установить, насколько точно велся подсчет голосов на тех выборах, но ведь честные выборы – это не просто честный подсчет, как и честная торговля – не просто та, где на кассе сдачу дают без обмана. Нет, честные выборы подразумевают возможность для граждан заниматься политикой, равный доступ всех кандидатов к СМИ, а также содержательную дискуссию между ними по сути. Вот с этим были большие проблемы. Программа Ельцина, по сути, сводилась к лозунгу «голосуй сердцем» (то бишь выключи голову) и к тотальной демонизации оппонента. А позитив, по сути, был один: президент уже правит несколько лет, перемены нам ни к чему, а если что пошло не так, то остальные еще хуже. Разве не то же самое мы слышим с тех пор перед любыми выборами? И вторая суверенная ошибка Ельцина (ну, вы поняли) стала, по сути, продолжением первой. В 2000-м не должно было быть никаких выборов – только срежиссированный вотум народного доверия новому Отцу Нации, о котором за полгода до того почти никто и не слышал. И тут я предлагаю некий мысленный эксперимент: а давайте представим, что преемником был назначен… ну, к примеру, Борис Немцов, а если его не любите, представьте себе любого другого человека, за которого без тени сомнения вы могли бы в 2000-м проголосовать. И вот об этом нашем избраннике Ельцин на прощание говорит: «Я всегда был уверен в удивительной мудрости россиян. Поэтому не сомневаюсь, какой выбор вы сделаете в конце марта 2000 года». Да и в самом деле, каким же еще может быть этот выбор… И вот следующие пятнадцать лет нашему любимому Преемнику и всем нам каждый день объясняют, что именно он спаситель страны, все его решения мудры и безошибочны, а все его оппоненты проплачены… ну, пусть не Госдепом, а, к примеру, китайскими коммунистами и иранскими муллами. Вы всерьез думаете, что у нашего замечательного Преемника не поехала бы крыша и он бы вправду не возомнил себя богом? И еще один мысленный эксперимент. А давайте представим себе, что демократы весной 96-го не стали бы действовать по принципу «тут играем, тут не играем, тут демократию заворачивали». Стали бы обсуждать всерьез программу Ельцина, его состояние здоровья, всерьез предлагали бы другие варианты… И тщательно следили бы за процедурами голосования, ну совсем как в 2012 году. Выиграл бы явно Зюганов, думаю, с небольшим перевесом. Так, стоп-стоп-стоп, страшилки про восставших из ада оставим пропагандистам. Итак, человек, пуще огня боявшийся взять на себя ответственность, оказался бы у руля страны в преддефолтном состоянии и с военным конфликтом на южных рубежах. Денег в казне было мало, власть делила свои полномочия с бандитами и олигархами, совсем не такими, как 1917 году – не отдали бы они революционным матросам своих банков и заводов за просто так. И что бы сделал Зюганов? Восстановил бы СССР? С тем же успехом мог он оживлять дедушку Ленина в Мавзолее. Наверное, напечатал бы много-много рублей, и доллар скоро стоил бы не 5, а, к примеру, 20 тысяч (к концу 98-го так и вышло, учитывая деноминацию). Зажал бы свободу слова, отобрал бы НТВ у Гусинского, а Юкос у Ходорковского и его бы посадил. Отменил бы выборность губернаторов. Ради победных реляций возобновил бы боевые действия в Чечне… ну что еще? Да, попробовал бы отобрать у Украины Крым и еще, может, пару регионов. А что же такого, чего бы мы и так не получили? Ах, да. Он бы постарался отменить или сфальсифицировать выборы 2000-го года. Но напомню, что он был весьма далек от всесилия. А у демократов были бы все основания выводить на улицу народ: мы дали тебе попробовать, ты не справился, теперь уступи место. И избиратель тогда видел бы какой-то смысл в этих выборах, видел бы связь между поданным голосом и тем, как он прожил следующие несколько лет. А не «всё решено без нас и за нас, ходить бесполезно, все они там одинаковые». У Ельцина и у всех нас в девяностые было много великих побед и много провалов. Но именно двадцать лет назад, в феврале 96-го года, российские системные демократы в массе своей разменяли демократичность на стабильность. Демократичность страна потеряла довольно быстро, зато надолго. А стабильность – что ж, ее растрачивает только сейчас. 7979 4 comments 5 shares Like Share",Facebook,https://www.facebook.com/andrei.desnitsky/posts/pfbid0AQGTsy84Y1o3ZxL7Le3KpuQmu7aXdUHFbKYmJEtX9nLVMon9vYfmSYSoVfBPjDECl,2022-07-17 02:57:27 -0400
Facebook,"После того, как произойдет привыкание к войне и дискурс нормализуется, доминирующей политической эмоцией в стране вновь станет запрос на перемены. В этой связи хотел бы сделать пару технологических замечаний. Чтобы сработать по-настоящему эффективно, новизна, на самом деле, не должна быть абсолютной. Она должна быть привязана к чему-то знакомому. Избиратель хочет испытать смесь удивления и, одновременно, облегчения. Он хочет быстро опознать то новое, что ему предложат, и обрадоваться. Ломать голову в напряженном ожидании, чего там в конце концов получится, не отвечает его потребностям. Это должно быть что-то вроде Трампа образца 2016 года: для постылой системы он - шок и трепет, а для тебя лично - знакомый персонаж, которого ты сто раз видел по телевизору. В общем, сюрприз должен быть хорошо знакомым. Это должно быть либо что-то основательно, но не до конца подзабытое; либо то, что долгое время находилось за пределами мейнстрима. В 1960-х психолог Роберт Зайонц провёл серию экспериментов, в ходе которых испытуемым предъявлялись бессмысленные фигуры, напоминавшие по внешнему виду китайские иероглифы. Участники опытов должны были выбрать те из них, которые покажутся им наиболее симпатичными. Исследователь обнаружил прямую корреляцию между количеством показов фигур и предпочтениями людей: чем чаще человек видел конкретный иероглиф во время предыдущих показов, тем чаще он его выбирал в последующих. Закономерность эта известна под названием «эффект знакомства с объектом». Работает он даже в науке. Как писал основоположник квантовой физики Макс Планк, новые теории утверждаются не столько в результате переубеждения оппонентов, сколько по причине естественного убывания последних. Противники уходят, а пришедшие им на смену следующие поколения ученых воспринимают доктрины, прежде казавшиеся еретическими, уже как данность. Мне уже доводилось писать, что делающие революции люди чаще всего руководствуются не столько целью создания чего-то нового, сколько надеждами на восстановление попранных властями естественных «законов природы». Рассказ об этом попрании - важная часть революционного дискурса. Во время Английской буржуазной революции ее лидеры объясняли последователям, что роялисты, против которых они подняли меч, - это потомки уничтоживших традиционные английские вольности норманнов; а вожди революции Французской говорили, что простой
