Крестоносец в джинсах - Теа Бекман

Есть ли толк от травяного настоя, которым по многу раз в день пичкали больных, придаст ли он им силы справиться с хворью — этого Долф не знал. Оставалось только надеяться…

Один из уголков гигантского лагеря приспособили под лазарет. Больные лежали по восемь человек в ряд. Они бредили, метались в жару. Бедняг закутывали во все теплое, что удалось собрать в лагере. Незаменимый в трудную минуту, Каролюс, маленький король Иерусалима, научил ребят плести циновки и покрывала из соломы и длинных стеблей травы. Теперь соломенную постель умерших немедленно сжигали. Посуда каждого больного хранилась отдельно, и после еды девочки отмывали ее горячей водой, скоблили с песком. Чего-чего, а воды хватало с избытком.

Сотня ребят каждый день уходила на поиски хвороста и дров для костра. Девочки трудились над соломенными циновками. Рыбаки сидели с удочками днем и ночью.

Поисками провизии теперь занимались все: охотники, рыбаки, охрана, сборщики ягод. Долфу было все равно, где они добывали еду: в море, на крестьянских дворах и фермах либо в сельских закромах, в лесной чаще или на возделанных нивах… Малышей нужно было как следует кормить.

В самый разгар эпидемии, спустя трое суток после того, как на берегу моря вырос походный лагерь, наступил день, который принес с собой тридцать смертей и еще двадцать четыре новых случая болезни. Долф приказал вырыть глубокую яму в нескольких милях от лагеря. Она стала для умерших братской могилой. Вокруг ямы круглые сутки горели костры, отпугивавшие не только диких зверей, но и чересчур любопытных ребят, а также взбудораженных беспокойным соседством крестьян из ближайших селений.

Днем и ночью стража не отходила от места погребения.

На четвертый день умерло восемнадцать детей, среди них четырнадцатилетний подросток, и у двадцати ребят обнаружились признаки болезни.

Телега служила теперь только для перевозки умерших, могилы рыли добровольцы под началом Петера. Рыболовы теперь обходились без него. Ужасная болезнь таинственным образом влекла его к себе. Он постоянно терся возле лазарета, сам вызвался выносить мертвые тела и сжигать их постели. Среди здоровых ребят его больше не видели.

На пятые сутки умерло шесть детей, заболело только семь. На шестые заболел только один человек, хотя умерло еще семь. К исходу недели новых больных не было, но скончалось еще пятнадцать ребят.

Смерть являлась привычным спутником людей средневековья: ее не только не страшились, но иногда и с облегчением ждали — ведь она приносила освобождение от бремени земных страданий и была преддверием загробной жизни. Те, кто искренне верил в это и чью жизнь не омрачали тяжкие грехи, отходили в мир иной, уповая на милосердие всевышнего. Считалось также, что умершие дети сразу же попадают на небеса, ибо Господь берет к себе чистых душой, а это значит, что дети, не успевшие согрешить, угодны ему.

Долф Вега был, разумеется, человеком своей эпохи.

Его современники переживали смерть как тяжкий удар судьбы, большая часть человечества не верила в существование души после земного конца. Долфу нелегко было понять своих новых друзей. Как им удается сохранить спокойствие и даже веселиться, когда совсем рядом смерть собирает свою страшную жатву? Те, кому посчастливилось не заболеть, все так же забавлялись, играли, веселились, словно в этой вынужденной остановке на берегу было что-то от праздничных каникул. Правда, если нужно, трудились они не покладая рук, но, закончив работу, вновь принимались за свои беззаботные игры и шалости.

Каждый новый случай смертельного заболевания они встречали без особого волнения. Просто кто-нибудь постарше приводил к Хильде плачущего малыша:

— У Вероники заболело горло, она ничего не ест…

— Маленький Петер все время зовет маму, у него, наверно, жар…

Подросток уходил, оставив малыша на попечение Хильды. Всем понятно без объяснений: больные остаются в лазарете, а кому из них суждено выжить или умереть, узнают потом. Жизнь продолжалась.

