Координатор - Антон Павлов

— Прекратите это делать, — сказал Андрей. Он безумно смущался в эту секунду. Подумать только, он первый раз видит этих людей и даже имён их не знает, а должен вразумить их!

Помоги мне Господи Иисусе Христе, — подумал Андрей. Как индеец в пляске, так и он, обходя несколько раз кровать ребёнка, собирался с силами. И когда его боевой дух достиг наивысшего предела, Андрей ответил изумлённым и обиженным взглядам хозяев этой квартиры.

— Прекратите это! Мальчика нужно лечить. Пока ещё хоть что-то можно сделать…

— Что вы говорите? — у миловидной женщины с роскошной косой оказался надтреснутый то ли от сигарет, то ли от горя голос. — Что вы можете знать? Кто вы, вообще? Если доктор, то убирайтесь отсюда вон!

— Это мой старший сын, — Елизавета Сергеевна ни на секунду не прекращала своих действий. Она сжимала ивовые прутики в руке, когда задёргивала шторы. Тусклый ночник возле входа светил, как китайский копеечный фонарик светил бы в аду. — Не обращайте на него внимания.

— Мне звонил Ким Борисович Коорд, — Андрей решил сразу расставить все точки над «i» — Он очень вас уважает, но…

— Не говорите о нём, — прошептал мужчина. В его взгляде было столько боли, что Андрей подчинился.

— Лечить мальчика? — женщина закусила свою косу, как лошадь удила и прошипела. — Врачи уже убили моего первого ребёнка. Неужели вы думаете, что я отдам им и Гришу?!

Значит, его зовут Гриша, — подумал Андрей, быстро посмотрев на равнодушно откинувшего голову на подушки, мальчика. Значит вот в чём причина несговорчивости родителей ребёнка. Их первенец погиб по вине врачей. Или они так считали, но считали вполне искренне, судя по реакции женщины.

— Гриша выздоровеет, — женщина несколько раз кивнула. Её движения были пропитаны нервозностью. — Мы всё делаем для этого. Всевышнему не понравилось, что я вышла замуж за татарина, и он отобрал у меня первенца. Как мы плакали! Господи, если бы вы только знали, как мы плакали!

Женщина переглянулась с мужчиной. Тот быстро взглянул на жену и снова опустил голову.

А женщина продолжала:

— Я приняла ислам. И вот Бог, он ведь един?… — женщина спрашивала об этом Андрея, как будто тот обязательно должен был знать это. Андрей чуть заметно кивнул, думая, что о единстве Бога было бы глупо спорить над постелью умирающего мальчика. Женщина как будто только этого и ждала. Она продолжила жарко говорить, иногда быстро-быстро мотая головой, так что её рыжая коса вздрагивала, как дохлый удав. — И вот Господь одарил нас Гришей… Четыре года Бог был спокоен, но потом он вспомнил, что я наделала… Что я поменяла веру! И наказал нас. Мальчику поставили диагноз — рак… Я знала, что нужно Богу. Мой муж Рустам крестился и взял мою фамилию. Теперь мы с мужем и крещённые, и мусульмане мы… И у нас двойные фамилии: Павленко-Ахметшины. Богу, если он и вправду такой единый, как все говорят, если и есть к чему придраться, то с этим справится ваша мама. Госпожа Елизавета подправит ауру нашего мальчика, и Богу просто некуда будет деваться! Он даст здоровье мальчику! А врачи бесполезны, если Бог обиделся!

— Как бы вы не относились к Богу, мальчика нужно лечить! То чем занимается моя мать, незаконно… — Андрей сказал первое, что пришло ему в голову. Честно говоря, он никогда не интересовался у матери, есть ли вообще у неё какие-нибудь разрешения на подобную деятельность. Андрей положил ладонь на морщинистую руку матери и произнёс. — Мама, прекрати это немедленно.

— Уберите руки, — Рустам Ахметшин — Павленко схватил Андрея за предплечье. — Уберите руки, или я ударю вас.

Андрей смотрел в карие раскосые глаза мужчины и не видел в них причины, по которой тот бы не выполнил свою угрозу.

Господи, дай мне силы вынести это всё, — подумал Андрей и приготовился схватить мать и насильно увести её отсюда. Закрыть её дома, устроить сцену с криками и промыванием мозгов, чтобы ноги её не было в этой несчастной квартире!

В ту минуту, когда он уже готов был это сделать и прикидывал, как плечом отбиться от христианизированного мусульманина, и от мусульманизированной христианки… В эту минуту на их тройное рукоположение, легла ещё одна ладонь.

Как в детской игре.

Это была маленькая ручка. Почти прозрачная, так что венки были видны возле белеющих еле заметных костяшек кулачка.

Они вздрогнули, как от разряда тока, прошедшего по их телам и все трое смотрели на маленького мальчика, приподнявшегося на подушке.

Смотрели трое, но глаза мальчика болезненно внимательные и страдающие, были прикованы только к глазам Андрея.

— Вы сделаете это вместе с вашей мамой? — спросил мальчик.

