Целитель 12 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

В расстроенных чувствах, она быстро оделась, и вышла в гулкий коридор. Заслышав веселый смех дочери, что позванивал за дверью Инкиного номера, Рита грустно улыбнулась. Ну, хоть у Юли все хорошо…

— Риточка! — выглянул Гайдай из-за двери в отдалении. — На минутку!

Гарина послушно двинулась на режиссерский голос.

— Проходите, Риточка, проходите! — напевно заговорила Нина Павловна. — А то мой уже весь испереживался!

Для Гребешковой в картине нашлась ма-аленькая роль — вредной таможенницы. Эпизод сняли еще в Москве, но не бросать же супруга на съедение пылким мулаткам…

Номер Леониду Иовичу достался трехкомнатный, и режиссер зазвал Риту в небольшой приватный кабинет. Угловатый письменный стол, блестевший полировкой, был заставлен громоздким телевизиром «Филипс», плоским ящиком видеомагнитофона «Сони» и магнитофоном «Ритм-320» — для синхронной записи фонограммы.

— Гляньте, Риточка! — засуетился Гайдай, ероша и без того растрепанные волосы. — Телевизир! Добрался и я, наконец, до этого чуда техники. Хотя им еще в «Белом солнце пустыни» пользовались. В первый раз, правда. Когда это было… Двадцать лет назад! Ну, я и отстал… Присаживайтесь!

Оглаживая юбку, девушка заняла краешек стула. На черно-белом экране монитора застыла видеокартинка, словно нескромное фото со сцены «Сиеста» — мужчина и женщина, голые и смешные, тянутся друг к другу.

— Очень помогает в работе, — бормотал режиссер, щелкая клавишами. — Сразу видно, что и как вышло, в чем огрехи… Не надо ждать, пока кинопленку проявят. Смотрите!

Рита замерла. На экране задвигались она и Видов. Собственная нагота смущала девушку не слишком. Стройная ножка чуть ли не во всю длину… Узенькая талия… Но волнующий изгиб бедра целомудренно — и как бы случайно — прикрыт уголком простыни.

— Плавочки не заметны… — пробормотала Гарина.

— Да! Да! — горячо поддержал Гайдай. — Вот, видите? Ладони прикрывают груди. Только самый краешек выглядывает из-под локтя… Да, вот тут вы протягиваете руки, кладете на плечи Олегу… грудь качнулась в кадре… Но вы ее тут же загораживаете плечом!

— И камера снимает уже со спины, — простодушно вмешалась Гребешкова. — Вон, только краешек левой выглядывает…

— Да, да! — нетерпеливо сказал режиссер. В его глазах плеснула досада, тут же смазанная блеском очков. — Видите, Риточка? Ничего особенного! — он пригладил ладонью разлохмаченный чуб. — А то вы, смотрю, как-то упали духом… — и весело хихикнул: — Не надо падать! Ни духом, ни телом!

— Да всё уже, Леонид Иович, — Рита притворно оживилась. — Так, просто… Перепад настроения!

— Вот и хорошо! — обрадовался Гайдай, хлопнув в ладоши. — Понимаю, выходной, но… Поработаем, может?

— Я только «за», — улыбнулась девушка.

— Отлично! Вы еще не завтракали? Вижу, что нет. Пойдемте, спустимся в ресторан! Нинок, ты с нами?

— Куда ж я вас одних отпущу… — нарочно заворчала Нина Павловна, отыгрывая ревнивую жену.

Рита стояла у окна будуара, выходившего в патио. Плотные шторы невинного розового оттенка распахнуты, на стекла в причудливой раме падает тень навеса, а за темным рядом колонн жарит солнце, и кажется, что фонтан сыпет не сверкающими брызгами воды, а стразами.

В этом эпизоде Гарина не ощущала дискомфорта, даже уличный зной не донимал ее, укрытую «доспехами» Литы. Ниже — ношенные джинсы со штанинами, неловко отрубленными мачете, и «легко превратившиеся» в коротенькие шортики. Выше — легкая маечка с узкими бретельками, красиво обтянувшая груди.

Женственный, соблазнительный образ грубо правили онеры и причиндалы «расхитительницы гробниц» — с бедра на бедро перевешивался оружейный пояс с кобурами, а стройные ножки были обуты в тупоносые ботинки со шнуровкой и медными оковками.

— Сцена «Прощание»! Кадр три, дубль два!

— Свет! Камера!

— Есть…

«Хлопушка» ударила по ушам резким стуком, будто крокодилья пасть ляскнула.

