Будда из Бенареса - Дмитрий Орехов

Впереди был мутный ручей с зарослью бананов у самой воды. Распугав уток, Девадатта перешел его вброд и выбрался на тропу, утоптанную ногами слонов. Он знал, что тропа выведет его к лесному озеру, а оттуда — рукой подать до Велуваны.

А может быть, ему стоит вернуться домой? Он почти год провел в отшельничестве; никто не упрекнет его в малодушии. Конечно, он не научился магическим трюкам, зато теперь он способен хоть три стражи подряд рассуждать о сансаре, о страдании и воздаянии, о добре и зле… У него хватит сил поспорить даже с придворным жрецом или с Амбапали. Да, с Амбапали… Но он так свыкся со шраманской жизнью! Он давно уже не стрижет волосы и ногти, носит на бедрах пыльную повязку, не встает перед брахманами и не удивляется, когда люди кланяются ему и вытирают его ступни краем своих одежд. Сиддхарта научил его по-другому смотреть на мир.

Уже подходя к озеру, Девадатта заметил яму, прикрытую ветками, назначение которой ему было отлично известно. Неподалеку от ямы, у корней пиппала отдыхали люди в одеждах погонщиков. Юноша тотчас вспомнил хитрость, с помощью которой приручают дикого слона. И он подумал: а вдруг Кашьяпа и Сиддхарта разыграли перед ним представление, словно два махаута? Мысль была остра, как укол дротика, и Девадатта остановился.

— Что, святой человек? Не видал, как ловят слонов? — усмехнулся кто-то из погонщиков.

— Слонов? — переспросил Девадатта. — Как ловят слонов, я знаю не хуже вас…

Махауты засмеялись.

— Ну, а коли знаешь, так может и поймаешь? А то мы уже умаялись с нашим красавцем.

— Может и поймаю, — мрачно согласился Девадатта. — А что за красавец?

Погонщики, не переставая шутить, рассказали ему о Налагири, белом в пятнышках бурого цвета слоне, любимце раджи Бимбисары. Это был самый крупный слон в Раджагрихе, сметливый, бесстрашный и добродушный. Как-то радже вздумалось прокатиться, но Налагири почуял запах слонихи и помчался, не останавливаясь. Бимбисара схватился за ветви дерева, а слона и след простыл. С того дня Налагири вернулся к дикой жизни, но раджа не желает мириться с его потерей, и теперь махауты каждый день караулят слона в лесу.

— Мы вырыли уже вторую яму на этой тропе, а что толку? — толковали погонщики. — Налагири ходит с длинным бревном в хоботе. Этим бревном он тычет перед собой, проверяя землю. Ну как, святой человек, поймаешь такого слона?..

Не обращая внимания на смех махаутов, Девадатта обошел яму и быстро зашагал к Велуване. Нет, это невозможно. Человек, в жилах которого, как и в его собственных, течет кровь древнего раджи Махасамматы, не лжет. Сиддхарта не обманывает его, если только не обманывается сам. Но может ли Сиддхарта ошибаться? Сиддхарта, который сделал жрецов-атхарванов своими послушными учениками? Сиддхарта, которому внимали сотни людей в Раджагрихе?

Вихри видений проносились перед Девадаттой. Он был улиткой, сидящей под листом лопуха, потом леопардом, упруго бегущим по мокрой от росы опавшей листве, потом слоном Налагири, белым крапчатым слоном, высоко поднявшим хобот клуне… Да, он был слоном! Он изо всех сил пытался дотянутся хоботом до луны, он знал, что луна — гладкий сверкающий череп, который дает магическую силу и власть над духами. Ему почти удалось достать луну, но ее вдруг заволокло облаком дыма. Нет, это было не облако, это были летучие демоны-ракшасы. Черные, краснорожие, мордатые, они обернули луну синим плащом и теперь дрались за право нести ее. «Оставьте луну!» — хотел затрубить Девадатта, но не смог, потому что был уже не слоном, а лодкой, изогнутой лодкой. Он качался на волнах, а река кишела огромными рыбами, змеями, ящерицами и толстыми карликами-якшами с хвостами вместо ног. Было темно, и он ничего не видел. «Куда же подевалась луна? Или ракшасы все-таки украли ее?» — подумал Девадатта. Завернутый в белое полотно, он лежал на погребальном костре из манговых поленьев, обложенном вязанками хвороста. «Если подкладывать кизяк, костер не потухнет», — сказал уверенный низкий голос. К Девадатте приблизился человек с горящим пучком джутовой соломы. «Ты плохо подмел траву! — сказал он. — Кто плохо подметает, тот недостоин одеянья отшельника». — «Не поджигай меня!» — взмолился Девадатта. Сиддхарта засмеялся и пригладил усы. «Только мышь поджимает лапки, — сказал он. — В следующей жизни ты родишься мышью, мой брат».

