Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что? Вы с Аделой не подозревали, что на чердаке живет ребенок?
— Нет. Уже в подростковом возрасте мальчишку снова отправили пожить к родне, но ненадолго: Мадлен предложила мне взять конюхом паренька, якобы своего племянника, и я согласился. И, надо сказать, я был им доволен, даже больше. Парень оказался старательным, хорошо ладил с лошадьми, а для этого нужно особое чутье. Что еще сказать? Я был к нему добр, не чурался его общества. А потом случилось горе, и завертелось… Когда погибла Катрин, Мадлен решила предъявить мне сына, нового наследника усадьбы. Да только планы ее расстроились: Жюстен узнал правду и сбежал.
Леон Фоше нервно постукивал пальцами по столу. Вид у него был озабоченный.
— Гуго, я, как и все, читаю газеты. Мадлен Кинтар чуть больше года тому назад осудили за убийство любовника, Венсана, который долго служил у тебя конюхом. А еще она пыталась отравить твою жену. Как большой поклонник Золя, могу сказать, что в цикле романов «Ругон-Маккары» он выдвигает занятную теорию о наследственности, одновременно шокирующую и интересную. Этот юноша, Жюстен, может оказаться таким же злонамеренным и опасным, как его мать.
— Это не тот случай, Леон. Жюстен очень похож на мою дочь, мою крошку Катрин.
— Гуго, что конкретно произошло? — не отступал друг.
— Трагическая случайность! — отмахнулся Ларош. — Я был на заднем дворе, заряжал ружье. Старик Леандр сказал, что вокруг загона для жеребят бродит больная лисица, возможно, что и бешеная. И тут заржал мой Галант. Смотрю — в траве мелькнуло рыжее. Я прицелился, нажал на гашетку… Не понимаю, откуда он взялся, этот Жюстен! И попал под пулю! Приехал со мной повидаться, бедняга. Господи, если он умрет, никогда себе этого не прощу! Леон, кроме него, у меня теперь никого нет! Ты же знаешь, Элизабет, внучка, разбила мне сердце, когда вышла замуж за американца и уехала с ним в Нью-Йорк. Я уже рассказывал тебе все это в мае, когда мы встретились на ярмарке!
Ответное молчание врача было для Лароша мучительным. Леон Фоше старательно отводил глаза, а потом и вовсе уставился на свою чашку. Тогда Ларош залпом выпил водку, к которой до сих пор не прикасался.
— Почему ты молчишь? — не выдержал он. — Почему?
— Я не привык говорить, не подумав. Гуго, если все было так, как ты рассказываешь, то тебе действительно очень не повезло. Это касается и вчерашних событий, и прошлого вообще. Ты много пережил и никогда не опускал рук. Но и я не хочу становиться сообщником в покушении на убийство! Ты признаешься, что злоупотреблял спиртным, и вчера ты был пьян, это ощущалось по запаху изо рта. Значит, при виде сына Мадлен ты вполне мог впасть в бешенство. И не надо так на меня смотреть! Надеюсь, Жюстен, если выживет, подтвердит твою версию событий.
Побелевший от ярости Ларош так сжал пальцами пустую чарку, что едва ее не раздавил.
— Как смеешь ты меня подозревать? — вскричал он. — Я считал, мы друзья!
— Друг не обязательно слеп и глух, Гуго.
В этих словах доктора чувствовалась угроза. Но к Ларошу уже вернулось обычное его самообладание, и он с улыбкой пожал Фоше руку.
— Ты, конечно, прав, Леон! Знай, я высоко ценю твою принципиальность, причем во всех вопросах. Но, может, вернемся к бедному Жюстену?
— Мне нужно отлучиться: утренний обход пациентов. Пока меня не будет, побудь с парнем. Если очнется, в чем я очень сомневаюсь, дашь ему воды, — сказал доктор. — А когда вернусь, перенесем его в другую комнату, потому что больные будут приходить и кабинет должен быть свободным.
— Спасибо тебе за все, что ты делаешь! — сказал Ларош. — Но разве ты не боишься, что я его прикончу? Ты же только что практически обвинил меня в покушении на его жизнь!
Тон был ироничным, провокационным. Фоше пожал плечами:
— Ты не повез бы его ко мне, если бы хотел избавиться от парня. Оставил бы его истекать кровью на заднем дворе, и дело в шляпе! Я же никогда не видел тебя таким расстроенным, из чего следует, что это действительно была трагическая случайность.
Казалось, Жюстен, прикрытый белой простыней, спит последним сном — так он был недвижим и бледен. Гуго Ларош присел рядом и прислушался к его дыханию, натужному, но, вопреки всему, регулярному.
— Пожалуйста, живи! — шепотом, как мантру, повторял он.
Ларош по натуре был человеком деятельным. Он не привык сидеть сложа руки, а избыток энергии выплескивал в бешеной скачке по окрестностям либо в долгих прогулках по виноградникам, а случалось, и криками, и активной жестикуляцией. И пить по вечерам он стал с единственной целью — забыть и забыться.
Но этим утром память предъявила ему все то, о чем он предпочел бы не вспоминать. Ларошу хотелось кричать от стыда. Все перемешалось у него в голове: испуганное лицо дочки, которую он донимал своими неуместными ласками; или это все-таки Элизабет, и ее голубые глаза сверкают ненавистью, когда она бьется в его объятиях?
— Господи, что я наделал! — ужасаясь, прошептал он.
О той гнусности, какой Элизабет подверглась на чердаке в башне, ему до поры до времени удавалось не думать. Зато он помнил свою ярость, жестокосердие, нечестивую жажду обладания. Это был его способ получать удовольствие. А жертве… Жертве полагалось ненавидеть и трепетать. В его памяти четко запечатлелось личико юной Жермен, когда он ее насиловал. Он смотрел на нее не отрываясь, чтобы сполна насытиться ее болью и страхом.
Внезапно он сам удивился, как это небеса не покарали его сообразно всем этим злодействам. А может, все еще впереди и за все придется ответить, если Жюстен не выживет?
На борту парохода «Гасконь», в субботу, 1 июля 1899 года
В салоне для официальных приемов оркестр играл вальс. Элизабет танцевала с мужем, и за ними восторженным взглядом следил капитан судна. С начала плавания молодая чета уже второй раз ужинала за его столиком.
— Ты очаровала нашего капитана, — шепнул Ричард на ушко супруге. — Глаз с тебя не сводит!
— Странно, ведь я — единственная здесь не в вечернем туалете.
— Ты и в этом платье красавица, Лисбет. Но обнаженная, в одном лишь сапфировом колье, будешь совершенно неотразима! Сегодня же вечером проверим!
— Ричард, ну что за глупости! — с лукавой улыбкой отозвалась она.
— Слава Богу, ты снова весела и беззаботна. Смею надеяться, в этом есть и моя
