Королевский гамбит - Диана Стаккарт

— Слышу и довольно ясно, учитель, — а потом снова поднесла устройство к уху.

И опять его ответ прозвучал довольно четко.

— Стало быть, ты прекрасно справился с порученным делом. Подожди, я сейчас приду.

Через несколько минут он уже прятался за кустами. Теперь мы могли слышать отдаленный гул голосов, то усиливающийся, то ослабевающий от дуновения ветра.

— Молятся. Они уже почти пришли, — удовлетворенно произнес Леонардо.

Он улегся во весь рост на землю, я последовала его примеру, и слуховая труба оказалась между нами. С нашего расположенного на возвышенности наблюдательного пункта я видела сквозь покрытые листвой ветки процессию, двигавшуюся из соседней часовни к главным воротам кладбища. Тело графа, обернутое в белую материю и усыпанное цветами, покоилось на носилках, которые на своих плечах несли четыре стражника герцога, держа в свободной руке горящий факел.

За носилками шли вдова графа в густой вуали, затем герцог и его родные. Сзади брели придворные, служки, несущие свечи и мелодично поющие неизвестный мне гимн. Шествие возглавляли священники в пышных одеяниях, маршировавшие столь же энергично, как и любой солдат Моро. Они окружали странно знакомую фигуру в белых одеждах с митрой на голове, несущую перед собой большой крест. У меня округлились глаза, и я, обернувшись, уставилась на Леонардо.

— О, вижу, сам архиепископ отпевает, — довольно кивнув головой, пробормотал он. — И, похоже, здесь собрался весь двор. Они, очевидно, сочли похороны благоприятной возможностью для того, чтобы хотя бы ненадолго покинуть пределы замка.

Когда процессия приблизилась, мы замолчали и стали просто наблюдать. Пришло столько народу, что к склепу удалось протиснуться только тем, кто стоял в первом ряду. Поэтому те, кто оказался далеко позади, выходили из строя и, прислонившись к памятникам, тихо перешептывались между собой. Мы находились неподалеку, и я могла слышать молитвы архиепископа на знакомой обрядовой латыни, сопровождающей нас с крещения до смерти. Родные, как и полагается в их положении, слушали стоически. Если графиня и прорыдала всю ночь от горя, никто этого не знал, ибо под густой вуалью не было видно говорящих за себя признаков — ни бледных щек, ни красных глаз.

Заключительное «аминь» священников после последнего благословения архиепископа ознаменовало конец службы. Собравшиеся молча наблюдали за тем, как стражники, несущие тело графа, спустились в гробницу.

Когда они скрылись внутри, учитель жестом велел мне подойти к подслушивающему устройству. Наклонившись, я услышала, как они шагают по каменным ступеням и шаркают ногами. Я представила, как они направляются к ожидающей графа могиле, последнему месту его упокоения. Затем послышались приглушенные голоса, нервный смех и предупредительный окрик одного из стражников.

— Что ты делаешь! Ты чуть не уронил мертвеца. Прояви же к нему уважение и положи его как следует.

— Он лежит, и ему, по-моему, давно было туда пора, — проворчал другой стражник. — Клянусь поступью Христовой, странно, что мы уже давно не снесли его сюда, учитывая неприязнь к нему окружающих.

— Эй, попридержи язык, говоря о мертвых, — раздался чей-то тонкий голос.

Я почти представила себе, как он быстро крестится, желая уберечь себя от сглаза. Судя по его испуганному тону, намек другого стражника на неприязнь и впрямь таил в себе многое. Мы с учителем склонились к устройству и прислушались, надеясь узнать больше о явной вражде между графом Феррара и неизвестными, возможно, виновными в его преждевременном уходе.

К сожалению, остальные стражники уже, верно, знали об этом слухе, так как дальнейших объяснений не последовало. В ответ на предупреждение кто-то из стражников лишь фыркнул и загадочно произнес:

— Не мертвых следует остерегаться; меня беспокоят живые.

— Орландо, во всяком случае, находится под надежной защитой. Жаль, что такому мечу приходится ржаветь здесь, в темноте, — мрачно сказал еще один стражник.

Вновь послышалось шарканье, а затем шаги по каменным ступеням. Стражники, щурясь, вышли на солнечный свет, неся избавленные от тяжкой ноши носилки. Четыре факельщика погасили огонь, оставив лишь пару пылающих факелов на стенах снаружи склепа. Два других стражника между тем торжественно затворили за собой дверь гробницы, породив сначала протестующий скрип древних петель, а потом и щелчок соединившихся створок. Тяжелая щеколда вновь заняла свое место.

