Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель - Генри Олди

— Ничего, — буркнул мальчик. — Не знали, так узнали.

— Вот! Я слышу голос мудрости! Кроме того, во дворце Кефея не нашлось бы зала, способного вместить такую прорву народа. Однако в нашей истории есть немало и других темных пятен.

— Это каких же?! — ощетинился Амфитрион.

— К примеру, Андромеда, дитя эфиопского племени, должна быть черна кожей. Зря, что ли, эфиопов зовут Людьми-с-Обожженным-Лицом? А твоя достопочтенная бабушка…

Ответ Амфитрион знал с младенчества:

— У эфиопов царского рода кожа светлее, чем у их подданных!

— Допустим. Но сам брак Персея и Андромеды выглядит еще более удивительным! Кефей, отец Андромеды, имел трех братьев. Ими были Феней — жених Андромеды, убитый твоим дедом, Эгипт и Данай. У Эгипта был сын Линкей. Таким образом, Андромеда — двоюродная сестра Линкея. Запомним сей факт.

Раб сделал паузу. Подтверждения он не ждал — всего лишь набрал воздуха для очередной тирады. Но Амфитрион машинально кивнул. Сестра. Двоюродная. И что, небо упало на землю?

— Линкей родил Абанта, Абант родил Акрисия, Акрисий родил Данаю. Твой дед Персей — сын Данаи и Зевса. Улавливаешь?

Мальчик долго молчал, подсчитывая в уме. Дважды он сбивался, но упрямо начинал заново. Имена и степени родства путались, разбегались мышами по полу. Стоило титанического труда изловить их и посадить в клетку разума.

— Выходит, моя бабушка моему дедушке…

Он прикинул еще разок. Ошибка исключалась.

— Пра-пра-бабушка?

— Мудрость! — возликовал педагогос. — Великая мудрость снизошла к нам!

— Чепуха! Бабушка тогда давно умерла бы!

— Невеждам это без разницы. Но мудрецы — о, мудрецы знают, как трудно взять женой собственную пра-пра-бабушку! Это доступно лишь бессмертным богам. А еще мудрецы отмечают, что в нашей истории имеет место странное совпадение имен. Ибо мы видим несомненное сходство в именах Медузы, убитой Персеем, и Андромеды, взятой героем в жены[55]. В ряде толкований оба этих имени звучат как «Владычица». Но если Медуза — просто Владычица, то Андромеда — Владычица Мужей, что дает нам основания…

— Заткнись! Замолчи!

— Ты чего кричишь? — спросил дедушка Персей. — Голова болит?

Мальчик огляделся. Хитрый раб предусмотрительно удрал.

— Н-нет…

— Тогда идем, — велел Персей. — Не отставай.

7

— Запомни это место…

Они шли по стадиону, дед и внук, как ранее шли пешком через весь Аргос. На них глазели. Мальчик стеснялся, мужчина был равнодушен. Мимо домов, храмов, лавок; между Аспидом и Лариссой, двумя холмами, увенчанными парой акрополей; и вот — мимо трибун, вырубленных в склонах других, дальних холмов. Казалось, на них глазеют по-прежнему. Стадион пустовал — ни души. Лишь тени давно умерших зрителей выбрались из глубин Аида. Хлебнув жертвенной крови, они на краткий миг вернули себе память — да, это Убийца Горгоны, как же он постарел, мы помним, о, мы помним его молодым…

Кипарисовый столб — старт бегунов. Второй столб — середина пути. Третий — финиш. Он возвышался у «пращи», напротив судейских мест. Столб украшала надпись «Поверни!» — руководство тем, кто бежал двойную дистанцию. Остальные столбы гласили: «Спеши!» и «Держись!»

«Спеши! — думал мальчик. — Не то опоздаешь стать героем…»

«Поверни! — думал мужчина. — Оглянись, и увидишь начало пути…»

«Держись!» — шептал стадион обоим.

Мальчик понимал, что он не первый, кого дед приводит сюда. Здесь бывали папа Алкей, дяди Электрион и Сфенел… Мальчик не догадывался, что он все-таки первый. Остальных Персей брал на состязания, когда трибуны гудели от приветственных кликов. Пустой стадион он берег для внука — этого внука — сам не зная, почему. Дыхание тайны — для Амфитриона Персеида.

— Я стоял здесь…

Мальчик со всех ног кинулся к постаменту для дискоболов. Залез, примерился, взмахнул рукой. Чего-то не хватало. Ах, да — он спрыгнул, взял камень и опять забрался наверх. Эй, Гелиос! Берегись — зашибу! Говоря по чести, камень улетел не слишком далеко. Разочарован, Амфитрион бросил еще один камень, затем — еще…

— А он сидел тут…

— Кто?

