Литературная Газета 6247 ( № 43 2009) - Газета Газета Литературка

По дороге беспризорный щеник

Прихожан бесчувствием корит.

В этом храме старенький священник

Тихую молитву говорит.

Я молюсь на Бога-Человека.

Он мне указал на свет и тьму

И не дал за творческих полвека

Надоесть народу своему.

Никакой я вовсе не вития.

Плосок мир. Ломать его нельзя.

И в меня вонзает Византия

Чёрные сионские глаза.

Вновь в тысячелетиях не лишний.

В центре мира — мать сыра земля.

Рядышком смиренное кладбище,

Где лежат мои учителя.

Глубину земли нельзя измерить,

На свечах сердечки из огня.

Я пришёл надеяться и верить.

Родина моя, прости меня!

27.10.2009 16:32:02 — Алексей Фёдорович Буряк пишет:

На стихи Владимира Кострова

Понравилось мне стихотворение " Памяти надежды поляковой"… И слова в них: " Неужто в жизни нет ни замысла, ни смысла…" Замысел в жизни есть и всегда может быть, но вот смысл каков, если всё заканыивается могилой… Наверное многим известны слова на одноим известном кресте; "Сколько было надежд! А впереди могила…" И хочется написать совсем не для того, чтобы кто-то обратил внимание именно на меня вот это сочинённое: «Обращение»: Когда-то любившие души всех нас, — / Спаси, сбереги наш спаситель!/ Прости за грехи, помоги им сейчас,/ Стань душам их верный целитель./ Прости согрешенье друзей всех моих/ Ушедших так рано в могилу…/ И дай нам живущим, родным и чужим/ И мудрость, и разум и силу./ —- Извините, если последнее ВАМ не понраву… Стихи В. Кострова замечательны… Но, когда он был помоложе, на мой взгляд, судъективный, конечно, у него стихи были сильней! — Алексей Буряк. Днепропетровск, [email protected]

22.10.2009 18:15:19 — Владимир Владимирович Нифонтов пишет:

Искренность…

По моему нескромному мнению, стихотворение "Памяти Н. Поляковой" отличается от остальных по уровню лирической искренности. + Спасибо!

22.10.2009 10:17:42 — Stanislav Alexandrovich Krechet пишет:

Здравствуйте!

Здравствуйте, Владимир Костров! Спасибо Вам! Спасибо и Литгазете за то, что обучает привычке читать прекрасные стихи как у Кострова.

Литературная кулинария, или Метафизика еды

Литература

Литературная кулинария, или Метафизика еды

КНИЖНИК

Кулинария. — М.: Министерство торговли СССР, Госторгиздат, 1955. — 1000 страниц, цена 75 рублей, вес — 3 кг 50 г.

Князь В.Ф. Одоевский. Лекции господина Пуфа о кухонном искусстве / Комментарии Ильи Лазерсона. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха. — 528 с.

Елена Костюкович. Еда: итальянское счастье / Предисловие Умберто Эко. — М.: ЭКСМО. — 815 с.

Михаил Генделев. Книга о вкусной и нездоровой пище, или Еда русских в Израиле : Учёные записки «Общества чистых тарелок». — М.: Изд-во «Время». — 452 с.

Ольга Назарова при участии Кирилла Кобрина. Путешествия на край тарелки. — М.: Новое литературное обозрение. — 148 с.

Йоханес Марио Зиммель. Не каждый же день вкушать икру . — М.: Мир книги. — 638 с.

Иностранная литература // Журнал № 10, 2008.

ОСНОВОПОЛОЖНИКИ

Литературная еда всегда существовала как особая часть литературного произведения. Гоголь любил роскошные описания еды в трактирах и на приёмах. Так и вспоминается его замечательный голодный взгляд на очередного восторженного едока, непревзойдённое до сих пор описание дорожного обеда Павла Ивановича Чичикова: «Покамест ему подавались разные обычные в трактирах блюда, как то: щи с слоёным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец солёный и вечный слоёный сладкий пирожок, всегда готовый к услугам…»

Сладострастный взгляд на еду бросил и Гавриил Романович Державин в своём знаменитом «Приглашении к обеду», писанном в 1795 году в граде Санкт-Петербурге. Этот взгляд и сегодня обещает райское блажество гурманам и обжорам:

Шекснинска стерлядь золотая,

Каймак и борщ уже стоят;

В графинах вина, пунш, блистая

То льдом, то искрами, манят;

С курильниц благовоньи льются,

Плоды среди корзин смеются,

Не смеют слуги и дохнуть,

Тебя стола вкруг ожидая;

Хозяйка статная, младая

Готова руку протянуть…

Однако надо отдать должное безжалостному ходу времени: тогда и стерлядь была другая и водилась в экологически чистых водоёмах, не мутировала на коммунально-нефтяных стоках.