Девадатта проснулся в бамбуковой хижине на подстилке из травы куша. Что за нелепый сон? Им овладело тягостное и томительное чувство. Казалось, в этом сне было нечто важное, но он не мог понять, что же именно: нить мысли рвалась, ускользала. Девадатта подумал о слоне Налагири, который ходит, ощупывая тропу бревном. Потом ему вспомнился рассказ того юноши, Ясы. Да, ученик джайнов тоже родом из Бенареса. Перед глазами Девадатты возникла яма, накрытая ветками и травой. Ловушка. Слон и махауты. Бенарес.

И вдруг его с силой потянуло вниз, в землю. «Аум!» — выдохнул Девадатта и вдруг Ощутил толчок. В следующее мгновение ему стало легко — это было внезапное, резкое освобождение.

Девадатта оказался во тьме. Далеко впереди горел крохотный огонек, размером с наконечник стрелы, не больше. Девадатта устремился к нему. Вблизи огонек оказался изящной серебряной лампадой; юноша увидел раскрытые сундуки, сосуды, ковши, корзины, плетеные опахала на длинных ручках и кувшины с водой из мест священных омовений. В углу был поднос с притираниями и шафраном, а рядом, прислоненная к стене, стояла рама, перетянутая веревками, — на такую раму, ложась спать, кладут циновку. Циновки, на любой размер и вкус, валялись тут же. Посреди всего этого хаоса орудовала толстогубая девка-рабыня. Стоя на коленях, она рылась в ларце, перебирая шелковые ткани. На ее лице, покрытом росинками пота, плясали блики света от масляной лампады.

Приблизившись к рабыне, Девадатта шлепнул ее ладонью по жирной спине. Девушка испуганно подняла голову, прислушиваясь, но потом снова занялась своими тканями.

— Поди-ка сюда, Чинча! — позвал кто-то из дальних покоев.

Девадатта узнал голос — это был голос Амбапали.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава VIII

БЕНАРЕС

— Поди-ка сюда, Чинча! — повторила Амбапали.

В шелковой накидке цвета алой сливы и поясе из золота она полулежала на ложе, ножки которого изображали спящих львов. На столике из бука стояла клетка с попугаем — светло-зеленой птицей с массивным коротким клювом и красным ожерельем вокруг шеи. Амбапали была возбуждена, ее щеки горели от бетеля, и даже сандаловые умащения не могли скрыть румянца.

— Ты зажарила зерна в меду, как я просила, Чинча?

— Да, госпожа.

— Принеси… И яблоки с орехами. Джина голоден.

Амбапали повернулась к жрецу, сидевшему на скамье подле нее. Седые усы, заложенные за уши, и широкая борода этого старца сделали бы честь самому Пушану — богу, знаменитому своей исключительной волосатостью.

— Мой Джина — самый умный попугай в Бенаресе, — сказала танцовщица. — Когда я выпускаю его из клетки, он садится мне на плечо и перебирает клювом волосы. Еще он пощипывает мне мочки ушей, но так осторожно!.. Однако вернемся к нашей беседе, дорогой брахман. Ты поведал мне о карме и воздаянии. Я готова согласиться с тобой: зло берет начало из злых дел, а добро произрастает из добрых. Но объясни мне, как возникло первое зло? Когда-то же оно возникло? И кто его совершил?

Брахман пропустил бороду между толстых коротких пальцев и важно сказал:

— Ты права, Амбапали. Зло и вправду однажды возникло. Его совершил Дакша.

— Поведай мне об этом, достойный.

— Это случилось давно, на исходе Золотого века. У Дакши было двадцать семь дочерей, и они были богинями созвездий лунного неба. Перед тем как отдать дочерей Соме, Дакша преследовал их нечестивыми домогательствами и однажды, обратившись козлом… э-э… овладел одной из них, принявшей при этом вид антилопы.

Амбапали всплеснула руками.

— Как опрометчиво, как необдуманно поступил Дакша!

— От этого соития родился Рудра, рыжий вепрь небес, покровитель скота и отшельников, бог грозы, смерти и разрушения…

Жрец рассказал о том, как мрачный и свирепый бог скрылся в далеких северных горах, в дебрях, полных тигров и обезьян. В облике охотника, одетого в шкуры, красный, с иссиня-черными волосами, стянутыми в узел, Рудра скитался по лесам. Когда боги задумали совершить жертвоприношение, никто не позвал на него Рудру: о нем просто забыли. Пылая гневом, Рудра направился к горе Химават. Концом лука он выбил зубы доброму богу Пушану, хранителю дорог, ослепил Бхагу, покровителя людей, а своему отцу Дакше снес палицей голову. Сколько боги ни искали голову, она так и не нашлась. Пришлось приставить Дакше голову козла…

— С того дня добродетель и счастье поколебались не только в мире богов, но и в мире людей, — объяснил жрец. — Вот почему мы, брахманы, совершаем искупительные жертвоприношения.