Прекрасная толстушка. Книга 2 - Юрий Перов

Зачем я это сделала, и сама не знаю… Наверное, из неистребимой бабьей стервозности. Чтобы лишний раз насладиться своей женской властью. И потом нелишне было про явить на глазах у хозяина чуткость и развлечь его любимца, который мрачно сидел в самом углу и чувствовал себя немного не в своей тарелке. Кроме того, я была благодарна этому большому мальчику за те чувства, которые вспыхнули в нем с первой минуты нашего знакомства, и мне хотелось хоть чем-то его вознаградить за них.

Хорошо, что кавалеров было больше, чем дам. Жена писателя и девушка актера тоже не сидели без дела, когда их кавалеры танцевали со мной. Иначе они бы меня в тот вечер отравили из ревности.

Вечеринка начала заметно подтаивать. Сперва писательская жена утащила своего лауреата от греха подальше. Он извинился, объяснив свой ранний уход тем, что через полчаса должна уйти няня, которая сидит с их маленькой дочкой.

Я было засобиралась вслед за ними, заранее зная, что хозяин меня так рано не отпустит. И действительно, он так ми ло просил не ломать компанию. И даже осторожно пошутил насчет того, что маленькие дети меня не ждут… Я осталась.

Потом уехал Эдик, сказав, что он и так уже нарушил режим и теперь ему придется сочинять какие-то оправдания для тренера.

С ним я, естественно, уйти даже и не попыталась.

Мы посидели еще. Володя, рассказывая свои бесконечные актерские байки, начал повторяться, и всем стало ясно, что вечеринка кончилась и продлить ее невозможно, как бы не хотелось.

Я взглянула на старинные напольные часы, высвеченные наполовину мягким светом торшера. Тяжелый бронзовый маятник беззвучно и неостановимо двигался из тени в свет. Стрелки, погруженные в мягкий полумрак, показывали половину первого.

— Я вызову такси, — сказал Лека, проследив мой взгляд.

— Вам куда? — тут же оживился Володя.

— На Тверской бульвар, — сказала я.

— До Белорусского вокзала добросите?

— Глупости, — решительно сказал Академик. — Василий развезет вас по домам, а Автандила в гостиницу «Москва».

— А мы все поместимся? — забеспокоился Володя.

— В эту машину, кроме водителя, свободно помещается шесть человек, а вас всего пять…

Он замялся, растерянно посмотрев на меня. Я поняла причину его беспокойства. Мы сейчас уйдем, и что дальше? Между нами не было сказано ни одного слова. Ничего не было решено. У него даже не было моего телефона. Конечно, он мог его взять у Леки, но это было бы не то… Как воспитанный человек, он не мог мне позвонить просто так. Видя его замешательство, я решила прийти к нему на помощь.

— А что у вас наверху? — спросила я, указывая на дубовую лестницу с балясинами, напоминающими шахматных ферзей. — Там мой кабинет, спальня, ванная комната и еще две спальни для гостей…

— Конечно, чтобы попасть в ваш кабинет, нужен специальный допуск? — пошутила я.

— Да нет же, — улыбнулся он. — Не следует меня излишне романтизировать… У меня там ничего нет такого, что нельзя было бы показать общественности.

За его спиной словно из-под земли вырос Василий и что то прошептал ему в ухо.

— Да будет вам… — с досадой отмахнулся Академик. — Вы же прекрасно знаете, что все самое важное я держу на работе…

— Я больше всего боюсь за не самое важное… — многозначительно сказал Василий.

— А это вы сами сегодня запирали в сейф…

— Игорь Алексеевич, вы должны понимать, что после таких слов я умру от любопытства, если хоть одним глазком не взгляну на ваш таинственный кабинет, хоть одним глазком, — сказала я, испытывая возбуждение, близкое к сексуальному.

— Я думаю, это можно устроить… — сказал он, выразительно глядя на Василия.

Тот развел руками с таким видом, будто хотел сказать, что снимает с себя всякую ответственность.

— Может, кто-нибудь хочет присоединиться к нам? — спросил Академик.

— Я уже видел это, — сказал Володя, вопросительно глядя на свою спутницу Ксению.

— А я не настолько любопытна, чтобы интересоваться секретами государственной важности, — ответила Ксения и поджала губы, скрывая торжествующую улыбку.

— Как хотите, — мягко улыбнулся Академик, — но дол жен заметить, что слова любопытство и любознательность синонимы. Когда о человеке говорят, что он любопытен, это означает, что у него пытливый ум.

Ксения, не найдя, что ответить, пожала плечами и еще сильнее поджала губы.

— Раз других желающих нет, прошу вас следовать за мной, — обратился он ко мне. — Мы скоро, — пообещал он оставшимся.

В который раз я поразилась его такту и воспитанию. Едва задав вопрос о том, что там наверху, я живо представила зрелище, которое откроется глазам Академика, если он из чрезмерной вежливости пропустит меня вперед, и мне придется подниматься по крутой лестнице первой. Но он поступил как должно, поднялся впереди меня.

Я уже не говорю о том, с каким блеском он отбрил эту Ксению, которая, очевидно, привыкла в любой компании быть в центре внимания, а тут на нее никто толком и не по смотрел. Володя три раза приглашал меня на танец и врал мне на ухо о том, что потерял мой телефон, якобы данный ему в тот злополучный вечер, когда забрали бедного Додика — любителя светского общества…

Потом, когда судьба снова свела нас с Ксенией и мы подружились, она оказалась чудной девушкой. Она призналась мне что с Володей у нее в то время ничего серьезного не было, что она к нему была очень строга и не вдруг бы пошла с ним в чужую компанию на дачу. Но он так заинтриговал ее бесконечными рассказами о молодом Академике, что она согласилась.

Правда, она шла на вечеринку с определенным личным интересом, а вышло, что попала на чужие смотрины. Понятно, что такая ситуация не могла ей прибавить хорошего на строения. Она злилась еще и оттого, что чувствовала и вела себя, как стерва, которой наступили грязным сапогом на по дол бального платья.

Мы поднялись наверх и Академик галантно распахнул передо мной дверь. Я вошла и ахнула во второй раз.

Просторный кабинет был обставлен изумительной старинной мебелью в едином стиле. Это был кабинетный гарнитур, я думаю, конца прошлого века.

Первым в глаза бросался массивный, почти черный письменный стол, ножки которого были выполнены в виде сидящих львов. На львиных же лапах стояли глубокие кресла, обитые чёрной кожей, и диван, на спинке которого была резная полка. Дверцы книжных шкафов были мелкой расстекловки в готическом стиле. Тончайшие стекольные переплеты были в виде затейливых, пересекающихся арок и стилизованных солнц и чем-то напоминали витражи Собора Парижской Богоматери, который я видела только на картинках.