Отель «Тишина» - Олафсдоттир Аудур Ава

— Хорошо, сегодня будем рисовать только черным.

Я беру новый лист и рисую другой дом. Потом — в доме стул. Мальчик вопрошающе смотрит. Добавляю еще один стул, затем другую мебель. Мальчик медленно приближается; молча встает у меня за спиной и подсматривает через мое плечо.

Когда дом готов, я рисую людей в нем: мужчину, женщину и двух детей, мальчика и девочку. Адам вдруг заползает под кровать. Я вижу, что оттуда торчат его зашнурованные кеды, но решаю его не трогать. Мне и самому нравится, когда меня оставляют в покое. Когда он вылезает, я приношу стакан воды и протягиваю ему. Он пьет, а затем идет прямо к столу, забирается на стул, достает черный карандаш и проводит на бумаге черту. Потом вторую, третью, и так до тех пор, пока весь лист не оказывается в черных каракулях, а в середине не образуется черное пятно. Я внимательно наблюдаю за ним. Заполнив лист темнотой, он рвет рисунок на мелкие кусочки и бросает их на пол. Я кладу перед ним другой лист. Он смотрит на коробку, немного медлит, но затем вынимает красный карандаш и приступает. Не поднимает глаз, пока не заканчивает. Рисунок похож на предыдущий, только красного цвета. Мир пылает.

Я киваю.

Мальчик отодвигает карандаши: на сегодня все, и снова встает рядом с инструментами. Он хочет вернуться к ремонту. Заняться делом.

«Лимбо»

Вечером я снова иду в ресторан «Лимбо». Два дня подряд там подавали одно и то же блюдо, но теперь добавилось еще одно, и владелец предлагает выбрать.

— Мы расширили меню, — говорит он и спрашивает, хочу ли я суп с галушками или блюдо в горшочке, как вчера.

Я выбираю суп.

Замечаю, что, как многие жители города, он часто говорит о себе во множественном числе. А между тем других работников и посетителей в ресторане я не видел.

Суп с галушками, плавающими в бульоне, приносят быстро. Пока я ем, хозяин, по обыкновению, стоит у стола с полотенцем на плече. Затем начинается монолог. О том, чем я занимался, что общаюсь с актрисой, что меня видели на футбольном поле и что к морю я спускался не по улице.

После этого он замечает, что я побрился. От его взгляда также не ускользает, что на мне та же красная рубашка, что и в прошлый раз, из чего он заключает, что мне нужна одежда. Он предлагает использовать свои связи и поговорить с хозяином соседнего магазина одежды.

— Он закрыт и не закрыт. У хозяина есть небольшой склад, нужно позвонить и сделать заказ. Сколько рубашек вам нужно? Может быть, что-то еще? Ремень?

Если же нужен костюм, можно пошить у знакомого его знакомого. Он и сам носит сшитые на заказ костюмы. Сейчас на нем только рубашка, но пиджак висит на вешалке в гардеробе. Он приносит пиджак и надевает. Когда он демонстрирует мне подкладку, я вижу в кармане пистолет. Он быстро снимает пиджак и относит его на вешалку.

Вернувшись, говорит:

— Было бы здорово проснуться, никого не убив.

Секунду подумав, добавляет:

— Ведь неизвестно, сохранится ли перемирие.

Мое внимание привлекает фотография молодоженов на стене. Мне приходит в голову, что свадьбу устраивали в этом ресторане. Я не помню, чтобы у нас с Гудрун была свадебная фотография. Мы женились холодной и дождливой весной, и на Гудрун было голубое платье. С открытой спиной, очень красивое, как мне тогда казалось.

Спрашиваю хозяина о фотографии.

— Моя дочь, — отвечает он, отворачивается и вытирает полотенцем уголки глаз.

Затем возвращается к отчету. Как он слышал, я бродил один по пляжу и, кроме того, взял на себя различные работы в отеле «Тишина».

Я никак не реагирую.

— Мы слышали, что у вас есть черный скотч и вы можете все отремонтировать, — продолжает он.

Вид у него такой, словно он хочет, чтобы я все отрицал.

А еще, по его словам, он узнал, что я отремонтировал лампу.

