Король и Каролинка - Максим Солохин

"Размышляю, чем бы заняться", -- это была явно ЕГО мысль, а не моя. Очевидно, Королю не нравилось, что я молюсь, и он размышлял, чем бы занять меня, чтобы отвлечь от молитвы. Так я истолковал эту строку. Потому я решил пока попытаться продолжить молитву, игнорируя поэтические позывы.

Но не тут-то было! Мысли, мудрые и красивые мысли закружились с такой силой и скоростью, что голова у меня пошла кругом. На меня напало какое-то оцепенение и тут я чего-то не помню...

Я обнаружил себя сидящим за столом с поэтическим пером в руках. От вчерашней иронии не осталось и следа. Стихи были задумчивыми и мудрыми.

Я хочу поиграть. Умираю от скуки

Я ложусь на кровать. Размышлять.

Размышляю, чем бы заняться.

Будто мухи -- мысли роятся.

Задевают лицо и руки,

Но на сердце никак не садятся.

Словно я развлекаться устал.

Будто я... давно

Отыграл.

Очень быстро минуты летят.

Очень медленно смерть надвигается.

Стихи были темными, тревожными, полными неясных намеков. Но не хватало двух строк. И как меня помучили эти последние строки!

Неожиданно возникшая мысль о смерти пропитала стих запахом ладана. Это, видимо, встревожило Короля, и он попытался объявить забастовку. Вначале меня то пугали какие-то "лики страшного рая", то настораживали иронические "блики рая -- играя"... Я догадывался, что это Королю страшны лики рая. И работать в такой обстановке он отказывается.

Тогда я решился во что бы то ни стало рифмовать "летят" с "распят". Чтобы Королю жизнь медом не казалась. Я крупно записал на бумаге слово "РАСПЯТ" и несколько раз подчеркнул. Чтобы мой гений нисколько не сомневался в серьезности моих намерений.

Бессознательное отреагировало немедленно. Мне долго лезло в голову навязчиво-легкомысленное "не беда! Успеешь покаяться". Потом истерический крик: "Он распят!" И еще непонятное: "Непонятно! Неприятно!". И даже так: "Свят, свят, свят -- и распят". Наверное, это мой гений недоумевал, безуспешно пытаясь осмыслить главную загадку христианского Богословия.

Сильно захотелось мне убрать слово "распят". Но я не поддался: ясно было, что это воля Короля, которому неудобно действовать так близко к Распятию. В отместку за упорство мой Король очень долго мучил меня последней строкой. Я ворочался в постели с боку на бок, не в силах остановиться ни на чем. Последней строки не было, вернее, их было слишком много, и ни одна меня не удовлетворяла. Раздражала. Мне хотелось бы вовсе избавиться от этих несуществующих строк, но ритм стиха их требовал. Строка должна была проявиться -- но какая?...

Он распят -- и лампады горят. Успеваю -- покаяться?

Так написал я, перечитал стих, вздохнул, лег в постель. Вскочил и переписал одну строку:

Будет в пятницу Бог распят...

В окно глядела молчаливая Луна с разинутым в безмолвном крике ртом. Глядя ей в рот, я переделал еще одну строку. Вот так:

Очень быстро минуты летят.Полнолуние надвигается.Будет в пятницу Бог распят.Успеваю ещеПокаяться?

Я лег -- и сразу провалился в забытье. О молитве не вспомнил вообще.

Ночью

Ночью у меня был нехороший сон про Настю. Я иду по какому-то коридору с одинаковыми дверями по сторонам. Я знаю, что сейчас я встречу Настю, мне почему-то очень страшно, но я знаю, что я должен идти. И вот из-за поворота появляются два медбрата, которые катят каталку на колесиках. На каталке -- Настя. Она не просто лежит, но почему-то крепко привязана проволокой, лицо у нее страдальческое.

-- За что ты ТАК со мной, Король? -- говорит мне Настя со скорбью и упреком.

Я молча смотрю, как ее увозят по коридору. Теперь я знаю, что ее везут не для того, чтобы лечить, а чтобы мучить, пытать.

Потом я проснулся от какого-то шума. Родители почему-то зажгли свет в коридоре. Папа с кем-то говорил по телефону.

-- С чего вы взяли? Он спит...

В это время Мама осторожно заглянула ко мне в комнату. Я почему-то притворился спящим. А потом и правда заснул. Засыпая, я вроде бы слышал, как Папа куда-то звонил, а потом вроде бы даже вышел из квартиры. Как ни странно, меня вся эта суета не заинтересовала, как будто не имела ко мне никакого отношения.

Исповедь

Наутро мы с Папой поехали в Храм. По дороге, в автобусе, мне позвонила Вика:

-- Слушай, ты сегодня спал?

-- Конечно, а что?

-- Ты не выходил из дома?

-- Ночью?!

-- Ночью.

-- Нет, конечно. А зачем?

