Железный Грааль - Роберт Холдсток

Их предводитель проехал взад-вперед вдоль ряда своих воинов. Его серые глаза смотрели прямо на меня: сейчас, я знал это твердо, он ясно видел меня. Я приоткрыл свой слух и уловил его шепот:

– Уходи с холма. Мальчик наш…

Я узнал голос. Это он говорил со мной в крепости сквозь ливень – человек, похожий на Урту.

Но я уже разогнал свою колесницу. Легкое копье пробило борт, стрела ранила в шею левого в паре коней. Стройный скакун словно не заметил раны. Кимон видел меня и выкрикивал что-то. Воины в кольчугах прыгнули ко мне. Я голыми руками сбросил их вниз.

Камах, Сетерн и еще четверо наших воинов стояли наготове. Высокий воин на могучем коне выскочил мне наперерез, заслонив кричащего, мечущегося мальчика. А мальчик рвался в бой, не выпуская поводьев, потрясая мечом.

Мелькнула мысль призвать волка. Волк с колесницы мог бы перепрыгнуть стену всадников, схватить Кимона и умчать его от опасности. Я уже начал призывать чары, которые бы уподобили меня волку, дали силу зверя, затуманили бы глаза смотрящих, чтобы образ волка представился их взглядам.

Кимон избавил меня от лишних трудов. Он высоко подпрыгнул, перевернулся в прыжке. Еще один прыжок, а с третьего он перескочил стену серых плащей, метнулся в сторону, метнув в другую свой короткий меч в наезжавшего на него всадника. Клинок, дрожа, застрял в горле воина, и тот опрокинулся назад, вываливаясь из седла. Кимон подтянулся через борт моей разбитой повозки, подхватил мой щит, снова спрыгнул вниз, трижды прокрутился на месте и плашмя метнул тяжелый щит над примятой травой. Мой призрачный собеседник вылетел из седла, сбитый ударом.

Будь у моего щита острая, заточенная кромка, воина разрубило бы пополам – с такой силой метнул юный Кимон тяжелый овал крытых бронзой деревянных пластин.

Он в кувырке вернулся на колесницу, страшный, залитый кровью, струившейся из рассеченной щеки. В глазах стояли слезы, он выкрикивал:

– Разбиты! Мы разбиты! Отец станет стыдиться меня.

– Не разбиты! Просто отступаем. Отец будет гордиться тобой!

Я развернул коней и погнал их сквозь высокую траву. Всего одиннадцать человек из нашего войска, верхом на конях или бегом, бросились за нами. Всадники в плащах возвращались в крепость неспешным шагом, а прочие обитатели Страны Призраков склонялись над нашими убитыми, собирая мрачные трофеи и насаживая их на копья.

За первыми деревьями рощи мы оказались в безопасности. Но Кимон растерянно и беспомощно оглядывался: его советчик, мудрый молодой Ларен, лежал порубленный на той самой земле, на которую положили когда-то новорожденного Кимона, чтобы он узрел звезды над родным домом, прежде чем отослать ребенка к приемным родителям клана корнови. Он стоял в тени, угрюмо глядя на равнину, над которой уже начали собираться вороны.

– Отец станет стыдиться меня, – тихо повторил он и резко добавил, не дав мне вставить слова: – И не разубеждай меня. Плохой это был день для всех нас!

– Хуже – для тех, кто остался на копьях. Но твои кости не белеют под небом.

Он не слушал утешений, мрачно уставившись на головы, выставленные над Бычьими воротами.

– Я был не прав. Это моей голове следовало таращиться с копья. Права была Мунда!

Мунда? Значит, она говорила и с братом? Я спросил Кимона, что сказала ему сестра.

– Выждать время. Собраться с силами. – Он оглянулся на меня, в глазах его стояло отчаяние. – Я должен теперь предложить себя в заложники, Мерлин… но пока Урта не вернулся, я не могу! Нет, я не боюсь. Но отцу понадобится сын, когда он вернется из своей Греции. Разве не так?

– Так. – Это было все, что я мог сказать мальчику.

Добрые боги, на моих глазах этот хрупкий юнец совершил подвиг, каких не совершали всадники и щитоносцы на Фермопилах! Если бы враг наш принадлежал к живущим, честь требовала бы от него теперь предложить себя в заложники, хотя, по правде сказать, он был еще слишком молод. Никогда не брали в заложники детей правителя, не закончивших срок пребывания в приемной семье. Убить такого было можно, но взять в заложники – нет.

Однако все это были праздные умствования. Мы сражались с Мертвыми, и немалой победой было лишить их такой добычи, как сын правителя.

Оставив мучимого раскаянием Кимона одного, – мне казалось, что ему это будет на пользу, – я вернулся на равнину и смотрел, как мясники заканчивают свою работу. Я удивился, увидев рысцой подъезжающего ко мне предводителя всадников. Он ехал один, безоружный, закинув за спину щит и обнажив голову. Нерожденный, теперь в этом не было сомнений. Он предстал передо мной в облике средних лет своей будущей жизни – как видно, самого в ней богатого приключениями времени. Развернулся ко мне правым боком – в знак мирных намерений, полагаю.

– Кто ты? – окликнул он меня.

– Тот, кто старше белых костей, лежащих под этим холмом, – ответствовал я. – Старше дуба, срубленного для первых ворот его крепости, старше земли, засыпанной в первые стены; столь старый, что вхожу в Страну Призраков и выхожу обратно, не замечая различия…

– Мертвый, стало быть. И все же живой. Так мне кажется.

– А ты? Кто ты такой?

– Хороший вопрос, – засмеялся всадник. – Хотел бы я знать ответ. Но это мои места: я здешний. Этот холм я видел во сне. Не могу дождаться, пока займу его. Мальчику не будет вреда… от меня. У тебя есть имя?

– Такого, какое можно назвать, – нет. А ты? Ты получил имя?

– Порой мне кажется, да, а порой – нет. Это проклятие тех, кто ни там, ни здесь. Я не желал мальчику вреда…

– Это я знаю.

– Но есть другие. Их больше, чем нас. И все мы твердо решились остаться в этой крепости. Так что если хочешь сохранить кровь и мозг своего чудо-прыгуна, держи его отсюда подальше. Поверь, если он вернется, я сам нанесу смертельный удар. Пусть сердится, пусть краснеет. Пусть лучше кровь приливает к щекам, чем льется на траву. Я думаю, ты понимаешь. Ты видишь, что будет. Видишь кровь. Видишь пир воронов…

– Кто ты? – выкрикнул я, открывая глаза, но туман, отделявший меня от Страны Призраков, застилал зрение.

Еще не рожденный, но муж великой мощи; он сидел в седле своего горячего скакуна и в то же время скитался в лесах в поисках собственных ответов. В одном я был уверен: нам с незнакомцем суждено встретиться снова в его настоящей жизни.

– Кто ты? – снова прошептал я и по наклону его головы понял, что вопрос услышан.

– Не знаю, – последовал ответ после долгого молчания. – Мне не дано знать. Но в одном я уверен: гниль завелась в сердце страны за рекой. Там Отравленный, Несущий Смерть. Он берет пленников и внушает им, что они – повелители. А я не хочу быть среди них!