Лебединая песня - Овидий Александрович Горчаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аня хорошо понимает, что творится в Колиной душе. На ходу, в темноте, она берет его за руку, выпаливает первое, что пришло в голову:
— Ничего, Коля! Александру Невскому было двадцать два года, когда он разгромил немцев на Чудском озере. А тебе уже двадцать три!..
Коля с благодарностью отвечает ей пожатием руки. Уверенно находит он на небосклоне тускло-желтый огонек путеводной звезды «Джека» — Сатурна.
На этот раз группе везет. Пока немцы разыскивают разведчиков в лесу, пока эсэсовцы мчатся на машинах и мотоциклах к деревне Ендрайеп из Инстербурга и Тильзита, Ваня Мельников находит на пустынном берегу Парве, на песчаной прогалине в густом ивняке, старую, рассохшуюся шлюпчопку. Нет весел, но это не беда — Ваня срезает финкой молодую сосенку. Шест готов.
Но не затонет ли эта фрицевская душегубка на середине плеса? Сначала Ваня перевозит Аню, Раневского, Тышкевича и Зварику. Остальные прикрывают переправу, лежа на берегу. Воду, быстро наполняющую лодку, Генка вычерпывает ржавым дырявым ведерком, от которого пахнет рыбой.
— Не шуми! — говорит ему Раневский.
— Быстрей! Потонем! — торопит Мельникова Зварика, наполняя водой фляжку' за бортом.
На середине залитого лунным светом плеса Мельников едва достает до дна своим сучкастым шестом. Ваня сидя орудует дрыном, цепляет им прусский месяц в черной реке. Лодку заметно сносит по течению. Вода в лодке поднимается все выше. Не хватает еще сейчас немцам появиться!.. Но все кончается благополучно. Четверка высаживается, залегает в ивняке лицом к речке, чтобы прикрыть второй рейс. Ваня, вычерпав воду, возвращается за остальными. А зеленые и красные ракеты над лесом вспыхивают все ближе, все ярче. Похоже, немцы опять напали на след группы…
Аня лежит в кустах. Глухо колотится сердце. Ко лбу липнут потные волосы. Она снимает с головы берет, сует в карман. Остыть бы немного. Так и кинулась бы сейчас в эту Парве.
Все в Ане онемело. Как в тот день, когда Сещу облетела весть: «Полицай Поваров подорвался на партизанской мине!» По улице поселка медленно тащилась подвода. Из-под рогожи, из-под драного, в бурых пятнах, тряпья торчал разодранный взрывом сапог, другого не было. Ни сапога, ни ноги. Под колесами шуршали в грязи желтые листья, и сещинцы, глядя вслед, ворчали вполголоса: «Собаке собачья смерть!»
Как горевала тогда Аня, как страшно было ей встать на место Кости Поварова — руководителя сещинского подполья.
А Павла Крылатых они даже не похоронили… Второй раз теряет Аня командира. Столько уже погибло на войне замечательных парней, таких, как Костя Поваров, таких, как «Джек». И никто, кроме Центра, их пока не знает… Аня достает пистолет капитана и крепко сжимает его в руке. Меняя при лунном свете обойму, она не видит красной точки предохранителя: из глаз льются теплые, соленые слезы. Так ни разу на своем последнем задании и не выстрелил из «вальтера СС» капитан Павка Крылатых…
Рядом, ведя наблюдение, шепотом переговариваются ребята.
— Не пойму, — говорит Генка, — искали нас немцы или ненароком там оказались?
— Жаль, что пришлось убрать «языка», не допросив.
— Может, Аню запеленговала какая-нибудь ближняя часть? — гадает Зварика, срезая финкой прутья ивняка. — Эх, зря капитан велел последние известия слушать!
— Зря или не зря — этого мы никогда не узнаем, — со вздохом заключает Раневский. — Задним умом-то мы все крепки…
Ваня Мельников последним вылезает из лодки. Если развернуть лодку носом по течению и вытолкнуть на середину плеса, то ее унесет в Лаукнен, и, если не прибьет к берегу, к утру выплывет она в залив Куришес-гаф. Но у Вани Мельникова иной расчет — затопить лодку. И Ваня, выхватив финку, продырявливает днище… Зварика, соорудив веник, заметает следы на песчаной отмели.
Группа «Джек» спешит на юг. Во фляжках тихо булькает вода из этой распроклятой немецкой реки Парве… Вода на вкус чуть отдает бензином и соляркой. Для разведчика ясно — вверх по течению реки стоит моторизованная, а то и танковая часть. Остается посмотреть по карте, мимо каких населенных пунктов протекает Парве…
Разведчики уходят в глубь сосновой чащи, а за рекой гудят, тарахтят моторы — это мчится из Тильзита моторизованный отряд эсэсовцев к городку Гросс-Скайсгиррен. Через считанные минуты они будут стоять над недвижным телом «Джека» и рассматривать при свете мотоциклетных фар его застывшее лицо…
Павел Крылатых. Он учился, как добывать стране уголь, но главным делом его жизни стала добыча разведданных о враге…
А в далекой вятской деревне Выгузы старая, седая женщина пойдет утром с коромыслом по воду. Ей встретится у колодца почтальонша на велосипеде, и она тихо, со страхом и надеждой спросит, нет ли весточки от сыновей.
У Евдокии Яковлевны пятеро сыновей на фронте, двое младших и дочка — дома.
— От сынов-то ваших? — скажет почтальонша. — Нет, ничего нет, а газета веселая! Кучу городов наши взяли — Брест, Белосток, Львов…
В тот день Павка будет лежать на каменной плите в морге тильзитского гестапо. А генерал армии Черняховский и его помощники будут думать, как поскорее и с наименьшей кровью разгромить дивизию, чью скрытную передислокацию раскрыла группа «Джек»…
К утру девушки совсем выбиваются из сил.
— Ти-ти-ти-та-та! — подбадривает их Шпаков. — «Идут радисты!»
В сером свете утра Аня видит на своих ладонях запекшуюся кровь командира.
Аня переводит взгляд на Шпакова, внимательно приглядывается к нему. Широкий, чистый лоб под шапкой густых русых волос; раздвоенный подбородок с ямочкой, в задумчивых серо-голубых глазах затаилась тревога. Ей-богу, еще не известно, кому труднее поставили немцы задачу — Александру Невскому или Коле Шпакову…
В неуютное место попадают к утру разведчики. За южной, чересчур редкой опушкой — чистое поле и фольварки до самой «железки» Тильзит — Кенигсберг. Кругом — дороги, снуют машины; в лесу полно рабочих, заготавливающих древесину; неподалеку — палаточный лагерь «гитлерюгенда». Шум и гам, как на воскресной массовке. Дотемна лежат разведчики, лежат ниже травы, тише воды. Нечего и думать вести разведку, базируясь в этом парке.
Над соснами долго кружит «Юнкерс-87». Только под вечер улетает он в сторону Инстербурга.
На прусской земле вновь скрестились пути Ани Морозовой и Ганса-Ульриха Руделя, того самого Руделя, любимца фюрера, кумира люфтваффе, первого аса гитлеровской Германии, которого чуть было не угробили, по его собственному признанию, сещинские подпольщики, тайно минировавшие в разгар сражения на Курской дуге самолеты люфтваффе.
Вот что спустя много лет после войны писал Ру-дель в книге воспоминаний «Пилот штукаса», в главе «Роковое лето 1944 года».
«Мне позвонили из штаба военно-воздушных сил — в