— Тишина! Начали!

Рита слегка напряглась — Олег опасливо обнял ее за талию.

— Ты была так холодна… — пробормотал он чуть обиженно.

— Остыла, — сухо усмехнулась «Лита», поражаясь тому, насколько киношный сценарий соответствует тошному реалу.

Играть «нелюбовь» оказалось гораздо сложнее, чем страсть, зато не нужно притворяться. А уж до чего доволен режиссер — вообще отдельная песня.

Девушка неслышно вздохнула. «Зыбкого сердца весы» так и не пришли в равновесие. Она как бы поставила ситуацию на паузу. Сколько будет длится отсрочка жизни, неведомо, но и гонять по кругу одни и те же мысли… Чего для?

— Стоп! Снято!

Рита расслабила плечи, и тут Видов растянуто выдохнул:

— О-ох…

Побледнев, он рухнул, с костяным звуком ударившись коленями об пол, уронил голову на грудь, и завалился вбок.

От неожиданности девушка замерла, но лишь на мгновенье.

— Эй! — стремительно присев, она дотронулась пальцами до шеи актера — слабый пульс едва прощупывался. — Врача! Скорей! Олегу плохо!

Тот же день, позже

Гавана, 20-я улица

Трехэтажные корпуса Центральной клиники им. Сира Гарсия больше напоминали отель «три звезды», чем больницу. Внутри всё чистенько, аккуратненько, толпы врачей, улыбчивых или серьезных, а очередей вообще ни одной. Что бы там не шипели «голоса» про Фиделя, но медицина у кубинцев — высшего уровня.

Рита оглянулась. В «скорую» пустили лишь ее с Инкой, а Харатьян с Боярским догоняли на такси — старом «Москвиче-412». Дима что-то горячо, но негромко втолковывал Михаилу. Тот хмуро кивал, соглашаясь. Еще бы… Под Новый год ему «полтинник» стукнет…

Прибрела Видова, и утомленно плюхнулась на мягкий диванчик. Покосилась на Ритин наряд, улыбнулась неловко.

— Хорошо, хоть пистолеты сняла, а то бы всех докторов распугала, — пошутила она натужно.

Гарина мельком отразила улыбку.

— И что доктора говорят?

— Терендят по-испански и латински, — без радости вздохнула Инна. — Консилиум у них…

Рита успокаивающе взяла подругу за руку.

— Да ладно… — Видова усмешливо изогнула губы. — Я, к сожалению, спокойна… Переживаю, конечно, все же Олег не чужой мне, но горя нет. Да и чего заранее оплакивать?

— Тоже верно…

— О, идет! — Инна вскочила, распрямляясь пружинкой.

Рита не спеша поднялась следом. Из кабинета, где продолжал шуметь медперсонал, вышел высокий, худой кубинец, загорелый до черноты.

— Доктор Рамирес! — воскликнула Видова.

А Гарина похолодела — уж слишком серьезное лицо у врача.

— Сеньора… — по-русски и мягко заговорил врач, похоже, испытывая стыд за свою беспомощность. — Всё слишком запущено, сеньора. Впрочем, даже если бы вашего мужа доставили раньше, мы все равно ничем не смогли бы ему помочь. У сеньора Видова — рак мозга, и совершенно неоперабельный…

Инна даже не качнулась, лишь кровь отлила от лица.

— И… — вымолвила она. — С-сколько?..

Эрнесто Рамирес удрученно кивнул, поняв не договоренное.

— В зависимости от того, как будет расти опухоль… От недели до месяца. Но на месяц я бы не рассчитывал. Извините, сеньора…

— Да нет, я понимаю… — промямлила Видова, растерянно оглядываясь. — А… Можно его забрать?

— Да, да, конечно, сеньора! Наши санитары доставят Олего в отель, и поднимут прямо в номер.

— Грасиас… — Инкины губы сломались в жалкой гримасе.

Врач неуклюже поклонился и побрел в ординаторскую, ожесточенно срывая марлевую повязку.

…Видова переложили с носилок на койку, как неживого. Он еле заметно дышал, иногда открывал глаза, но смутно понимал, где он и кто с ним. Правая рука «Олего» лежала плетью, изредка сжимаясь в слабенький кулак, а левая беспокойно елозила по груди, словно ища потерянное.

— Не одно, так другое, — жалобно причитала Инна, скорчившись на стуле, — не другое, так третье…

Васёнок встал за спинкой кровати, решительно сжав пухлые губы. Не глядя на маму, он наложил ладони на лоб Олега, едва касаясь волос приговоренного.