Пылкие мечты - Мэй Макголдрик

Дэвид повернулся на бок и увидел, что она не спит.

— Ты что, не можешь заснуть?

Она отрицательно покачала головой.

— Почему?

— Ты слишком громко храпишь.

Он улыбнулся:

— Я знаю прекрасное средство — око поможет нам скоротать время…

По телу Гвинет разлилось манящее тепло, которое с дразнящим покалыванием и жжением добралось до ее интимного местечка между ног. Она свернулась калачиком и быстро натянула простыню до самой шеи.

— Спасибо, обойдусь. — Она сделал вид, что зевает. — Я и сама прекрасно справлюсь.

Закрыв глаза, она услышала, как он хмыкнул. Через несколько минут она расслышала, как он повернулся на спину. Гвинет осторожно открыла глаза. Он лежал, снова уставившись в потолок.

Его надо было только чуть-чуть поощрить. Как сильно она любила бы его, если бы он…

Нет, сказала она себе, ворочаясь и пытаясь не замечать будоражащую боль внутри. Она понимала — это было желание, и с каждым уходившим часом, даже с каждой пролетавшей минутой ей казалось, что оно все растет и растет.

Подобное чувство она пыталась описать в отдельных эпизодах своих рассказов. Но она и предположить не могла, насколько приятно это чувство в реальной жизни. Она никогда не думала, что желание любить может быть таким сильным.

Через несколько лет пребывания в Лондоне она познакомилась с людьми, хорошо знавшими Августу Дуглас, графиню Кэверс, женщину приятную, но с экстравагантными манерами. Она посещала многие общественные собрания, но, помимо этого, у нее было множество друзей, сопровождавших ее на приемы, на которые она одна просто не смогла бы попасть. О положении Августы в высшем обществе можно было судить хотя бы по тому, сколько писем с выражением соболезнования она получила после смерти в прошлом году своей дочери Эммы — как она тщеславно уверяла, их количество перевалило за пятьсот. Но чем Августа гордилась больше всего, хотя никогда открыто этим не хвасталась, — так это своей осведомленностью по части всего, что происходило в свете. От Лондона до Бата от ее внимания не ускользало ни одно событие. Роль ее надежных осведомителей играла вымуштрованная ею лично прислуга — ее глаза и уши, — приученная немедленно доставлять ей все сплетни и слухи. Люди болтали, слухи распространялись, и можно было не сомневаться в том, что даже самые невероятные и удивительные из них не минуют ее ушей. Ей льстило, что леди Норт, жена премьер-министра, однажды сказала одному из своих близких друзей, что если бы леди Кэверс заключила союз с французами, то старый жирный Людовик никогда не утратил бы Квебека. В самом деле, это был очень лестный отзыв.

Несмотря на неуемное желание Августы всегда находиться в курсе всех дел, новости, пришедшие сегодня утром, были столь же удивительными, сколь и неприятными. Она приехала с визитом к леди Леннокс в ее загородный дом, расположенный на холме неподалеку от Бристоля. Они как раз завтракали во внутренних покоях, как вдруг вошла горничная Августы и тихо сообщила, что Гвинет после своего отъезда из Лондона возвращалась домой на один день. Но самым удручающим в этом сообщении было то, что Гвинет сопровождал Дэвид Пеннингтон, с которым, непонятно почему, они вместе уехали в одной карете.

— У меня нет ни малейшего представления, что делает этот молодой человек в Англии. Мне все это не нравится, — пожаловалась она своей приятельнице, отодвинув чашку с шоколадом в сторону. Не в силах унять внезапный прилив раздражения, она, раскрыв веер, принялась в волнении им обмахиваться. — Он служил в Ирландии в своей части — это последнее, что я слышала о нем. У него до сих пор не было никаких общих дел с Гвинет. Не могу себе представить, каким образом эти двое могли договориться о встрече в Лондоне! Это просто невероятно! Гвинет не собиралась быть ни на каком званом вечере и не ждала никаких гостей. Она сама мне сказала, что на следующий день после моего отъезда отправится в Эдинбург. Она намеревалась оставаться там вплоть до моего приезда, а оттуда мы должны были вместе поехать в Гринбрей-Холл. Итак, мне хотелось бы знать, ради чего она вернулась в Лондон, причем в компании с таким кавалером, как Дэвид.

Не переставая обмахиваться веером, она встала и подошла к окну, где было попрохладнее.

— Не вижу оснований так беспокоиться, моя дорогая, — успокаивающе произнесла леди Леннокс. — У Гвинет могло быть множество причин для возвращения в ваш городской дом, и я уверена, что все они достаточно веские. Она очень разумная молодая девушка, о чем, кстати, вы сами не раз мне говорили. По моему разумению, если нужен джентльмен, который мог бы сопровождать ее по городу, то кого вы найдете лучше капитана Пеннингтона? За прошедшие несколько лет я видела его раз или два, считаю, что он весьма выгодная партия, и если…

— Муж — капитан Пеннингтон! — повернувшись от окна, раздраженно процедила Августа.

Она дотронулась до лба, на котором выступила испарина. Она была настолько расстроена, что ее даже начало лихорадить. Может быть, у нее снова начались эти ничем не объяснимые приступы жара, которые в последнее время беспокоили ее довольно часто? Нет, решила она, это, должно быть, от расстройства, связанного с поведением Гвинет.

— Все, хватит с меня этой семейки! Мне он глубоко безразличен, даже если бы его покровителем был сам король Георг. Я уже рассказывала вам, как ужасно все они ведут себя со мной. Они буквально не замечают меня! Позвольте заметить, никто из Пеннингтонов не дотронется своими лапами до наследства Гвинет. Между нами говоря, это именно то, на что все они рассчитывают. Беатриса, этот Мафусаил в юбке, — вот кто, несомненно, стоит за всеми их происками — они мечтают прибрать к своим рукам Гринбрей-Холл и тем самым увеличить владения Пеннингтонов. Я всегда знала — раз моя бедная Эмма не получила это поместье в наследство, то спустя какое-то время Беатриса поселит там одного из своих мерзавцев.

Леди Леннокс маленькими глотками пила свой шоколад, посматривая на Августу странным взглядом.

— Гринбрей-Холл и все, что там есть, — это сущая ерунда по сравнению с тем, чем владеет эта семья. Обладая таким богатством, моя дорогая, разве можно серьезно думать, будто они хлопочут из-за…

— Богатство? — раздраженно перебила ее леди Кэверс. — А разве размеры богатства дают право семье погрязнуть в пороках и разврате? Эта семейка — воплощение скандальности. Если Лайон Пеннингтон имеет титул и десять тысяч дохода, то неужели это оправдывает совершенное им убийство моей дочери?

— Неужели, моя дорогая? Ведь это всего лишь слухи. Никто не видел, как он сделал это. И вспомните, ведь он и сам сильно расшибся.