Забвению неподвластно - Александра Торн

Когда Дункан возвратился к машине, Меган и Малкольм продолжали беседовать. Он громко хлопнул дверцей и обратился к Малкольму:

— Могу ли я кое о чем попросить?

— О чем угодно.

— Меган страстно мечтала посмотреть сегодня вечером в кинотеатре «Париж» фильм «Наши танцующие дочери». А меня что-то мутит, к тому же я смертельно устал. Ты не мог бы сходить с ней в кино вместо меня?

Малкольм просиял:

— С огромным удовольствием! Я слышал, что новая «звезда» — Джоан Кроуфорд — просто бесподобна в этой картине.

Какое-то мгновение Дункан думал и даже надеялся, что Меган будет возражать. Вместо этого, когда они подъехали к «Ла-Фонде», она выдала Малкольму ослепительную улыбку:

— Поскольку мой муж нехорошо себя чувствует, почему бы нам сейчас вдвоем и не пообедать?

— Ты не против, приятель? — спросил Малкольм.

Дункан не возражал. Его план заработал даже быстрее, чем он предполагал.

Он сохранял улыбку на лице до тех пор, пока Меган и Малкольм не скрылись за поворотом, затем возвратился к своему обычному хмурому состоянию. Он никак не мог понять Меган. Какое представление играла она сегодня и с какой целью? Он никогда не видел, чтобы она носила один и тот же костюм два дня подряд: некоторые она вообще надевала один раз в жизни. А в этом наряде она приехала вчера. Ее поведение у Марии поразило его еще больше. Она не обращала внимание на красоту индейской керамики и индейского искусства, даже будучи новобрачной. С чего бы это сегодня она так расшаркивалась перед Марией Мартинес, неся чепуху по поводу ее якобы широкой известности, хотя о ней вряд ли слышал кто-нибудь, живущий за пределами Нью-Мексико? И почему она тогда не упомянула, что у них дома есть с полдюжины ее работ?

Дункан был уверен, что хорошо знает свою жену. Теперь он с удивлением думал, какой новый сюрприз она ему преподнесет. И отчего, к дьяволу, его так влечет к ней, хотя каждая клеточка мозга твердит ему, что это сумасшествие?

Джейд понадобилось большое усилие, чтобы забыть свои тревоги, и она провела действительно приятный вечер в обществе Малкольма. Сначала они пообедали в кафе на улице Сан-Франциско, а затем отправились в «Париж» — богато украшенный дворец кино. В его вестибюле стояли причудливые позолоченные фигуры, стулья в зале были обиты плюшем, колонны выступали из стен. Даже потолок был весь разрисован. «Париж» был полной противоположностью современным многозальным кинокомплексам.

Фильм был черно-белым, но было приятно наблюдать за молоденькой очаровательной Джоан Кроуфорд, танцующей и флиртующей перед кинокамерой. Она еще не знала, какую цену ей придется заплатить за свой успех в будущем. Фильм напомнил Джейд о ее времени — Голливуд, Беверли-Хиллз, дом в Малибу… Она покинула их внезапно и не была уверена, что когда-нибудь возвратится туда.

После фильма Малкольм проводил ее до отеля, поцеловал джентльменским поцелуем в щеку и оставил в вестибюле. Когда Джейд на цыпочках прокралась в спальню, Дункан спал. Она разделась в ванной и легла в постель, приготовившись к бессонной ночи. Но сразу провалилась в глубокий освежающий сон.

Проснувшись, она обнаружила на ночном столике записку от Дункана. Он сообщал, что вернется в одиннадцать и отвезет ее на ранчо Сиело.

Этот мужчина взял за привычку исчезать. Она предположила, что он делает это для того, чтобы досадить Меган. Однако она не Меган и чувствует только облегчение оттого, что не видит по утрам Дункана Карлисла.

Часом позже она в одиночестве завтракала в «Ла-Пласуэлле», просматривая купленную в вестибюле «Санта-Фе нью-мексикэн». Заголовки — «Билль о помощи фермерам одобрен сенатом», «Риск полетов увеличился», «Общеобразовательные школы небезопасны» — могли принадлежать любой газете в ее время.

К ее удивлению, реклама оказалась даже более увлекательной, чем новости. Бакалеи фирмы «М-систем» предлагали масло по 44 цента за фунт, консервированные персики — по 25 центов за банку, жареное филе свинины — по 24 цента за фунт. Магазины «Дж. С. Пинни» продавали осенние пальто за 9 долларов 90 центов, а с меховым воротником — за 14 с половиной долларов. Мужская галантерея «Харт, Шаффнер и Маркс» имела в продаже костюмы по 25 долларов.

Газета была переполнена рекламой фирм «Хилл бра-зерз», «Гудйерз», «Свифт» и т.д. Сами эти названия будили в ней ностальгию по дому. Она испытала чувство, похожее на сентиментальность, узнав, что и в этом времени можно ходить в магазины «Скэгг», «Сэйфвэй» и «Пигги-Виггли». Она встретила такое количество знакомых названий, что даже почувствовала облегчение от этого, пока, пробегая рекламу автомобилей, не наткнулась на модель «марман спорт родстер» 1927 года выпуска — машину с открытым двухместным кузовом, складным верхом и откидным задним сиденьем.

Эти несколько слов пробудили в ней такую тревогу, даже отчаяние, что она чуть было не бросилась вон из ресторана. Она уже познакомилась с «дьюсенбергом», но о «мармане» не слышала никогда. Каким, черт возьми, образом она будет решать эту шараду, если знает о Меган и окружавшей ее жизни так мало? На какой срок она застряла в 1929 году? Какую часть себя она потеряла? И что сделает Дункан, если разоблачит ее до того, как она сумеет вернуться назад?

Инстинкт подсказывал ей, что необходимо бежать отсюда куда глаза глядят, и чем скорее, тем лучше. Логика советовала остаться. Если путешествие во времени связано с определенным местом, то для возвращения домой она должна находиться как можно ближе к «Ла-Фонде». А она может это сделать, лишь оставаясь женой Дункана Карлисла.

Ока должна верить, что именно здесь существует окно в ее время, окно, открывающееся в обе стороны. И ей необходимо его найти. Платье является частью нужного ключа, но, быть может, не единственной. Джейд предположила, что недостающие звенья может дать изучение жизни Меган Карлисл и ее дома. Да, несмотря на инстинкт, несмотря на чувство страшной опасности, которое охватывает ее при любом взгляде постороннего, она должна оставаться здесь.

Ровно в 11 утра она ожидала в вестибюле, окруженная багажом семейства Карлислов. Появившийся Дункан никак не объяснил своего отсутствия. Он просто проводил ее до машины, в которую два гостиничных мальчика погрузили их чемоданы.

— Прекрасный день для поездки, — сказала она, когда машина свернула на юг, на тракт Санта-Фе.

— Угу, — пробормотал он.

— Ты мог бы быть повежливей.

— Мы одни, к чему притворяться?

Она сдержала готовый уже вырваться злой ответ: это дело Меган, не ее.

Несмотря на недавнее решение продолжать маскарад, она не могла удержаться от ощущения, что каждая миля дороги отдаляет ее от собственного времени и дома. Через полчаса они повернули на узкую дорогу, ведущую на восток. Висящий у дороги знак оповещал, что она ведет в Лас-Вегас, штат Нью-Мексико. Джейд она казалась дорогой в никуда.