Марли и мы - Джон Грогэн

Я сказал, что мы подумаем, и мы уехали домой с новым успокоительным средством.

Пока мы решали, лишать ли Марли мужского достоинства, Дженни начала предъявлять беспрецедентные требования к моим собственным. Доктор Шерман разрешил ей снова попытаться забеременеть. Она приняла вызов с готовностью спортсмена-олимпийца. Времена, когда она просто не принимала противозачаточные таблетки (будь что будет), давно миновали. В войне за оплодотворение Дженни перешла в наступление. И, конечно, для этого ей нужен был я, ключевой союзник, который снабжал ее амуницией. Как и большинство мужчин, с пятнадцати лет я всеми силами старался убедить противоположный пол, что я достойный партнер. Наконец-то я нашел ту, что с этим согласилась. Мне следовало бы прыгать от восторга. Впервые в жизни женщина хотела меня больше, чем я ее. Это был рай для мужчины. Никаких уговоров, никаких унижений. На меня наконец-то появился спрос, как на лучших породистых собак. Я должен был пребывать в экстазе, но неожиданно все это превратилось в тяжелую и стрессовую работу. Дженни хотела от меня уже не просто любовных утех, она хотела ребенка. А это значило, что мне предстояло потрудиться. Начались серьезные дела. Самые радостные из ночных утех внезапно превратились в клинические опыты, составными частями которых были измерение температуры и изучение менструальных календарей и таблиц овуляций. Я чувствовал себя пажом всемогущей королевы.

Происходящее «вдохновляло» меня примерно так же, как визит в налоговую инспекцию. Дженни привыкла к тому, что я реагирую на малейший намек, и она не без оснований считала, что старые правила все еще оставались в силе. Скажем, я сижу, чиню мусорный бак, а она подойдет со своим календарем в руках и скажет: «Мой последний цикл начался семнадцатого, это значит, – и тут она делает паузу, подсчитывая дни, – что нам нужно сделать это прямо СЕЙЧАС!»

Мужчины из рода Грогэнов никогда не любили, чтобы на них давили, и я был не исключением. Совсем немного времени понадобилось, чтобы я пережил главное мужское унижение: неудачу в сексе. А коли это случилось, игра окончена. Моя уверенность пошатнулась, а нервозность возросла. Я знал, что если это произошло раз, то произойдет и второй. Одна неудача настраивала меня на другую. Чем больше я волновался за исполнение своих супружеских обязанностей, тем реже мне удавалось расслабиться и сделать то, что ранее получалось само собой. Я старался избегать любых намеков на секс, чтобы, не дай бог, Дженни не пришли в голову ненужные мысли. Я жил в смертельном страхе того, что моя жена попросит сорвать с нее одежду и заняться любовью. Я уже начал думать, что жизнь отшельника в отдаленном монастыре – не самый худший вариант.

Но Дженни не собиралась так легко сдаваться. Она была охотницей, я был добычей. Однажды утром я работал в офисе своей газеты всего в десяти минутах ходьбы от дома, как вдруг она позвонила и поинтересовалась, не хочется ли мне встретиться с ней в обеденный перерыв. «Ты имеешь в виду дома? Одним, без компании?»

– Можно сходить куда-нибудь в ресторан, – предложил я. В какой-нибудь очень людный ресторан. Желательно, где будут несколько наших коллег. И свекровь с тещей.

– Да ладно тебе, – игриво ответила она. – Давай повеселимся.

Затем она понизила голос и почти шепотом добавила:

– Сегодня хороший день. Мне… кажется… что у меня… овуляция. – Волна ужаса накатила на меня. О боже, нет. Только не это слово на букву «о». Напряжение росло. Наступало время действовать или пропадать. То есть в буквальном смысле поднимать или опускать. Пожалуйста, не заставляй меня, хотел я попросить ее в телефонную трубку… Но вместо этого я сказал насколько мог равнодушно:

– Конечно. В полпервого, идет?

Когда я открыл входную дверь, Марли, как всегда, ждал меня, но Дженни нигде не было. Я позвал ее.

– Я в ванной, – крикнула она. – Через секунду выйду.

Я просмотрел почту, убивая время, и меня тем временем охватило чувство полной обреченности, которое, как мне казалось, знакомо людям, ожидающим результатов биопсии.

– Эй, морячок, – послышался голос сзади. Обернувшись, я увидел Дженни в шелковом бюстгальтере и трусиках.

Ее плоский животик был почти полностью обнажен, а лифчик держался на двух невероятно тонких лямочках. Ее ноги никогда еще не выглядели длиннее.

– Ну что? Как я тебе? – спросила она, упирая руки в боки. Фантастически, подумал я. На ночь Дженни всегда надевала вместо пижамы мешковатую футболку, и я был уверен, что в этом соблазнительном белье она чувствует себя глупо. Но ожидаемый эффект был достигнут.

Она пробежала наверх в спальню, я за ней, и вскоре мы уже обнимались на расстеленных простынях. Я закрыл глаза, чувствуя, как мой спящий дружок зашевелился. Волшебство возвращалось. Ты можешь это сделать, Джон. Я старался вызвать самые грязные мысли, какие только мог. Это должно сработать! Я нащупал те самые тончайшие мелочи. Давай, Джон. У тебя все получится. Я чувствовал ее дыхание, горячее, влажное. И тяжелое. Горячее, влажное, тяжелое дыхание. М-мм, как это сексуально.

Но постой-ка. Что это за запах? Что-то в ее дыхании. Что-то такое знакомое и в то же время чужеродное, не то чтобы неприятное, но и не очень соблазнительное. Я знал этот запах, но не мог точно определить его. Я сомневался. Что ты делаешь, идиот? Забудь о запахе. Сосредоточься, приятель. Сосредоточься! Но этот запах… я не мог выкинуть его из головы. Ты отвлекаешься, Джон. Не отвлекайся. Что же это такое? Не останавливайся. Любопытство постепенно овладело мной. Давай, парень, давай! Я начал принюхиваться. Еда, да, но что это за еда? Не печенье, не чипсы, не тунец. Я почти вспомнил. Это был… собачий корм?

Собачий корм! Вот что это было! Ее дыхание отдавало запахом корма. Но почему? Мне было интересно, и внутри меня тоненький голосок спрашивал: зачем Дженни есть собачий корм? К тому же я чувствовал ее губы у себя на шее… Как она могла целовать мою шею и дышать мне в лицо одновременно? Бессмысли…

О… Боже… мой.

Я открыл глаза. В нескольких сантиметрах от моего лица, закрывая мне весь обзор, лежала огромная морда Марли. Его подбородок покоился на матрасе, он пыхтел и пускал слюни на простыни. Его глаза были полуоткрыты, и он тоже выглядел влюбленным.

– Плохой пес! – резко крикнул я, перекатившись на другую сторону кровати. – Нет! Фу! Марш к себе! – яростно командовал я. – Иди спать! Иди ложись!

Но было уже слишком поздно. Волшебство пропало, вернулась перспектива ухода в монастырь.

Вольно, солдат.