— Что? — опешил Андрей, забыв, что хотел тащить отсюда мать. Теперь он думал только о том, чтобы самому сбежать отсюда. Прочь! Куда угодно! Андрей чувствовал себя провалившимся в такие бездны настоящего страдания и ужаса, что из пальца, из постных постов высосанные страдания иконных бодрых старичков, казались здесь лицемерием и святотатством!

Андрей выдохнул из лёгких спёртый воздух комнаты, проглотил тугой комок в горле и сказал первое, что пришло ему в голову.

— Привет, Гриша. Меня зовут Андрей Иванович.

— Вы будете здесь рядом? Пусть бабушка Елизавета сделает это. Мне становится легче. Правда. Я прошу вас, Андрей Иванович, — голос мальчика был тихий, но каждое слово впивалось в Андрея, как колючая проволока в икру ноги.

Андрей сжал зубы и приказал всем мыслям, всем желаниям заткнуться. Если бы молитва и возникла в его мозгу, он бы не дал ей хода.

Он бы прекратил её усилием воли!

Андрей кивнул в ответ на просьбу мальчика. Гриша, обессилев, откинулся на сползшую вниз подушку. Его голова стукнулась о спинку кроватки, и мать бросилась к сыну. По лицу женщины катились слёзы, а её коса раскачивалась, как язык колокола на звоннице, когда дьявол вошёл в церковь.

Рустам Ахметшин-Павленко отошёл к мебельной стенке, взглянул в ту секцию, где когда-то было зеркало, а теперь плавали на пластиковом экране оранжевые рыбки, и причесался расчёской, которую достал из кармана рубашки. Рука мужчины дрожала, и чёрные волосы ложились с заметной волной.

Андрей сел на маленькую скамеечку, в полуметре от кровати. Его взгляд метался по комнате: кроватка, детский горшок, мебельная стенка, женщина, мужчина, госпожа Елизавета, умирающий мальчик…

Зачем ты здесь? — прорвался через поставленный волевой блок, внутренний голос. Андрей подавил его ещё одним усилием воли.

Андрей достал из внутреннего кармана пиджака мобильник и выключил его. Доходило девять часов вечера, и Анастасия могла потерять его и начать звонить. Андрей почувствовал на себе взгляд.

Мальчик смотрел на него и улыбался.

Андрей, улыбнулся и подмигнул мальчугану в ответ.

Андрей опустил голову и смотрел на испачканные краской тапки, выданные ему хозяином квартиры. Ему не хотелось поднимать взгляд и видеть, как мать совершает последние приготовления к сеансу. К чёрту всё, чем бы дитятки не тешились, лишь бы не плакали, лишь бы спокойны их души были.

Их бессмертные души.

Андрей представлял, что пришлось пережить этим несчастным родителям. Какие муки, переживания нужно вынести, чтобы дважды сменить веру, поменять фамилию? Или дело совсем не в муках и не горе тому виной было, а вера?

Искренняя человеческая и такая простая, что даже если родился ты глухонемым пигмеем и кроме джунглей ни хрена в жизни не видел. Даже если у тебя зубы заточены, кольцо в носу размером с халахуб и на коже рёбер зловещие шрамы от недавней инициации…

Даже тогда ты будешь чувствовать Бога и чтить его. Чтить и чувствовать. Аллилуйя…

Бога? Да, конечно. А как же Иисус Христос? Ведь нет пути к Богу, кроме как через Иисуса? — подумал Андрей и вспомнил вдруг Катю, говорящую ему за обеденным столом: «Представь, папочка. Ты заходишь ко мне, а я на коленях перед постером с Гэндальфом и хоббитами. Что бы ты начал думать обо мне?».

Тогда Андрей не нашёлся, что ответить, сейчас же точно знал: ничего особенного он бы не подумал о Кате. Когда увидел людей меняющих религии, как перчатки, в надежде на милость Бога единого, поневоле становишься терпимее.

Елизавета Сергеевна прошла мимо сына со скорбно опущенной головой. Андрей принюхался, пахло как будто ладаном. Супруги Павленко-Ахметшины разместились в разных углах комнаты.

Рустам сидел на циновке. Ирина Олеговна — прямо на полу, сложив ладони домиком возле груди и раскачиваясь в такт собственным ритмично звучащим мыслям. Мальчик покойно прикрыл глаза и словно бы спал. Если бы не простынка, которую он подтянул до горла, равномерно вздымавшаяся от дыхания, можно было бы подумать, что несчастный мальчик уже встретился с Богом, задобрить которого так рьяно хотели его родители.

Елизавета Сергеевна хлопнула в ладоши. Она так и не сняла казавшуюся безумно тяжёлой шубу из меха ондатры, только лишь расстегнула её. Андрей поразился огромному ожерелью у матери на груди. Не иначе оно было из пожелтевших клыков диких зверей. Мать ходила, ходила вокруг засыпающего мальчика и вдруг, раскинув полы шубы, упала на колени. Андрей поморщился, потому что ему казалось, что матери в этот момент было больно.