Все стали расходиться. Родственники и придворные направились в сторону кладбищенских ворот, где их ждали, чтобы доставить обратно в замок, повозки. Проявив удивительную заботу, герцог лично провожал вдову двоюродного брата от склепа. Вдруг он нагнулся и что-то прошептал ей. Если она и ответила, то сделала это, не нагнув головы, никак не показав этого. Ее походка не изменилась — была по-прежнему столь же царственна. Я провожала взглядом ее окутанную вуалью фигуру с невольным восхищением, стараясь представить, что она испытывает, утратив мужа.

Горе, отчаяние, угрызения совести?

Быть может, даже облегчение?

Не знаю, что же все-таки меня натолкнуло на мысль, что она может испытывать подобное чувство; тем не менее я решила поразмышлять над этим потом, а теперь обратила свое внимание на архиепископа. Он не отправлял служб в скромной церкви моего городка, и поэтому впервые я увидела его во время шахматной партии и теперь на похоронах.

Ничего плохого я не слышала об этом иерархе, который служил еще до моего рождения, хотя те, кто были до него, вызывали гнев, а то и презрение у своей паствы. Однако Его преосвященство Стефано, кардинал Нардини, видно, содержал небольшой штат слуг, тратил больше времени на церковные вопросы, а не государственные, и поэтому ему удавалось скрывать своих любовниц и незаконных детей, если таковые имелись, от окружающих. И мне казалось из моего укрытия, что его окружает ореол величественного благочестия, соответствующий его высокому положению в церкви.

Была, видимо, какая-то злая ирония в том, что граф, когда встретил свой конец, был наряжен, как этот выдающийся священнослужитель, и теперь настоящий архиепископ отпевает его на похоронах. «Синьор Луиджи знает свое дело, — с невольным восхищением подумала я, — ибо сшитый портным впопыхах наряд для шахматной партии был почти столь же пышным, как и роскошное одеяние его преосвященства».

Да, наряд был уместен как за проповеднической кафедрой, так и на шахматном поле.

Сопровождаемый свитой из духовных лиц, архиепископ старческим шагом направился к часовне, где его ждала изящная закрытая повозка, достойная своего высокопоставленного седока. На сбруе впряженных в нее лошадей виднелись отличительные знаки архиепископа. Он неуклюже забрался внутрь, и один из священников затворил за ним резную дверь. «Он поедет один, — догадалась я, — остальные духовные лица последуют за ним в более скромных экипажах, а монахи пойдут пешком».

— Наконец-то все закончилось. Ну а теперь мы посмотрим, кто вернется к месту упокоения графа, — тихо проговорил учитель, когда все разошлись и мы остались в компании с поющими жаворонками и мертвецами.

Он приподнялся, взял пустой мешок, где раньше лежало подслушивающее устройство, и аккуратно сложил его вчетверо. Затем Леонардо вновь улегся на землю и подложил мешковину, как подушку, под голову. Его рыжеватые волосы рассыпались по лицу.

— Следи в оба, Дино, — велел он, закрывая глаза и скрещивая руки на груди, — и разбуди меня, если кто вернется к гробнице.

И несколько мгновений спустя к жаворонкам, оживлявшим своим пением пустое кладбище, присоединился и его тихий храп.

Я подавила ухмылку и спросила себя, не в этом ли причина того, что учитель довольствовался всего несколькими часами сна ночью. Другие ученики и я давно заметили, что он несколько раз в день отлучается из мастерской на час или более. Быть может, некоторые из его отлучек связаны не с работой, а с необходимостью вздремнуть.

Я вдруг поймала себя на том, что зеваю, размышляя о том, как было бы здорово соснуть здесь, под лучами садящегося солнца, несколько минут. Но мне бы не хотелось дремать в таком месте после наступления темноты, сказала я себе, и эта тревожная мысль избавила меня от минутной слабости. Кроме того, учитель дал мне поручение, а мне бы не хотелось подводить его.

Я оперлась на локти и устремила свой взор на кладбищенские ворота, высматривая, не покажется ли кто из часовни. Почему учитель был так уверен, что кто-то вернется сюда, понять я не могла, однако знала, что интуиция обычно не подводила его.

Когда по прошествии нескольких минут никто не вернулся к склепу, я стала испытывать растущее беспокойство. Если бы мне не велели наблюдать, я бы достала записную книжку, которую всегда носила при себе, и записала бы в нее все самое интересное, что произошло за день. Что ж, придется подождать до вечера, когда мое дежурство закончится. Теперь же мне только остается тешиться воспоминаниями.