Да, старик Державин был неравнодушен к роскошному столу с крахмальными скатертями. Уже третий век длится его гастрономическое роскошество, его метафизическое пиршество, которому не будет конца в пространстве русского языка.

Александр Сергеевич, понятно, Пушкин тоже не мог спокойно взирать на яства земные без того, чтобы не перевести их в живописный ряд, создавая вербальное воплощение простых приятных глазу (и желудку) вещей. Про пожарские котлеты я и не говорю. Но не могу не привести дорожное меню поэта. Оно широко известно, но радует при каждом новом к нему обращении: «…Закажи себе в Твери С пармезаном макарони И яичницу свари». А ведь эти «макарони» не идут ни в какое сравнение с теми макаронными изделиями, которые сегодня пакуются в прозрачные пакеты, это нечто иное, из другого мира. Впрочем, как и сваренная яичница. Сегодня яичницу жарят, и это тоже нечто принципиально иное… А в «Евгении Онегине» гастрономический гений Пушкина достигает высот чуть ли не астрономических:

Пред ним roast-beef окровавленный,

И трюфли, роскошь юных лет,

Французской кухни лучший цвет,

И Страсбурга пирог нетленный

Меж сыром лимбургским живым

И ананасом золотым…

СТАРИННЫЙ СОВЕТСКИЙ ГЛАМУР

Люди старшего поколения, которые, несмотря ни на что, уцелели в вихрях перестройки и первоначального строительства российского капитализма, могут вспомнить знаменитую книгу «Кулинария», которая была и осталась своеобразной сенсацией кулинарного дела и одновременно книгой успехов строительства коммунизма. Была она огромной типа Библии с иллюстрациями Доре, но, конечно, без Доре… Это была книга о вкусной и здоровой пище. Но одновременно библия советской официальной кухни. Куда там занудные пособия госпожи Молоховец — с указаниями, что надо прятать в подвал, а что можно отдать людям на кухню!.. Весила она три килограмма плюс пятьдесят граммов. Честное слово, сам взвешивал на безмене, когда собрался вспомнить незабвенное прошлое. Думается мне, что этот пятидесятиграммовый довесок — доля времени и пыли, которыми пропитались страницы… Вот воистину Большая Книга! В ярком глянцевом супере, практически советский гламур, который на полвека опередил нынешний. Ведь что такое гламур? Яркое, но не вполне доступное. То, что приятно листать, но жить по пролистанному невозможно. Этот том больше полувека хранится у нас в семье, подаренный маме на день рождения. Предполагаю, впрочем, что моя мама туда и не заглядывала. Такое впечатление, что в метафизическом мире нашей жизни ничего не меняется. А книга о вкусной и здоровой пище стала мифом ещё не забытого социализма. Её тексту предшествует цитата из академика И.А. Павлова на развороте перед титульным листом:

«…Нормальная и полезная еда есть еда с аппетитом, еда с испытываемым наслаждением».

Сегодня это наслаждение доставляют нам поваренные книги — еда, перешедшая в разряд интеллектуальных удовольствий.

ЧРЕВОУГОДНИК ГОСПОДИН ПУФ

«Литературная газета» давних лет тоже выходила не без приложений. В 1844–1845 годах большой популярностью пользовались лекции о кухонном искусстве «доктора энциклопедии и прочих наук господина Пуфа». Тогда мало кто знал, что Пуфом прикинулся заметный в высшем свете князь Владимир Фёдорович Одоевский, писатель, гурман, личность, интересная во всех отношениях. Конечно, князь Владимир Фёдорович сам не готовил, он был человек весьма обеспеченный, но то, что он был выдающийся чревоугодник (не путать с вульгарным «обжора»), — это факт. Только тончайший ценитель мог создать такое рецептурное великолепие, которое представлено в сочинениях господина Пуфа.