Тяжелее всех приходилось Хильде. В ней теперь трудно было узнать прежнюю нарядную девочку. Украшения, с которыми она не расставалась, потускнели, лицо осунулось, под глазами залегли темные круги, но силы ее, казалось, были неистощимы. Она отдавала подругам распоряжения, как это делала дома ее мать. Словно королева, всамделишная, а не придуманная, проходила она между рядами больных, и ни одна мелочь не ускользала от ее внимания. Вот малыш испачкался, его нужно немедленно умыть, кого-то стошнило, этот в горячке скатился со своей циновки или совсем раскрылся. А здесь нужен священник… Со всей строгостью и тщанием прирожденной сестры милосердия она следила за тем, чтобы посуду больных как следует мыли и чистили, чтобы каждый новый больной получал свежую циновку, чтобы в лазарете не появлялись здоровые. Ее присутствие чувствовалось одновременно повсюду, она все видела и распоряжалась сразу всем. Привычку повелевать члены ее семейства впитывали с молоком матери, и у нее это выходило так ладно, что Каролюс не мог скрыть своей гордости. Рядом с ней неизменно находилась Фрида с настоями целебных трав. Девочкам помогал Фредо, командовавший охранниками как самый настоящий генерал. И еще Франк, который вместе с кожевниками успевал тачать по два десятка пар обуви каждый день. И конечно, Леонардо, правая рука Долфа, который вдобавок находил время развлечь малышей историями, забавными выдумками и даже азбукой.

От Николаса было мало толку. Бывший подпасок коротал дни в молитвах, упрашивая Бога отвести беду от детского воинства. Оба монаха постоянно находились подле умирающих либо хоронили тех, кто скончался. Между тем среди ребят стали появляться свои маленькие командиры, которые в делах повседневных тянулись за советом к Долфу. К этому высокому юноше, который умел найти выход из любого положения, они испытывали неограниченное доверие.

Но познания Долфа были не беспредельны. Всего он, понятно, знать не мог. Он рылся в памяти, восстанавливая все, что слышал или читал об эпидемиях. К его удивлению, оказалось, что знает он не так мало. Как-никак проучился десять лет в школе в век технического прогресса. В остальном же он полагался просто на здравый смысл.

На восьмой день Долфу стало казаться, что победа в схватке с Багряной Смертью останется за ним. За двое суток никто не заболел. В лазарете пока находились семьдесят восемь пациентов, примерно шестьдесят из которых пошли на поправку. У малышей появился аппетит, жар спал, поблекли багровые пятна. Они еще не могли вставать, но грозная болезнь уже ослабила свой натиск. Долф облегченно перевел дыхание. Еще одна спокойная неделя — и можно отправляться в путь. В тот же день его пригласил к себе Николас. Долф очень устал, но зайти не отказался. Интересно, о чем собирается с ним говорить Николас? Неужто поблагодарит Долфа за то, что его усилиями удалось отвести неминуемую катастрофу?

Долф не испытывал уважения к Николасу, хотя никому, даже Леонардо, не говорил об этом. Дети, почитавшие Николаса святым, относились к нему с благоговением. Святостью веяло от нарядных снежно-белых одежд Николаса, от набожного взгляда, которому открывались неземные видения, от елейного голоса, беседовавшего с ангелами. Долф казался ребятам властным господином, строгим, но добрым и справедливым, чьи приказы выполняются без раздумий просто потому, что он знает и умеет больше всех. Ребята верили ему. Это он облегчил их странствие, благодаря его заботам суровый путь пилигримов превратился в налаженное путешествие. Это он подыскал каждому приятное и нетрудное занятие по душе, он предложил создать отряды охотников и рыболовов. В то же время Николас значил для ребят гораздо больше, чем простой командир. Он был избранником небес.

Николас и оба монаха ожидали Долфа в палатке.

Никого из знати поблизости не было видно. Каролюс, Фредо и Хильда, как обычно, по горло заняты своими делами. Остальные дети благородного сословия, не обременявшие себя работой, проводили время на морском берегу.

— Садись, — дружелюбно сказал Николас, и Долф опустился на землю.

Он не задавал вопросов, ждал, что последует за этим.

— Больных осталось не много, — начал Ансельм. Его слова прозвучали скорее вопросом, чем утверждением.

— К счастью, да, — с готовностью подтвердил Долф. — Многие быстро поправляются. Я думаю, через неделю можно трогаться в путь.

— Завтра, — отрубил Ансельм.

— Что?

— Мы и без того замешкались.

Долф бросил на монаха возмущенный взгляд.

— А как прикажете поступить с теми семьюдесятью больными, которые еще лежат в лазарете? Не бросать же их здесь!

— Нет, конечно. Кто-то из них наверняка отойдет в лучший мир еще сегодня ночью. Тех, кто завтра не сможет встать, придется везти.