Своевременные мысли о Российском парламенте - Юрий Сидоренко

Синдром Шахрая

На втором внеочередном Съезде С. Шахрай в пятый раз потерпел поражение при голосовании. И если на первом Съезде его поражения носили характер феномена, имея еще экстравагантную окраску, то на этом съезде поражение носило уже характер синдрома. Мне кажется, обстоятельства и причины, способствующие поражению Шахрая, настолько важны и значительны, что уже сами по себе знаменуют нечто большее, чем даже факт поражения на выборах. Поэтому необходимо эти обстоятельства и причины четко проанализировать.

На первом Съезде, когда основная масса депутатов еще не знала друг друга, Шахрай для протиборствующей стороны все же являлся элементом чужеродным, человеком «не нашего» круга. Кроме того, было очевидно, что эта кандидатура вполне устаивает Председателя, сам факт появления которого в то время еще воспринимался определенными депутатами как серьезное поражение. Ситуация еще более накалилась, когда Председатель Верховного Совета, используя свое законное право, выдвинул Шахрая на безальтернативной основе. Все это происходило на фоне общего политического обострения, вызванного эмоциональным обсуждением пресловутой шестой статьи Конституции, когда впервые в зале съезда был поставлен столь непривычный вопрос о ликвидации руководящей роли Коммунистической партии. Тогда, уже не только из расчета, но и в состоянии крайнего нервного возбуждения, фигура Шахрая, еще ничем не проявившаяся, была яростно забаллотирована. Это действие носило характер протеста скорее в адрес Председателя Верховного Совета. Фактически голосовали не против Шахрая, а против того, кто поставил под вопрос руководящую роль партии.

История с Шахраем в данных обстоятельствах действительно выглядела феноменом, и в этом смысле сохранялась надежда. Во всяком случае, голосование по поводу его кандидатуры при всей своей внешней нелепости могло быть легко объяснено политическими антипатиями и настроениями в зале. Однако же на внеочередном съезде народных депутатов при голосовании по кандидатуре Шахрая сработал механизм более сложный. Разумеется, уже известные и привычные мотивы голосования «против» продолжали действовать, но теперь уже не на волне эмоций, а на основе точного расчета.

Неоднократное повторное выдвижение Борисом Николаевичем кандидатуры Шахрая подчеркивало тот факт, что Председателю Верховного Совета действительно не хватает в аппарате именно этого человека. А вся предыдущая работа Шахрая уже продемонстрировала достаточно четко, что он необходим прежде всего как профессионал, как эрудит в области системы управления на уровне парламента. Его пребывание в должности заместителя Председателя Верховного Совета могло бы стимулировать сверху формирование столь необходимого России аппарата управления, и это на фоне явной личной толерантности Шахрая и Председателя. Все указанные аргументы, как и следовало ожидать, вызвали организованное противодействие определенной части депутатского корпуса. Их поведение понятно с точки зрения не только политической, но даже элементарной логики.

Для реализации своего противоборства эта группа использовала известные и хорошо налаженные приемы. Пасуя и перепасовывая вопросы, они пытались загнать претендента в угол, стараясь придать чисто процессуальным проблемам характер эмоционального надрыва. И дело не в том, что они своими вопросами пытались дискредитировать кандидата или бросить тень на того, кто его выдвинул. Главным, как мне кажется, была не сама игра, а манера игры, когда все участники действуют слаженно, четко, по единому, заранее разработанному плану. И никакой размагниченности, тем более рефлексии. Наоборот, агрессивная прямолинейная целеустремленность. Чтобы выиграть у такой команды, ей нужно противопоставить адекватную игру.

Да, в парламентских баталиях порой необходимы солисты. Их роль действительно неоценима. Но чаще встречаются такие ситуации, когда поистине нужны четкие коллективные действия, особенно если речь идет о голосовании. И вот здесь и проявился чрезвычайно болезненный и очень важный синдром Шахрая.

Дело в том, что формальный расклад голосов на втором внеочередном Съезде народных депутатов не давал возможности противоположной стороне забаллотировать эту кандидатуру. И все же Шахрай не прошел. Почему?

