Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса - Анатолий Вишевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чего тебе?
Андреас Иоганн стоял возле всадника – герцогского гонца. Лейб-гусар протянул мастеру письмо со знакомой печатью:
– Его светлейшее высочество герцог Вюртембергский Карл Евгений изволит пригласить обербоссиерера Лойса во дворцовый театр на концерт.
Гонец приподнял шляпу, развернул лошадь и ускакал. Конские копыта разбросали коричневые комья по улице, по Иоганну Якобу, Андреасу Иоганну и высунувшимся было из окон соседям. «Даже не спешился, – подумал мастер. – Впрочем, кто я такой: невелика птица».
Голый живот Иоганна Якоба упирался в жесткую лавку, а ноги были раздвинуты, насколько позволяли приспущенные до колен панталоны. Чужие руки овладели задом мастера: одна пальцами удерживала раздвинутые ягодицы, а другая воткнула в его анус что-то твердое и толстое и стала вталкивать внутрь. Мастер застонал и дернулся.
– Лежать! – услышал он знакомый голос. – Я даже не ввел вам инжектор!
Иоганн Якоб уже в который раз лежал на этой скамье, но привыкнуть к процедуре ректального курения никак не мог. Доктор нажал, и длинная медная трубка вошла глубже, протолкнув в прямую кишку мастера инжектор – овальный нарост с отверстиями.
– Теперь все! – сказал доктор.
Но это было далеко не все: Иоганн Якоб знал, что сейчас его друг начнет раздувать меха. Те поддерживали огонь в фумигаторе – где курились сухие табачные листья – и посылали дым по трубке к инжектору, который только и ждал, чтобы наполнить им кишки мастера. И вот внутри уже запекло и появилось чувство, что лопнет живот. А доктор, не обращая внимания на стоны мастера, продолжал мучить своего друга, нагнетая все новые и новые порции дыма ему в чрево.
– Вы ведь идете во дворец на концерт? Приглашение получили? – Доктор Флах попытался увести разговор от неприятной процедуры, и Иоганн Якоб назло ему не ответил на вопрос. – Я тоже получил. А знаете, почему нас пригласили? – настаивал доктор.
Легко обсуждать дворцовые сплетни, когда это не ты лежишь на холодной лавке с медной палкой в заднице! Однако мастер понял, что отмолчаться не получится.
– Почему?
– А потому что император уехал, – засмеялся Флах. – Герцог просто вне себя. Он намеревался блеснуть перед сувереном, а тот – раз, и укатил со всем своим двором!
Император Священной Римской империи Йозеф II объезжал свои владения. Поездка была рассчитана на несколько месяцев, за которые сын Марии Терезы и ее соправитель намеревался познакомиться и со своими землями, и с их властителями. Герцог Вюртембергский, который давно мечтал о королевской или, на худой конец, курфюрстской короне, тщательно подготовился к визиту императора. Йозефу II и его свите отвели старый охотничий замок, были запланированы бал, два выезда на охоту, спектакль и концерт, а также ежедневные пиры с заморскими деликатесами и местной дичью. Но оказалось, что охоту Йозеф II не любит, еду предпочитает простую, а искусства считает пустой тратой времени. В первой же беседе император попросил герцога назвать города Швабии с численностью населения и основными ремеслами, дать оценку величине и оснащению войска, состоянию дорог в герцогстве, а также пожелал получить статистику по монастырям, церквям и молитвенным домам разных деноминаций. Карл Евгений хотел было перевести разговор на другую тему, от чего император нахмурился и замолчал. И вот он неожиданно уехал до намеченного срока, что означало: высочайший визит пройдет для Швабии бесследно. Позже оказалось, что не совсем бесследно: мужчины двора во главе с самим герцогом стали носить на плечах кафтанов фестоны, которые любил император.
– Что же теперь?
– Ничего. Просто вместо свиты императора второй и третий ярусы в театре будут заняты горожанами. Вы на каком?
– На втором, – автоматически ответил Иоганн Якоб.
– А я на третьем. Вы, мой друг, – особа, приближенная к герцогу.
– Что вы! Это случайность. К тому же я сижу сбоку от сцены, а оттуда ничего не видно.
– Главное – чтоб было слышно. Это концерт, а не балет. Нет, не говорите, мой друг, герцог вас любит!
Иоганн Якоб снова застонал – на этот раз с облегчением: толстый прут вышел из него вместе с газами и табачным дымом.
«Герцог вас любит», – сказал доктор Флах и был прав. За последние годы авторитет Иоганна Якоба вырос, и он приобрел во дворце и на фабрике влиятельных и близких по духу друзей: композитора Джомелли из Рима – жаль, что тот возвращается на родину в конце года; Иоганна Якоба Майера из Цюриха – этот боссиерер подает большие надежды; Иоганна Фридриха Стайнкопфа – художника, прославившегося пейзажами с лошадьми. Директор Ринглер часто зазывал его к себе: поболтать о коллегах, обсудить дворцовые новости. Продолжалась и дружба с Лежуном. К счастью, в прошлом году в Цюрих уехал завистливый толстый Неес, а в Вену – скучный Байер. Оставался еще Ридел, по сей день рисующий птиц и насекомых в вычурных виньетках, но на него уже никто не обращал внимания. При Иоганне Якобе изломанность старого стиля в скульптуре фабрики начала меняться на жизненную простоту нового; статуэтки пользовались спросом в людвигсбургском магазине и на Лейпцигской ярмарке и приносили герцогству немалый доход.
«Да, Карл Евгений милостив ко мне, – подумал мастер. – Сегодня милостив».
Он знал, что милость герцога капризна, и благоволящая фортуна может в любой момент повернуться к нему задом. В этот момент из Иоганна Якоба с трубными звуками повалил дым вперемешку с газами. «Я как дракон с ночного горшка герцога», – улыбнулся про себя мастер.
Герцог любил театральные представления и в конце пятидесятых достроил не законченный его предшественниками дворцовый театр. Из боязни пожара в театре не топили, а потому Иоганн Якоб решил пойти в шерстяных чулках и новом утепленном кафтане. Марта настаивала, чтобы он под камзол надел вязаную телогрейку, но что она понимала в том, как можно и как нельзя появляться на глаза герцогу?!
Мастер пришел задолго до начала и занял свое место. Он разглядывал роскошный театр и наблюдал за тем, как прибывают зрители. На третьем ярусе появились доктор Флах с братом-художником и приветливо помахали ему. Он помахал в ответ. Иоганн Якоб почти все время приветствовал кого-то на втором и третьем ярусах и даже на первом, где расположились придворные. В партер, где на грубо сколоченных лавках сидели простые горожане и слуги, даже не смотрел. Герцогская ложа в середине первого яруса была пуста, и концерт не начинался. Зрители переговаривались, в зале стоял гул. Молчали только музыканты, сидящие на сцене вокруг инкрустированного клавесина