— Значит, вы разбираетесь не только в трубах, но еще и в электричестве.

— Это ремонт на скорую руку, — говорю я.

После супа он приносит кофе. Придвигает стул и садится напротив меня. Хочет, чтобы я кое-что сделал и для него, и снова заводит разговор о двери со створками.

— Wings door, — настаивает он.

Выясняется, что хозяин сделал новый рисунок двери, более детальную версию предыдущего:

— С размерами.

Он достает листок бумаги из нагрудного кармана и аккуратно разворачивает его, ладонью смахивает крошки со стола и кладет рисунок предо мной. Замечаю, что он добавил штриховку и цифры.

Говорит, что улучшил рисунок, и добавляет:

— Точно так же, как мы стараемся улучшить меню.

Я спрашиваю, достал ли он инструменты. Он отвечает, что работает над этим.

— Напомните, какие это были инструменты, — просит он тихо.

Судя по его виду, он плохо разбирается в сути ремесла. Поэтому я поворачиваю рисунок и сообщаю ему, что хочу нарисовать на обороте. Чтобы я не испортил продукт его творчества, он приносит чистый лист бумаги, и я делаю зарисовки нескольких инструментов шариковой ручкой с логотипом отеля «Тишина».

Он кивает.

Потом хочет нарисовать еще что-то.

На это уходит некоторое время, и я осматриваюсь. Кошки нигде не видно.

Он пододвигает лист бумаги ко мне. Кажется, это разводной ключ и рулон скотча.

— Раковина протекает, — поясняет он.

И обещает в следующий раз предложить мне мясо, сваренное с черносливом.

— Старый рецепт. Speciality. От моей бабушки.

Он снова вытирает полотенцем уголки глаз.

Перед уходом я кладу на стол деньги и говорю, что мне нужны две рубашки.

На следующий вечер на столе лежат две аккуратно сложенные рубашки. Одна белая в клетку, как полотенце, такие носят банковские служащие; другая — розовая.

Земля же была безвидна и пуста

Мальчик приходит, садится и открывает набор бумаги для рисования.

В последующие дни он заполняет один за другим листы практически одинаковыми рисунками либо черного, либо красного цвета. Бумага перемещается вместе с ним из номера в номер, и он сразу же приступает к делу, находит стол, усаживается на стул и начинает. Его рисунки похожи на каракули маленьких детей, костры и молнии. Плюс темнота. Вечером он уносит бумагу к себе в номер вместе с черным и красным карандашами. Другие цвета игнорирует.

На четвертый день проводит горизонтальную черту во всю ширину листа чуть выше середины. Несомненно, это горизонт. Потом рисует в верхней части круг, на удивление идеальный, будто ребенок воспользовался циркулем. Мир разделен на две части, и поэтому в рисунке оба цвета, красный и черный. Солнце черное, а внизу, на земле, по-прежнему полыхают большие костры.

В результате от черного и красного карандашей остались огрызки, потом израсходовались и они. Поэтому мальчику поневоле пришлось обогатить свою палитру.

Он приносит новый лист бумаги, высыпает карандаши из коробки и внимательно их рассматривает: ищет подходящий цвет. Сначала выбирает синий и рисует маленький круг. Мы стоим бок о бок, мать и мужчина с дрелью, и следим за созданием возрожденного мира. Затем ребенок снова склоняется над рисунком, закрыв его плечом: он не хочет, чтобы за ним наблюдали. Долго сидит не поднимая глаз, занятый рисованием. Когда выпрямляется, мы видим, что от круга отходят четыре тонкие линии. Сомнений быть не может: он нарисовал крохотного человечка с ручками и ножками.

— Я, — говорит он.

Мама переводит.

Мальчик изучает карандаши в коробке, вынимает оранжевый и тотчас принимается рисовать другой круг, больше первого. К нему добавляются четыре линии, две горизонтальные и две вертикальные. Оставшееся место заполняет большой человек.

— Мама, — раздается из-за стола.

Чтобы довести свое произведение до совершенства, ребенок добавляет маленькие черточки, которые, как лучи, расходятся от горизонтальных линий, по пять пальцев на каждой руке; он очень старается. Он связал человечков вместе, они идут, взявшись за руки.