Анализируя причины поражения, следует обратить свой взор в сторону демократического лагеря. Казалось бы, с одной стороны, демократы единодушно поддерживают идею президентского правления в России, имея в виду значительные прерогативы власти в руках единственного человека, которому они доверяют. В этом отношении можно говорить об определенном единстве. В то же время, когда речь идет вроде бы о частных вопросах, то важность их решения в какой-то мере выпадает из сознания демократических депутатов. В этом плане победа Шахрая означала бы определенное укрепление команды Ельцина, которая получила бы важное технологическое подспорье. Значительная часть демократов в момент столь ответственного решения отсутствовала в зале, хотя и по причинам весьма уважительным. Многие задержались на могиле А. Сахарова, другие просто расслабились, позволив себе не заметить факта переноса времени голосования. Но кроме того, как это ни прискорбно, некоторая часть демократических депутатов проголосовала против Шахрая.

Такое поведение противоестественно лишь на первый взгляд. Дело в том, что, раздражая своих явных противников по причинам, которые лежат на поверхности, Шахрай одновременно раздражал кое-кого из собственной среды за счет своего профессионального превосходства. И тогда, не будучи связаны железной дисциплиной и чувством долга, эти демократы позволили себе выразить голосованием свою досаду…

Этот пример можно было бы назвать историческим, но не в силу своей персональной значимости, а лишь потому, что подобных примеров, увы, в российской истории более чем достаточно. И чем это заканчивалось — общеизвестно. На волне мелочных разногласий свободомыслящих индивидуумов дисциплинированные и сплоченные примитивы получали возможность одерживать безусловную победу и учреждать свое жестокое варварство над всеми, без различия смехотворных оттенков. В этом отношении синдром Шахрая приобретает характер грозного заболевания, которое следует серьезно лечить.

Единство и дисциплина в демократическом лагере, безусловно, восторжествуют. В конце концов, не зря же мы прошли свой исторический крестный путь. Помните, проиграв битву под Нарвой, Петр I сказал: «Будем учиться у шведов». А затем победил их в битве под Полтавой.

Интеллигентская рефлексия

Историческая традиция русской общественной жизни характерна тяготением к авторитетам, к формированию специфического только для нашего общества образа умудренного человека, который знает ответы на все вопросы. Вспомним — «на все вопросы отвечает Ленин». Вот почему большой поэт, независимо даже от своей воли, становится у нас политиком, писатель — общественным оракулом. Такая же судьба уготована знаменитым режиссерам, крупным ученым, талантливым актерам… Слово этих людей особенно весомо в минуты роковые, на переломе общественной и государственной жизни. И значит, гражданская ответственность этих людей велика чрезвычайно. Вот почему с такой болью и недоумением воспринимаются эти голоса, если они звучат фальшиво.

Известный в 20-е годы литературный критик Коган — пламенный коммунист-троцкист, громил Маяковского за поэтический профессионализм, слепо восхищался Демьяном Бедным, его примитивными стихами, как ни странно, именно за примитивизм. При этом в своих статьях он использовал сугубо академический язык, раскрывая свои идеи на высоком профессиональном уровне. Подобная двойственность, доведенная до фарса, как раз и характеризует специфическую интеллигентскую рефлексию. В ней позерство сочетается с фанатичной приверженностью какому-то раз и навсегда воспринятому направлению мысли.

Впрочем, такие личности характеризуют лишь крайние фланги этой, по определению марксистов, прослойки общества. Чуть нейтральнее можно встретить уже и тех, чье личное мировоззрение удивительным образом совпадает с линией властей предержащих. И тогда их творческая задача заключается уже в том, чтобы как-то приукрасить и оправдать жестокость безнравственной идеи. В отличие от так называемого человека из народа, который спокойно и без патетики сделает акцент на материальной выгоде, духоборец на службе прикроет эту выгоду высокопарными словесными одеждами. И собственную неправедную позицию скроет тем самым и от самого себя, и от окружающих. «И каждый мазочек обдуман, обмыслен, и в каждый мазочек угодничек вписан».

Поведение интеллигента на службе и дома в иных странах большого внимания не привлекает. Там, где имеется устойчивая демократическая традиция и общественное самосознание достаточно развито, а государственный строй организован таким образом, что эти институты получают статус наибольшего благоприятствования, там массы населения если и разделяются, то по крайней мере по принципу собственных общественных интересов. Фермеры знают, что им надо, и белые воротнички, и синие воротнички — тоже это знают. У нас же на фоне длительного отсутствия демократических свобод, общественное самосознание переживает, пожалуй, только эмбриональный период своего развития. И яростная политизация масс, митинговая стихия, накаливание и перекаливание страстей — все это говорит лишь о незрелости общественного самосознания, которое тянется не к идее, не к системе взглядов, не к осознанию собственных интересов, а, скорее, к доверительной личности или, что особенно опасно, к вождю. «Ты в каком Интернационале?» — спросили Чапаева. — «А в каком товарищ Ленин?»