Персей не ответил. Готовясь к новому броску, Амфитрион вдруг понял: кто! Рука стала мертвой. Камень упал на землю. Но дед сделал жест, словно поймал «диск» в полете. Мальчик представил, как чечевица из бронзы сокрушает дедову плоть, как он сам несется к трибунам, не в силах перехватить удар судьбы… Чужое прошлое ударило в голову неразбавленным вином. Понеслись в хороводе скамьи, колонны, столбы. Присев на край постамента, чтоб не упасть, Амфитрион боролся с дурнотой. Никакой целитель не помог бы ему в этой борьбе.

— Запомни это место, — повторил Персей. — Здесь началась моя война с Косматым. Тридцать лет назад. Я не знал тогда, что это война.

— Война?

Их разделяло пространство: от «пращи» до западных трибун. Их разделяло время: сорок один год. Их разделял опыт: гора и песчинка. И все равно Амфитрион впитывал слова деда, как сухая земля — воду. Видел тоску на его лице. Чуял кислый запах старости. Грайи, богини дряхления, бродили вокруг Убийцы Горгоны — убийцы их сестры! — боясь приблизиться на расстояние удара.

— Вон там, — палец деда указал в дальний конец стадиона, — храм Аполлона. Я был в храме, когда пришел Косматый. Я только что вернулся с запада. Он уходил на восток. Потом болтали, что я метал диск, будучи во хмелю. Это ложь. Просто Косматый говорил со мной наедине. Недолго, но этого хватило…

ПАРАБАСА. СЫНОВЬЯ ГРОМОВЕРЖЦА

(тридцать лет назад)

— Радуйся, брат.

— У меня нет братьев. Я один у матери.

— Зато не один у отца. Радуйся, Персей, сын Зевса и Данаи Аргивянки! Я — Дионис, сын Зевса и Семелы Фиванки.

На смертных с высоты пьедестала глядел Аполлон, сын Зевса и Лето Гонимой. Прекрасный лик бога портила брезгливая гримаска. Скульпторы утверждали, что как ни старайся, без гримасы не обойтись. Такова воля Аполлона; а может быть, характер. У ног статуи одуряюще пахли свежие венки — лавр, сельдерей, гиацинты.

— Чудесные цветы…

Дионис взял гиацинтовый венок, поднес к лицу. Надел, не смущаясь отнять у бога его приношение. Похожий на девушку, с жестами, плавными, как волна на рассвете, он был полной противоположностью хмурому атлету Персею.

— Ты знал его?

— Кого?

— Гиацинта. Правда, что этот спартанец был красивей меня?

— Не знаю. Мы не встречались.

Гиацинта, возлюбленного Аполлона, убил бог, неудачно метнув диск. Говорить об этом в предверии состязаний Персею не хотелось. Душно, подумал он. Надо выйти наружу. Дионис загораживал ему дорогу.

— Говорят, ты убил Медузу?

— Говорят.

— Не поделишься опытом?

— Нет.

— Братья должны делиться последним. Я бы отдал тебе все. Хочешь меня?

Персей молчал.

— Завтра я ухожу на восток, брат мой. Ты принес голову Медузы, я иду за головой Реи, Матери Богов. Наш отец мудр — есть головы, которые лучше рубить чужими руками. Тебе дали серп Крона, меня тоже вооружили на славу. Ты старше и уже достиг цели. Дай мне свое знание! Облегчи мой путь…

На миг в женоподобном облике Диониса проступил ребенок. Пухлый мальчишка снизу вверх глядел на героя. Уверенность, что герой не откажет в просьбе — будь это просьба достать звезду с неба! — гордость за старшего брата, могучего и отважного… Взгляд кружил голову сильнее вина. Я не могу, думал Персей, гоня хмель. Не имею права. Клятва за клятву. Олимп клялся не вмешиваться в мою жизнь. Я клялся сохранить в тайне правду о моем походе. Если я солгу, завтра солжет Олимп. Серп Крона не выстоит против отцовского перуна. Он лазутчик, этот красавчик. Его послали испытать мою стойкость.

— Уходи. Мне нечего сказать тебе.

— Жаль. Что ж, однажды я вернусь. Посмотрим, как тогда брат встретит брата.

— Ты грозишь мне?

— Мне ли, бродяге, грозить Убийце Горгоны?

Забыв вернуть венок Аполлону, Дионис шагнул к выходу. Когда он уже стоял на пороге, Персей не выдержал. В конце концов, Убийце Горгоны было далеко до зрелых лет. И странный хмель все еще бродил в его крови.

— Погоди! Ты сказал, что тебя вооружили… Чем?

Дионис рассмеялся:

— Рядом со мной сходят с ума. Что, хорош меч?

Носились птицы над стадионом. Топорщились розовые перья облаков. Таяли тени на трибунах, утрачивая память. Не смущаясь, как маленький, внук прижался к деду. Дед был твердый и горячий. Мальчик не понял и половины того, что рассказал ему взрослый. Взрослый не рассказал и трети того, что произошло на самом деле. Но оба молчали, смотрели в небо, и камни, брошенные судьбой, пролетали мимо цели.

— Он свел тебя с ума, — наконец сказал Амфитрион. — И ты промахнулся. Ты убил диском своего дедушку. Да, Косматый — враг.