-- Незачем. Но ты точно не выходил?

-- Точно не выходил. А зачем ты спрашиваешь? Ты что, видела меня где-то?

-- Нет. Это Настя. Она, похоже, сошла с ума. Значит, точно сошла с ума.

-- Настя?!

-- Настя. Все, сейчас неудобно, я потом расскажу. Ее увезли, забрали в больницу.

-- Настю?! -- я сразу вспомнил свой сон.

-- Да, да. Давай потом, мне сейчас неудобно говорить...

Вика отключилась. Мы вышли из автобуса. У меня было странное чувство, что я виноват в чем-то перед Настей. Я не сделал чего-то, чего она ожидала от меня. Не оправдал ее надежды.

Наверное, я не должен был все это рассказывать Папе...

-- Что там случилось? -- поинтересовался Папа.

-- Что-то с Настей. Вика говорит, ее забрали в больницу. Вроде как сошла с ума.

-- Очень возможно, -- заметил Папа. -- Я ее вчера видел -- сразу было ясно, что дело плохо. Ощущение было очень тревожное. Но это и понятно. Черная магия -- дело нешуточное. Знаешь, сколь веревочка не вейся...

Мы стали переходить оживленный проезд и в разговоре вышла заминка. Потом я признался:

-- У меня такое чувство, что я виноват перед ней...

Я помолчал, подбирая слова.

-- Я будто предал ее, бросил.

Я рассказал Папе свое сновидение.

Внимательно выслушав, он посоветовал:

-- А ты скажи на исповеди. Если совесть неспокойна, значит, правда в чем-то виноват.

На исповеди я рассказал свой сон про Настю в больнице, рассказал, что потерял крестик, как стал невидимкой, как летал во сне над Вавилоном.

Батюшка попался добрый, улыбчивый. Выслушав меня, он уточнил:

-- Ну, ты ведь не колдовал сознательно? Никаких сделок не заключал с нечистой силой? Не было такого?

-- Сознательно -- не было. Подсознательно -- не знаю. А совесть -- неспокойна.

-- Сознательно -- не было? -- настаивал батюшка.

-- Не было. Это было наваждение какое-то. Я совсем забыл про Бога. Утренние молитвы -- пропустил. И вечерние -- пропустил. Вот и получилось...

-- Вот это -- плохо. Не пропускай, чтобы ничего такого не получалось. Мы немощны, как нам без Бога?

Я покивал головой.

Папа и Вика

После службы мне стало как будто полегче. Помолившись на службе, я как-то отстранился от всего этого... Стало ясно, что я, во-первых, действительно виноват. Виноват, что заигрался, забылся. Забыл про Бога, про молитву, про все на свете. Вот и остался без защиты, без Креста, вот и влип в какую-то неприятную историю.

-- Помнишь, про семь бесов? -- сказал Папа.

-- Про каких?

-- Притчу Христову. Про то, как изгнали одного беса, а место не заняли. Оставили место чистым и незанятым. А он пришел, смотрит, место чистое, незанятое. Пошел и позвал еще семерых.

-- Помню.

-- Вот, ты пожил с Мамой в монастыре, помолился. Теперь смотри, как бы к тебе не прицепились семеро вместо одного.

-- Да вот, уже прицепились...

-- Вот это и называется "белая магия", -- заметил Папа. -- Мы их гоним, а они сами к нам липнут... Так что теперь больше молись, не оставляй чистое место незанятым...

Когда мы вошли во двор, навстречу нам попалась Вика. Увидев нас двоих, она почему-то замерла на месте, как кролик перед удавом. Я не понял. Я глянул на Папу. Тот улыбался Вике, как старой знакомой. Но глаза -- глаза его глядели на Вику слишком уж пристально.

-- Здравствуй, Вика, -- сказал Папа. -- Это ты звонила нам ночью?

-- Это Вы?! -- сказала Вика. -- Это были Вы? А я думала -- как голос похож... как удивительно...

-- Ну, рассказывай, -- перебил ее Папа. -- Что там у вас стряслось?

И Вика рассказала.

Оказывается, сегодня ночью она ночевала у подруги, в соседнем дворе. У подруги на несколько дней уехали родители, а она одна боялась, и Вику попросили... И вот, около полуночи к ним вдруг заявилась Настя. Настино явление было страшным.

Собственно, страхи начались с вечера, еще до появления Насти. Вначале девчонки отчетливо услышали какой-то голос. Потом кошка пару раз вдруг начинала метаться по квартире, будто убегая от кого-то невидимого. Но даже и это были цветочки. Главный страх пришел за Настей.

-- Она была уже ненормальная, -- сказала Вика. -- Совсем-совсем больная.

Во-первых, Настя не позвонила в дверь, а начала оглушительно барабанить и не переставала, пока ей не открыли.

Во-вторых, Настя немедленно заперла и даже забаррикадировала дверь, объяснив свое поведение так: