Тень и искры - Дженнифер Ли Арментроут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я кивнула, хотя мне везло не раз с тех пор, когда в детстве я воскресила Баттерса. Ни разу мой… дар не привлек внимания Первозданного Смерти. И я…
Не знала, что собиралась сделать.
Дрожа, подняла руки и посмотрела на них. Сейчас они казались нормальными. Как и всё во мне. Я прерывисто выдохнула.
– Я думала, что ты умерла…
– И умру, Серафена. Скоро.
Я посмотрела ей в глаза. Это игра моего воображения или она кажется под одеялом еще меньше? Более исхудавшей?
– Я прожила достаточно долго. Я готова.
Я прикусила задрожавшую губу и кивнула.
Пусть эти глаза потускнели, но в них все еще есть сила удерживать мой взгляд.
– Знаю. – Я сцепила руки и крепко прижала к коленям.
Она пристально смотрела на меня, полуприкрыв глаза.
– Ты пришла еще зачем-то, кроме как потревожить меня?
– Хотела тебя проведать.
Это была правда, но существовала еще одна причина. Вопрос, который некоторое время не давал мне покоя.
– И я хотела кое о чем спросить, если ты не против.
– Мне нечем заняться, кроме как лежать и ждать, когда ты уйдешь, – проворчала она.
Я слегка улыбнулась, но улыбка быстро померкла, а внутри у меня все напряглось.
– Когда-то давно ты кое-что сказала, и я хочу знать, что ты имела в виду. – Я взволнованно вдохнула. – Ты сказала, что меня осенили смерть и жизнь. Что это значит? Быть осененной и тем и другим?
Одетта издала хриплый смешок.
– Спустя столько лет ты пришла спросить?
Я кивнула.
– Есть причина, почему ты сейчас спрашиваешь?
– Вообще-то нет. – Я пожала плечами. – Просто я всегда над этим размышляла.
– И решила спросить, пока я не сыграла в ящик?
Я нахмурилась.
– Нет…
Ее белые кустистые брови поползли на лоб. Я вздохнула.
– Ладно. Наверное.
Она рассмеялась хрипло, но ее глаза ярко вспыхнули.
– Не люблю тебя разочаровывать, дитя, но я не могу ответить на этот вопрос. Это провозгласили Судьбы при твоем рождении. Только Судьбы могут сказать тебе, что это значит.
Глава 5
На следующее утро, подавляя зевоту, я вошла в освещенную свечами комнату, воспользовавшись дверью для слуг. Вяло переставляя ноги, пересекла тихую гостиную королевы. Я плохо спала ночью – до утра мучаясь из-за досадной головной боли и попыток разобраться в туманном ответе Одетты.
Я не знала, почему так стараюсь понять, что имела в виду моя няня. Не впервые она говорила загадками. И, если честно, мне казалось, что она все приукрашивает. Например, что Судьбы – Арей – провозгласили, будто меня при рождении осенили жизнь и смерть. Откуда Одетте об этом знать? Именно, неоткуда.
Качая головой, я прошла мимо плюшевых кушеток цвета слоновой кости. Толстый ковер заглушал звук моих шагов. Я добралась до конца длинной узкой комнаты на втором этаже, где горели два канделябра. Не припомню, чтобы когда-нибудь в них не зажигали свечи.
В этой тихой, наполненной ароматами роз комнате висел портрет короля Ламонта Миреля. Я подняла голову и принялась неторопливо рассматривать изображение, зная, что у мамы сейчас второй завтрак и я могу спокойно здесь находиться.
Мой отец.
Сердце в груди сжалось. Возможно, от горя, хотя я не была уверена, что могу горевать по человеку, которого никогда не видела.
Он погиб вскоре после моего рождения – бросился с восточной башни замка Вэйфейр. Никто никогда не говорил почему. Об этом вообще не говорили. Но я часто думала, не мое ли рождение – напоминание, что сделал его предок, – подтолкнуло его к такому шагу.
Я сглотнула, вглядываясь в портрет, написанный так искусно, что казалось, словно отец стоит передо мной – в белых со сливовым одеждах, с короной из золотых листьев на волосах цвета насыщенного красного вина.
Его волосы падали на плечи свободными волнами, тогда как мои… это масса небрежных кудрей и спутанных прядей, доходивших до бедер. У нас одинаковая форма бровей, выгнутых так, что придавали мне вопросительный или осуждающий вид. У нас похожий изгиб губ, но на портрете уголки его рта приподняты в легкой улыбке, тогда как я, если верить неоднократным замечаниям королевы, выгляжу хмурой. У него несколько веснушек на переносице, а у меня все лицо в крошечных крапинках, словно кто-то опустил кисть в коричневую краску и махнул ею на меня. Глаза у отца такие же травянисто-зеленые, что и мои, но меня всегда поражало, как они нарисованы.
В его глазах не было ни света, ни блеска жизни или веселья, которое бы соответствовало изгибу рта. В них таился страх человека, которого преследуют. Я не представляла, как художнику удалось выразить эти эмоции, но они ясно читались.
Смотреть в глаза отца было тяжело.
Трудно было вообще смотреть на него. У него более мужские и жесткие черты, чем у меня, но между нами так много сходства, что задолго до своего провала я гадала, не было ли это одной из причин, почему мама не могла долго смотреть на меня. Я знала, что она его любила. И по-прежнему любит, хотя нашла место в своем сердце и для нежных чувств к королю Эрнальду. Вот почему свечи никогда не гасили. Вот почему король Эрнальд никогда не заходил в эту гостиную, а мама, когда ее настигали жестокие головные боли, скрывалась здесь, а не в покоях, которые делила с мужем. Вот почему она проводила долгие часы наедине с портретом Ламонта.
Я часто думала, были ли они сердечной парой – если вообще существуют такие отношения, о которых пишут стихи и слагают песни. Две половинки целого. Говорят, что прикосновения таких людей полны энергии и их души узнаю́т друг друга. Говорят, что они даже могут являться друг другу во снах, и утрата одного становится для другого непоправимой.
Если сердечная пара – не просто легенда, тогда, наверное, мои мать с отцом были такой парой.
В груди ощущалась тяжесть, гнетущая и холодная. Иногда я гадала, не винит ли мама меня в его смерти. Может, если бы у них родился сын, отец был бы до сих пор жив? Но его нет, и мне плевать, во что верят жрецы Первозданного Жизни и что утверждают. Он должен быть в Долине и обрести покой, которого не мог найти при жизни.
В глубине холода загорелась жаркая искра гнева. Это была еще одна причина, почему так тяжело на него смотреть. Я не хотела сердиться,
