляла, ведь день рождения не ее?

— На то она и Зава, — ответила Наталья. — Раз у сотрудницы день рождения, то она не может остаться в стороне.

— Ну прямо мать родная…

— Да, — с вызовом ответила жена, — мать родная. Не то что некоторые… — и, расплакавшись, убежала на кухню…

«Эх, Натка… Хлюпаешь носом среди кастрюль. Год-два назад подошел бы к тебе, погладил по голове — и все проблемы ушли бы, как вода в песок».

— Я буду спать на кухне, — сказала она так, чтобы он услышал.

— Спи, — ответил он, — но матрац я тебе дать не могу. Негоже больному человеку на голой сетке спать…

Спустя полчаса она пришла в спальню, плотно прикрыла дверь, чтобы не так было слышно телефон, если опять кто-нибудь позвонит, легла с краю и уснула. Федя же, несмотря на раннюю побудку, не спал. Першило в глотке не то от насморка и температуры, не то от обиды и ревности…

С Натальей он познакомился в восемьдесят пятом, хотя до этого судьба однажды свела их, когда Федя еще учился в институте.

Федя работал на заводе, а Наталья заканчивала учебу в техникуме. Они поженились и поселились в общежитии. Потом она ждала год, пока он «приобретал в Европе вторую специальность», а потом они опять жили в том же общежитии, поскольку управление договорилось с заводским начальством о том, чтобы Федю с женой не выселили, несмотря на то, что он ушел с завода.

В те времена она не обращала внимания на бытовую неустроенность, считала все это временным (не могут же не дать квартиру сотруднику КГБ), старалась изо всех своих силенок создать уют в комнате в дюжину квадратных метров, в которой она была полноправной хозяйкой, и говорила Феде, что он — опер на службе, а она — дома. И Федя не противился, ему было приятно участвовать в этой игре, доставлять удовольствие «малышке». Со временем это перестало быть игрой, и Федя, как говорили его коллеги, незаметно для себя попал жене под каблук. Однако это его не огорчало: неважно, кто главенствует дома, важно, чтобы обоим это было не в тягость.

Трещинка в их отношениях появилась и стала шириться с тех пор, когда в газетах, по радио и телевидению заговорили о злодеяниях чекистов и их ответственности перед народом…

И что, вроде бы, Наталье до преступлений чекистов, и при чем тут Федя, если он родился в пятьдесят шестом и к репрессиям имел примерно такое же отношение, как гашековский персонаж, на участке у которого нашли человеческий череп.

Конечно, дело было не в этом. Просто Наталья своим женским чутьем безошибочно определила, что вся эта кампания ставит крест на ее надеждах.

Все могло бы измениться к лучшему, когда Феде предложили поработать в Каминске. Наталья, узнав об этом, неожиданно для всех обрадовалась. Уже потом, когда они обсуждали будущее место жительства, Наталья сказала, что лучше быть начальником в маленьком городе, чем рядовым сотрудником в большом.

Наталья выросла в таком же городе, как Каминск, знала «провинцию» лучше Феди и надеялась, что жизнь там изменит и мужа. Но горбатого могила исправит, а верблюд — он и в Африке верблюд, ему все равно, где пахать день и ночь — в Н-ске или в Каминске.

Вот тогда-то и появилась среди Наткиных подруг пятидесятилетняя Зава, а потом и друг-обожатель Шушанов, больше известный в Каминске под кличкой Шуша.

До перестройки Шуша был сторожем на кладбище. Потом руководил кладбищенскими могильщиками и вдруг стал одним из первых кооператоров, денежным парнем, разъезжавшим на единственном в городе, правда, старом, «Мерседесе».

Кооператив Шуши занимался оказанием погребальных услуг населению, поэтому его окрестили «Погребком».

Начальник комхоза Сысько, с которым Шуша заключил договор по оказанию вышеупомянутых услуг, вдруг понял, что попал к Шуше в кабалу, и начал с ним «бодаться». А чтобы, как он говорил, размонополизировать «Погребок», могильщики которого драли с жителей города бешеные деньги, попытался создать еще один кооператив, при том же комхозе. Однако не тут-то было. Шуша уехал отдыхать в Крым, а в это же время неизвестные лица отравили Сыськовского дога, сожгли будку с инструментами конкурентов, а самих конкурентов пообещали похоронить в тех же могилах, которые они осмелятся выкопать. Сысько сдался. Злые языки поговаривали, что Шуша заплатил-таки начальнику комхоза за собаку, однако сам Сысько это отрицал и говорил, что «с этим бандитом у него с недавних пор нет ничего общего».

Натку Шуше, конечно, подставила Зава. Но не в ней дело: подставить можно то, что подставляется.

Наталье нравились ухаживания первого кооператора города. И Шуше льстило внимание жены сотрудника КГБ. Знакомство с Шушой Наталья держала в секрете, не афишировал его и Шуша, но разве можно спрятать что-либо у опера на его участке?

Однако, как говаривал один из Фединых «преподов», не относящаяся к нашей работе информация должна умирать в опере. «Должна, а вот не умирает же, только наружу не выходит…»

На следующий день Федю совсем разобрало и он не пошел на работу. Шеф, которому он позвонил, сморщился так, что это можно было определить даже по телефону. Карнаухов ревниво относился к перерывам в работе подчиненного, во всем видел желание «закосить». Так бывает у начальников, которые сами грешили этим во времена, когда еще не были начальниками.

После обеда Федя выдал несколько звонков своим людям и понял, что завтра придется работать, несмотря на температуру.

Утром следующего дня он был в больнице.

У главного врача только что закончилось совещание, и Федя проник к нему, несмотря на протесты новенькой секретарши: «Виктор Витальевич занят!» Секретарша еще не знала Федю и не относила его к «своим». Свои носили халаты и имели право входить к главному вне очереди, чужие, по ее мнению, должны были ждать, когда главный их пригласит.

Проходя двойные двери кабинета главного, Федя подумал, что давно здесь не был и даже не знал, что у Витальевича сменилась секретарша и что с новенькой надо проводить разъяснительную работу, суть которой будет заключаться в том, что Федя, хотя и не носит белый халат, относится к категории своих.

Главный был молодым еще человеком, месяц назад ему стукнуло тридцать семь. Пятнадцать лет назад он приехал в Каминск и стал работать хирургом, потом вырос до заведующего отделением, зама главного по лечебной работе и, наконец, стал главным врачом. С этого времени город потерял хорошего хирурга, так как Витальичу стало не до операций и больных. С утра до позднего вечера он занимался выбиванием денег на ремонт развалившегося больничного хозяйства, искал подрядчиков, чтобы это хозяйство ремонтировать, принимал одну за другой многочисленные делегации из области, проверяющие провинциальную медицину по широкому кругу вопросов от борьбы с чумой двадцатого века — СПИДом до педикулеза и секретного делопроизводства.