Мой брат якудза - Яков Раз

— Сколько?

Однажды я встречаюсь с Оасакой в большой гостинице. На нем роскошный костюм и галстук в спокойных тонах. «У вас встреча с премьер-министром?» — спрашиваю я. «Не совсем, но что-то вроде того». После обмена незначительными фразами и чашки крепкого кофе я понимаю, что он кого-то ждет. Поглядывает в сторону входа в гостиницу. Вдруг я замечаю, как один из его сыновей, Идэ-тян, подходит к нам с небольшой коробкой в руках. Низко кланяется, бормочет что-то, оставляет коробку на столе и поспешно уходит. Оасака умело распаковывает сверток, достает пачку визиток и протягивает мне одну из них. Я рассматриваю визитку и читаю:

Сёгун

Ведущая школа

По изучению японского языка

Токио (Адрес, телефон)

Директор: Кен-ичи Фукуока

Я смотрю на Кен-ити и спрашиваю его, что это. Он отвечает с серьезным видом:

— Я открываю школу.

— Да, но что это?

— Я открываю школу, что здесь странного?

— Да, и все же.

— Сэнсэй, вы что, во мне сомневаетесь?

— Нет, именно потому, что не сомневаюсь, я и спрашиваю — что это значит?

— Школа по изучению японского языка. Посмотрите на обратную сторону.

Я переворачиваю визитку. Там написано то же самое, только на китайском.

— Сейчас много китайцев перебирается в Японию.

— Да, я знаю. Но в основном это нелегальные рабочие, задействованные на стройках, и так далее.

— Верно, но в последнее время иммиграционные службы ужесточили миграционную политику. Привозить китайских рабочих стало непросто. Но тех, кто хочет изучать японский, можно. Я открыл школу. Китайцы подают запрос на изучение японского, получают въездную визу для изучения культуры и языка, и все в порядке.

Ситуация начинает проясняться, но я все еще упорствую:

— А книги, учителя, экзамены, здание — все это есть?

— Все есть. Можно приходить и заниматься.

— И правда учатся?

— Нет, конечно, чего ради? Они записываются, приходят на встречу, и на следующий день я определяю их на работу на стройке и получаю за это комиссионные. Иногда это компания человека из семьи, иногда это компания людей, находящихся под семейной опекой.

— И с кем же вы встречаетесь сейчас?

— С одним человеком из Министерства иммиграции. Теперь идите, сэнсэй, сейчас вам не стоит здесь находиться. — И хохочет.

Я ухожу. Через полгода школа закрылась, но к тому времени уже несколько сотен китайцев успели перебраться в Японию. Все они живут в общежитиях, арендованных семьей Кёкусин-кай, носят серые робы, по утрам выходят на работу и в шесть вечера возвращаются домой, принимают душ в общественных душевых или в местном сэнто, готовят в сковородах вок китайскую еду и наполняют квартал китайскими ароматами. По вечерам рабочие расходятся по клубам на Синдзюку Ни-чомэ, пьют много саке и пива, после чего исчезают в дальних комнатах клубов, где в азартных играх, которые устраивает семья Кёкусин-кай, проигрывают все заработанные деньги.

Я всегда говорю своим мальчикам, что можно нарушить закон, но нельзя делать зло людям. Переступить закон и вершить зло — это не одно и то же. Ты можешь быть преступником и в то же время хорошим человеком. Обстоятельства привели тебя в это место, в этот мир. Но не будь бесом, не позволяй злу войти в тебя и управлять тобой. Будь преступником с достоинством. Если надо вымогать деньги у людей, совершивших зло, лицемеров, делай это без стыда, без колебаний, без размышлений. Но если есть человек, нуждающийся в помощи, отдай ему последнее кимоно. Когда вы будете с нами, то увидите, что я не просто говорю вам красивые слова. Я учу своих мальчиков оставаться людьми даже в том жестком мире, где мы живем. Это хорошо, это правильно, и это важно для сохранения нашей организации…

— Я хочу повзрослеть, сэнсэй, — говорит мне Кен-ичи Фукуока. — Мне сорок семь, и я хочу повзрослеть.

У меня нет настоящих друзей, нет настоящей женщины, нет настоящей дочери. Моя дочь ненавидит меня, моей жене нечего ловить в другом месте, и поэтому она со мной. Верно, у нас есть гири. Гири означает, что я всегда, без вопросов, заступлюсь за своего брата в семье. Всегда. Если у него проблемы, я с ним. Защищаю его, наказываю тех, кто пытается обидеть его, убиваю, если надо. Забочусь о его детях, пока он в тюрьме. Даю ему денег, когда он выходит из тюрьмы. Забочусь о его семье, если его убивают. Даю ему укрытие, если он в бегах. Забочусь о том, чтобы у него было укрытие, если он скрывается в другом месте. Никогда, никогда мой брат не будет один. До самой смерти и даже после смерти мой брат будет со мной. И если я получу увечья, попаду в тюрьму, умру, то всегда есть кто-то, кто позаботится обо мне.

Но мы одинокие люди, сэнсэй, мы маленькие сироты. Даже босс Окава, «оядзи», как мы говорим, папа, как говорят у вас, даже он не может быть настоящим отцом. Я убежал из своего маленького городка на Кюсю, когда мне было четырнадцать, но уже тогда я не видел своего отца больше десяти лет. И сегодня я понятия не имею, кто он, где он и жив ли он вообще. Босс Окава был мне отцом много лет. Он лучше, чем настоящий отец. Для большинства из нас босс Окава был настоящим отцом. Он дал нам заработок, тепло, любовь, заботу и был с нами ласков. Окава был придирчивым, устрашающим и наказывающим. Он воспитал нас, и он нам как отец, но в то же время и нет.

У нас есть банкеты, соревнования, есть свой журнал, вы ведь видели. У нас есть свои похороны и свои войны, есть свой офис. У нас все есть. И в то же время у нас ничего нет.

У большинства из нас есть жена и любовница. У некоторых из нас по две или три любовницы. Некоторые верны нам, некоторые нет. У некоторых из нас есть только одна женщина, у меня, например. У нас есть деньги на содержание первой женщины, второй и третьей. У нас есть деньги на учебу дочери в самой лучшей школе, в самом лучшем университете, чтобы она не пошла по нашей тропе. У нас все есть.

Мы — маленькие дети, понимаете? Маленькие дети без папы и мамы. Так же, как тогда, когда мы убежали из нашего маленького городка на Кюсю, запуганные, ненавидящие этот мир, ненавидящие своих родителей. Присоединяющиеся — из страха — к другим запуганным детям. Мы всю жизнь ищем папу, маму и женщину. Мы ищем объятий и любви.

Я не вырос, сэнсэй. У меня была империя ночных клубов, много денег и положение в обществе. Когда-то у меня были женщины. Меня уважали и боялись, имя Оасака произносилось со страхом и почтением. Когда-то у меня были деньги, и вот они кончились. Сейчас я здесь, а завтра я в тюрьме. Я не могу заниматься одним и тем же больше двух недель, перебираюсь с места на место. Квартиросъемщики не хотят сдавать мне квартиры. Когда-то у меня был дом, и я его потерял. Сейчас я должен каждый год-два переезжать с места на место. Обо мне наводят справки, узнают, приезжает полиция.

Я боюсь своего бипера. Каждый раз, когда он звонит, я вскакиваю. Двадцать четыре часа в сутки он со мной. Он звонит, и я отвечаю. Бросаю все и иду куда надо. Что-то случилось, есть совещание, есть операция. Кто-то из моих мальчиков что-то натворил. Тревога.

Вы прочтете мои стихи? Стихи, которые я написал в тюрьме. Ничего особенного. Я брал уроки поэзии, каллиграфии… и все такое. Брал уроки истории. У меня есть тетрадь со стихами. Почитаете? Я вам отправлю ее, но при условии, что вы никому их не покажете. Только для вас. Я отправлю.

Я одинок, сэнсэй, и я ребенок. Что вам об этом известно? Вам, людям из правильного общества, катаги. Что вы знаете о нас?

Что мы знаем, на самом деле? И кто мы такие, чтобы знать?

— Приходите к нам ночевать сегодня, сэнсэй, хорошо?

Мы также зарабатываем на ввозе иностранных рабочих. Скоро это будет важным источником дохода в Японии. Мы провозим их как законно, так и незаконно. Как их провозим? Разными способами. — Смеется. — Они едут работать. На стройке, например. Японцы не хотят работать на стройке, поэтому мы привозим людей из Кореи, Китая, Филиппин, Бангладеш, Ирана и детей японских эмигрантов из Бразилии.

Мы также привозим и танцовщиц с Филиппин, там у нас есть школы танцев. Готовим их к работе в японских клубах. Часть из этих девушек становятся проститутками. Сегодня все больше и больше людей занимаются проституцией. Японцы любят филиппинок, потому что они более сексуальные. Но большинство из них все еще работают танцовщицами или девушками по сопровождению. Есть ли разница между девушками по сопровождению и проститутками? Зависит от клуба. Есть такие клубы, где и колено оголить считается за преступление. Есть такие, где позволены просто ласки. Но есть и такие, где разрешен секс. За деньги, конечно. И естественно, нам идут комиссионные.

Заработки у нас, как видите, разнообразные. Личная инициатива создает разнообразные способы заработка, но в нашем мире люди поднимаются и падают, взлетают и падают.